Обсуждение:Серова, Валентина Васильевна

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску
  • Дата рождения. В начале статьи написано "23 декабря 1917", а чуть ниже в разделе "Биография" - "10 февраля 1919 года". И чо? Я уж не говорю о том, что если ДР был в 1917 году, то надо привести даты по старому и по новому стилям...
  • Образ в культуре. Что такое "сплин" в эпиграмме Симонова?.. Это не опечатка? --Unocito 15:46, 25 марта 2010 (UTC)[ответить]
  • А есть в книге Веллера рассказ, что при визите в СССР Хо Ши Мин прилюдно запустил вот этой мадам руки в декольте. Так ли это? Если да, то стоит отобразить в статье, только даты надо знать итп 91.78.37.178 21:11, 19 февраля 2011 (UTC)[ответить]
  • На сколько мне известно, никакого романа между мадам Серовой и маршалом К.К. Рокоссовским никогда не было. Не существует никаких документов, подтверждающих это. Потрудитесь, пожалуйста, либо привести надежный источник (а лучше - несколько источников), что подобный "роман" имел место быть, либо изъять эту пошлость из статьи, поскольку вы позорите имя действительно достойного человека, к тому же покойного.

Поскольку в данном периоде истории я весьма неплохо разбираюсь, мне было противно читать эту гадость, напетую Марией Кирилловной Симоновой, дочерью Симонова и Серовой, которая вообще родилась в 1950 году и подобные сплетни слышала от кого-то когда-то. Имеено с ее "интервью" программе "Большие Родители", которое вышло на Первомай в 2000 году К.К. Рокоссовского стали поливать грязью - мол, погулял-погулял и бросил. К действительности это не имеет никакого отношения, и М. Симонова прекрасно это знала. Если у Серовой от славы закружилась голова, она начала пить, Симонов ее бросил, и жизнь не сложилась, то Рокоссовский здесь совершенно ни при чем. И дочка Серовой поторопилась обвинять посторонних людей, поскольку ящики с вином и водкой на время отъезда на фронт Серовой оставлял Симонов. Если Серовой и нравился Рокоссовский, это ее проблемы, не надо из ничего делать историю великой любви, или как теперь модно - секса. Не так давно по этому поводу программу-опровержение сделала правнучка маршала Рокоссовского. Эти материалы можно без труда найти на телевидении. Были и другие передачи, поскольку не только меня возмущает эта мыльная опера с дутыми пузырями.

О декольте Серовой и товарищах из Восточной Азии[править код]

  • Поскольку страсти имеют место, приведу такую цитатку (Амаду Ж. Каботажное плаванье: наброски воспоминаний, которые не будут написаны никогда / Пер. с порт. А. С. Богдановского. М.: АСТ, Астрель, 2010. С. 50 — 53.)--Dmartyn80 18:19, 8 февраля 2012 (UTC):[ответить]

Москва, 1953. Здесь проходит сессия — или пленум? — в общем, заседает бюро Комитета защиты мира, и Эренбург по этому случаю устраивает у себя дома званый вечер — или ужин? — в честь Го Можо. Присутствует человек десять — советские и иностранцы.

Го Можо — человек с мировым именем, всесветный мудрец и эрудит, а в Азии вообще личность легендарная, второй Конфуций: знает пятьдесят тысяч иероглифов. Да будет вам известно, что для того, чтобы читать газету, надо знать три тысячи; университетский преподаватель знает семь; интеллектуал — десять. Два раза, представляя коммунистов в коалиционном правительстве Чан Кайши, он был министром, а сейчас — член политбюро Коммунистической партии Китая, которая четыре года назад, в 1949-м, пришла к власти и провозгласила Китайскую Народную Республику, заместителем председателя коей он является. Го Можо, кроме того, — еще и вице-президент Всемирного Совета Мира и Комитета по присуждению Международных Сталинских премий. Это лишь три из многочисленных титулов и званий, которыми он может похвастаться… — может, но не хвастается, ибо человек он на редкость простой, лишенный всякой спеси и надменности, весьма учтивый, крайне любезный и приятный в общении. Одним словом, это фигура более чем заметная в социалистическом лагере, видный, как принято выражаться, деятель международного коммунистического и рабочего… ну и т. д. Ему уже за семьдесят, но по лицу не скажешь — китайцы кажутся мне людьми без возраста.

