Чарская, Лидия Алексеевна

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Это старая версия этой страницы, сохранённая AlexNet88 (обсуждение | вклад) в 08:31, 5 декабря 2014 (→‎Отзывы и критика). Она может серьёзно отличаться от текущей версии.
Перейти к навигации Перейти к поиску
Лидия Алексеевна Чарская
Имя при рождении Лидия Алексеевна Воронова
Псевдонимы Л. Чарская и Ли́дия Алексе́евна Чар́ская
Дата рождения 31 января 1875(1875-01-31)[1]
Место рождения
Дата смерти 18 марта 1937(1937-03-18)[2][3][…] (62 года)
Место смерти
Гражданство (подданство)
Образование
Род деятельности писательница, детская писательница, актриса
Годы творчества с 1901
Язык произведений русский
Автограф Изображение автографа
Логотип Викитеки Произведения в Викитеке
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

Ли́дия Алексе́евна Ча́рская (настоящая фамилия Чермилова, при рождении Воронова; 19 января 1875, Санкт-Петербург, Российская империя18 марта 1937, Адлер (ныне микрорайон города Сочи), СССР) — русская детская писательница, актриса.

Жизнь и творчество

Лидия Чарская в 10 лет

Лидия родилась 19 января 1875 года (по другим данным, в 1878 году) в Царском селе, но в некоторых источниках её местом рождения указывается Кавказ. Сведений о её семье мало; отцом Лидии был военный инженер, полковник (на 1913 год генерал-лейтенант) Алексей Александрович Воронской, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (в своей автобиографической повести «За что?» Лидия Чарская пишет, что она воспитывалась тётями по материнской линии). Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у неё были сводные братья и сестры.

Семь лет (18861893) Лидия провела в Павловском женском институте в Петербурге. Впечатления институтской жизни стали материалом для её будущих книг. Уже в десять лет она сочиняла стихи, а с 15-летнего возраста вела дневник, записи в котором частично сохранились.

Лидия поступила на Драматические курсы при Императорском театральном училище в Петербурге; в 1898 году, после окончания учёбы, она поступила в Петербургский Александринский Императорский театр, в котором прослужила до 1924 года. В основном она исполняла незначительные, эпизодические роли; платили за них не слишком много, и Лидия, имевшая к тому моменту сына Юрия, очень нуждалась в средствах — фактически именно это и подтолкнуло её к писательскому делу: в 1901 году она начала писать повесть «Записки маленькой гимназистки», основанную на её школьных дневниках, которая публиковалась по частям в журнале для детей «Задушевное слово», под сценическим псевдонимом Л. Чарская (от «чары», «очарование»). «Записки маленькой гимназистки» принесли Чарской необычайный успех: она стала поистине «властительницей дум» российских детей, особенно — школьниц. Так, в 1911 году комиссия при Московском обществе распространения знаний докладывала на съезде по библиотечному делу, что, согласно проведенным опросам, дети среднего возраста читают в основном Гоголя (34 %), Пушкина (23 %), Чарскую (21 %), Твена (18 %), Тургенева (12 %).

Журнал «Русская школа» в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Фёдора Сологуба, «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Лидии Чарской.

Чарская писала, что целью ее творчества является нравственное воспитание:

  • «Вызвать добрые чувства в юных читателях, поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и правде, сострадание»
  • «Этика души ребенка - это целая наука, целая поэма и целое откровение. К ней надо подступать нежно, чуть слышно»
  • «С самого раннего детства, как некогда древние эллины демонстрировали культ красоты тела человека, так мы должны воспитывать его душу, пробуждать в нем все гордое, человеческое, прекрасное, к чему он, как к солнцу, должен стремиться шаг за шагом, каждым фибром своего существа»[5]

В статье «Профанация стыда» Чарская выступала против применения телесных наказаний для детей.[6]