Итак, в квартире Ильи за длинным низким столом, ломящимся от разнообразнейших яств и питий — тут тебе лососина, осетрина, всяческая икра, балыки, водка всех сортов, коньяк, фрукты, грузинские и молдавские вина, — сидят Константин Федин, Константин Симонов, Всеволод Пудовкин, французы Пьер Кот и Веркор, румын Михаил Садовяну, итальянец Пьетро Ненни, бразильская супружеская пара. Симонов пришел с супругой, эффектнейшей женщиной, знаменитой актрисой театра и кино, чья типично славянская красота воспета им в стихах и в прозе: декольте щедро являет взору пышные белоснежные груди. Кинозвезду зовут Валентина. Симонов посвятил ей целую книгу чувственной, чтобы не сказать — эротической, лирики, заслужившей упрек самого товарища Сталина: «Зачем издатели тратят деньги на книги такого рода? Надо было напечатать два экземпляра: один для него, один — для нее». Великолепная Валентина! <…> И Го Можо, сидящий напротив красавицы и не принимающий участия в беседе, поскольку катится она по-французски, а он говорит на восемнадцати восточных языках, но не знает ни одного европейского, переводчика же по имени Лю оставил в прихожей, не сводит глаз с декольте Валентины. Ничего, кроме этих монументальных, ослепительных всхолмлений не замечая, он, как человек благовоспитанный, выпивает поставленную перед ним рюмку водки — выпивает залпом, чтобы отделаться. Люба, гостеприимная хозяйка дома, тотчас наливает ему другую. Он опрокидывает и ее.

А надо вам сказать, что в Китае женская грудь, главная эрогенная зона, есть нечто прикровенное, таинственное и священное — чуть было не сказал «неприкосновенное», — ее всегда прячут, ее стягивают и перебинтовывают, чтобы не росла, одним словом, это абсолютное табу. Немудрено, что оголенные чуть ли не до сосков полушария, заключенные в раму черного бархата и кажущиеся от этого еще пышней и белей, в буквальном смысле приковали к себе взгляд китайского мудреца и виднейшего деятеля.

Прочие гости, не подозревая о приближении катастрофы, продолжали безмятежно и оживленно толковать о литературе, искусстве и спохватились, когда было уже поздно — неминуемое случилось. Го Можо, внешне совершенно невозмутимый и как всегда бесстрастный, несмотря на выпитое, по-прежнему не сводя глаз с этого «русского чуда», поднялся, обошел стол, остановился за стулом Валентины, вытянул руки и крепко обхватил ее театрально выставленные напоказ груди — так крепко, словно решил не расставаться с ними никогда.

Все оцепенели. Го Можо, заместитель многочисленных председателей, историческая личность, светоч и знаменитость, стоял, запустив обе руки в вырез Валентининого платья, крепко сжимая ее груди — левой рукой левую, правой правую, — и по его неподвижному лицу медленно расплывалось выражение неземного блаженства. Присутствующих словно параличом разбило: мы замерли, лишились дара речи — такого безмолвия не бывало от сотворения мира и больше уже не будет никогда.

Но в этот исполненный высокого драматизма миг переводчик по имени Лю, не выпускавший патрона из поля зрения, вынырнул из прихожей, взял его за локти, оторвал от Валентины и мягко, но твердо — можно так сказать? — повлек прочь из комнаты и из квартиры. Илья и Люба, выйдя из глубокого столбняка, поспешили следом — провожать. Беседа о литературе и искусстве бодро и как ни в чем не бывало возобновилась с того самого места, на котором пресеклась за минуту до этого, никто будто ничего и не заметил.

С этого потрясающего вечера уважение, которое я испытываю к Го Можо, стало еще больше, возросло безмерно.