После Октябрьской революции Чарскую, как и многих ей подобных, практически перестали печатать из-за её дворянского происхождения и «буржуазно-мещанских взглядов». В 1918 году закрылся журнал «Задушевное слово», и последняя повесть Лидии Чарской, «Мотылёк», так и осталась неоконченной; позднее она с огромным трудом опубликовала 4 маленькие книжки для детей под псевдонимом «Н. Иванова» (возможно что это не совсем псевдоним: «Иванова» — её фамилия по третьему мужу, «Н» — возможно сокращение героини одной из её книг Нины Джавахе. Самуил Маршак, рассказывая о том, как подбирались кадры для работы в журнале «Новый Робинзон», где Чарская какое-то время работала, вспоминал:

Помню, я как-то предложил мечтательно-печальной и, в сущности, простодушной Лидии Чарской, очень нуждавшейся в те времена в заработке, попытаться написать рассказ из более близкого нам быта. Но, прочитав её новый рассказ «Пров-рыболов», подписанный настоящей фамилией писательницы — «Л. Иванова», — я убедился, что и в этом новом рассказе «сквозит» прежняя Лидия Чарская, автор популярной когда-то «Княжны Джавахи».
— Маршак говорит, что я сквожу! — горестно и кокетливо говорила Лидия Алексеевна своим знакомым, уходя из редакции.[7]

В 1924 году Чарская ушла из театра, жила на актёрскую пенсию, выхлопотанную, как ни странно, беспощадным к её творчеству Корнеем Чуковским. Чуковский с возмущнием записал в своем дневнике: «Ей [Чарской] до сих пор не дают пайка. Это безобразие. Харитон (Борис Харитон) получает, а она, автор 160 романов, не удостоилась»[8]

В школах устраивались «показательные суды» над Чарской. В 1920 году была составлена «Инструкция политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек», в списке которой упомянуты книги Чарской. В дальнейшем инструкция была пересмотрена и многие книги вновь были разрешены, но произведения Чарской остались под запретом. Её книги обвинялись в пошлости и сентиментальности, их причисляли к бульварной литературе. В школах самым обидным для девочки стало обвинение в том, что она похожа на институтку из книг Чарской.[9]

Тем не менее, в 1933 году Надежда Крупская выразила протест против запрета на книги Чарской:

Надо, чтобы была создана критическая литература для ребенка, написанная самым простым языком, понятным для ребят. Тогда, если ребенок увидит, что не учитель ему говорит: «Не смей читать Чарскую»,— а сам прочитает об этом и поймет, что Чарская плоха, она потеряет для него интерес. Мы Чарскую слишком рекламируем тем, что запрещаем ее. Держать ее в библиотеке не к чему, конечно, но надо, чтобы у самих ребят выработалось презрительное отношение к Чарской.[10]

Тем не менее, книги Чарской были по прежнему популярны, в том числе среди юных читателей рабоче-крестьянского происхождения. В 1934 году критик Елена Данько заявила:

Неправильно было бы зачислить всех читателей Чарской в разряд закоренелых маленьких мещан и махнуть рукой: они-де читают то, что им подсунули «бабушки и тётушки». Таких ребят немного. Судя по анкетам, книги Чарской читают пионеры — дети рабочих, служащих, военнослужащих, научных работников (40 читателей пионеров 40-й школы). Мы знаем, что школа и пионербаза успешно нейтрализуют влияние отсталой семьи на другие стороны жизни школьника. Дело, видно, не в «тётушках» ... Школьница пишет заметки в стенгазету, организует соревнование в школе и пионеротряде, и она же простодушно вписывает в графу «самых интересных книг" своей анкеты — «жизнь В. И. Ленина» и... повести Чарской. (дев. 12 лет, рабоч.), «Детство» и «Макар Чудра» Максима Горького и «За что?», «На всю жизнь» Чарской (дев. 12 лет, рабоч.) Читатель перечисляет своих любимых авторов: Пушкин, Лермонтов, Гоголь и Чарская (свыше 30 анкет), М. Горький и Чарская (свыше 15 анкет), Демьян Бедный и Чарская (4 анкеты). Имя Чарской встречается в анкетах в сочетании с именами Серафимовича, Безыменского, Шолохова, Фурманова, Бианки, Ильина, Безбородова. Интерес к книгам Л. Чарской не мешает читателю интересоваться биографиями революционеров (15 анкет), историческими книгами, "красочно написанными" (как сказано в 2 анкетах) книгами по физике, химии и математике и книгами по технологии металлов. Читатель рекомендует приобрести в библиотеку "побольше классиков того времени и Этого времени и повести Чарской" (анк. дев. 15 лет, военнослуж., и еще 16 анкет с аналогичными предложениями)...мне известен ряд случаев, когда передовая семья всеми силами противоборствовала увлечению ребенка этими книгами, а он все же доставал и читал их, четко формулируя свои запросы.[11]

Самуил Маршак писал:

"Убить" Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает, как это показала в своей статье писательница Елена Данько, жить в детской среде, хотя и на подпольном положении. Но революция нанесла ей сокрушительный удар. Одновременно с институтскими повестями исчезли с лица нашей земли и святочные рассказы, и слащавые стихи, приуроченные к праздникам».[12]

Дети по-прежнему читали её книги, несмотря на то, что достать их было совсем не просто: очевидцы вспоминали, что соседские ребята приносили Лидии Алексеевне продукты и даже деньги, та взамен давала им почитать свои рукописи.

Виктор Шкловский вспоминал: «Она искренне сочувствовала революции, жила очень бедно. Мальчики и девочки приходили к Чарской убирать ее комнату и мыть пол: они жалели старую писательницу».[13]

По воспоминаниям современников, в послереволюционный период Чарская жила в крайней бедности. Например, писателем Владимиром Бахтиным были записаны воспоминания Нины Сиверкиной о ее знакомстве с Чарской в 20-е годы:

Жила Лидия Алексеевна в крохотной двухкомнатной квартирке по черному ходу, дверь с лестницы открывалась прямо в кухню. В этом доме Чарская жила давно, но прежде — на втором этаже, по парадной лестнице. Она очень бедствовала. В квартире ничего не было, стены пустые. Чарская давала детям читать свои произведения — но не книги, а рукописи. Книг никаких в квартире не сохранилось, в том числе и собственных. Была она очень худая, лицо просто серое. Одевалась по-старинному: длинное платье и длинное серое пальто, которое служило ей и зимой, и весной, и осенью. Выглядела и для тридцать шестого года необычно, люди на нее оглядывались. Человек из другого мира — так она воспринималась. Была религиозна, ходила в церковь, по-видимому, в Никольский собор. А по характеру — гордая. И вместе с тем — человек живой, с чувством юмора. И не хныкала, несмотря на отчаянное положение. Изредка ей удавалось подработать — в театре в качестве статистки, когда требовался такой типаж.[14]

Поэтесса Елизавета Полонская сохранила в своем архиве письмо Чарской, написанное в 20-е годы, в котором писательница рассказывает о своей тяжелой ситуации:

...я третий месяц не плачу за квартиру...и боюсь последствий. Голодать я уже привыкла, но остаться без крова двум больным – мужу и мне – ужасно...[15]

Умерла Лидия Чарская в 1937 году в Адлере (ныне микрорайон города Сочи) и была похоронена на Старом Адлерском кладбище. На Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге сохранился её кенотаф[16].

Всего за 20 лет творчества из-под пера писательницы вышли 80 повестей, 20 сказок, 200 стихотворений.[17]

Семья

Первый раз Лидия вышла замуж в 18 лет после окончания института. Её мужем стал офицер Борис Чермилов и у них родился сын Юрий. Брак был недолгим: вскоре после рождения сына Борис уехал в Сибирь и они с Лидией развелись. Судьба Юрия, как и его отца, осталась неизвестной. Предположительно, он погиб во время Гражданской войны, однако по некоторым данным он остался жив и в 1930-х годах служил на Дальнем Востоке.

По некоторым сведениям, второй муж Чарской был значительно моложе ее. В детстве он зачитывался ее произведениями, во взрослом возрасте разыскал любимую писательницу, в течение нескольких лет помогал ей, а затем стал ее супругом[18]. Его судьба тоже осталась неизвестной.

Отзывы и критика

Несмотря на невероятную для дореволюционного времени популярность книг Чарской среди детей и юношества, многие уже тогда относились к творчеству писательницы скептически: её критиковали за однообразие сюжетов, языковые штампы, чрезмерную сентиментальность. В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу. В 1905 году революционер и публицист Вацлав Воровский посвятил Чарской уничижительную статью «Цыпочка», в которой он утверждал, что рассказы этой писательницы «наивны и скучны», как «болтовня светской барышни»[19]. В 1912 году газете «Речь» Корнеем Чуковским была опубликована язвительная статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над «безграмотным» языком её книг, и над примитивными сюжетами, и над излишне экзальтированными персонажами, которые часто падают в обморок, ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т. д. и т. п.:

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога — её ремесло, надрыв — её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз…

В 1934 году на первом съезде Союза писателей СССР Чуковский снова выступил с резкой критикой творчества Чарской:

Чарская отравляла детей сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств.[20]

Леонид Борисов в книге «Родители, наставники, поэты…» цитирует слова Марии Андреевой:

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал её, не исправил фальшь и, порою — очень часто, — неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля: «…жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку — вот вам и готов читатель мадам Чарской!»[21] Чуковский, подводя итог, назвал её «гением пошлости»[комм. 1]. По мнению Виктора Шкловского, произведения Чарской были «пищей карликов», в то время как настоящая литература является «пищей богов»[22]. В рецензии на книгу Александры Коллонтай «Любовь пчёл трудовых» (1924) Шкловский пренебрежительно отозвался о её авторе: «Коллонтай — институтка, начитавшаяся Чарской ... да и сама она «коммунистическая Чарская...»[23]

Однако многие выдающиеся писатели признавали некоторые достоинства творчества Чарской. Борис Пастернак говорил, что он старался писать «Доктора Живаго» «почти как Чарская», чтобы его книга читалась «взахлёб любым человеком», «даже портнихой, даже судомойкой»[24]. В 1910 году Марина Цветаева посвятила стихотворение «Памяти Нины Джаваха» одной из героинь Лидии Чарской (Вечерний альбом, 1910)[25]

Писательница Ирина Лукьянова в своей книге о Чуковском высказывает мнение о том, что хотя критика Чуковского была отчасти справедливой, тем не менее в долгосрочной перспективе она привела скорее к негативному эффекту:

К сожалению, борьба Чуковского против пошлости привела к совсем неожиданному результату уже в советское время: вместе с опальной писательницей из детской литературы надолго ушла девичья дружба, задушевные разговоры, первые влюбленности, романтика, сентиментальность, драма, и воцарился боевитый и озорной дух. Советская детская литература была в основном «для мальчиков». Либо Сцилла, либо Харибда, либо озорство, либо сентиментальность, – как-то фатально наша литература не может вместить всего одновременно. И мягкость, и эмоциональность, и вообще внутренняя жизнь обычной, а не героической человеческой души стали дозволяться только в либеральные шестидесятые. Хотел ли Чуковский такого поворота событий? Едва ли. Уж он-то воевал не за то, чтобы из детской литературы ушло всякое движение души и остались только эрудиция и озорство. И не его вина, что для девочек по-прежнему пишут мало, а переиздают худшее. Что в нынешнем детском чтении обозначился заметный перекос в сторону веселых фантазий и вредных советов.[26]

В 1926 году Федор Сологуб объяснял причины неприятия произведений Чарской:

Чарская имела большую дерзость сказать, что дети не нуждаются ни в воспитании, ни в исправлении от взрослых. Еще большую дерзость - хотя, конечно, после Льва Толстого, и не новую, - учинила Чарская, показавши, как и сами взрослые воспитываются и исправляются детьми". И если дети все это восприняли по наивности своей не как дерзости, а как высокую художественную и житейскую правду, то "этих двух дерзостей педагоги и родители не могли и не могут простить Чарской".[27]

Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, <...> легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность была вполне заслужена Чарскою <...>, энергичен и твёрд её стиль. <...> Понятно недоброжелательное отношение русской критики к Лидии Чарской. Уж слишком не подходила она к унылому ноющему тону русской интеллигентской литературы. Чеховские настроения, упадочные фантазии, декадентские и футуристические странности, болезненные уклоны, свойственные дореволюционной буржуазии и интеллигенции, — от всего этого было далеко жизнерадостное, энергичное творчество Чарской. Русская художественная литература на все лады тянула одну и ту же волынку: "Мы с тараканами", а Чарская уверенно говорила подросткам: "А мы хотим великих дел, подвигов, опасностей, катастроф во имя высшей социальной справедливости".[28]

Леонид Пантелеев отзывается о ее книгах:

Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей. В повести [«Лёнька Пантелеев»] Лёнька читает Диккенса, Твена, Тургенева, Достоевского, Писемского, Леонида Андреева… Всех этих авторов читал в этом возрасте и я. Но несколько раньше познакомился я с Андерсеном и был околдован его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны. Прошло не так уж много лет, меньше десяти, пожалуй, и вдруг я узнаю, что Чарская — это очень плохо, что это нечто непристойное, эталон пошлости, безвкусицы, дурного тона. Поверить всему этому было нелегко, но вокруг так настойчиво и беспощадно бранили автора «Княжны Джавахи», так часто слышались грозные слова о борьбе с традициями Чарской — и произносил эти слова не кто-нибудь, а мои уважаемые учителя и наставники Маршак и Чуковский, что в один несчастный день я, будучи уже автором двух или трёх книг для детей, раздобыл через знакомых школьниц роман Л. Чарской и сел его перечитывать. Можно ли назвать разочарованием то, что со мной случилось? Нет, это слово здесь неуместно. Я просто не узнал Чарскую, не поверил, что это она, — так разительно несхоже было то, что я теперь читал, с теми шорохами и сладкими снами, которые сохранила моя память, с тем особым миром, который называется Чарская, который и сегодня ещё трепетно живёт во мне. Это не просто громкие слова, это истинная правда. Та Чарская очень много для меня значит. Достаточно сказать, что Кавказ, например, его романтику, его небо и горы, его гортанные голоса, всю прелесть его я узнал и полюбил именно по Чарской, задолго до того, как он открылся мне в стихах Пушкина и Лермонтова. И вот я читаю эти ужасные, неуклюжие и тяжёлые слова, эти оскорбительно не по-русски сколоченные фразы и недоумеваю: неужели таким же языком написаны и «Княжна Джаваха», и «Мой первый товарищ», и «Газават», и «Щелчок» и «Вторая Нина»?..Убеждаться в этом я не захотел, перечитывать другие романы Л. Чарской не стал. Так и живут со мной и во мне две Чарские: одна та, которую я читал и любил до 1917 года, и другая — о которую вдруг так неприятно споткнулся где-то в начале тридцатых. Может быть, мне стоило сделать попытку понять: в чём же дело? Но, откровенно говоря, не хочется проделывать эту операцию на собственном сердце. Пусть уж кто-нибудь другой попробует разобраться в этом феномене. А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за всё, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже (из статьи «Как я стал детским писателем»). [29]

Прежде критиковавший Чарскую Виктор Шкловский в 60-е годы признал:

Сама Лидия Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений («Старое и новое», 1966)[30]

Вера Панова довольно высоко оценивала творчество Чарской:

Книги были сентиментальны и невысокого вкуса, но писательница обладала фантазией и не скупилась на приключения для своих героев и особенно - героинь. Чего-чего не случалось с ними: они и из дому убегали, и на конях скакали, становились и укротительницами диких зверей ("Сибирочка"), и сестрами милосердия в холерном бараке ("Сестра Марина"), и актрисами, и чуть ли не монахинями ("Лесовичка"). Под конец они либо трогательно умирали ("Огонек"), либо выходили замуж ("Сестра Марина"), либо, чаще всего, благополучно находили своих родителей, от которых были отторгнуты ("Сибирочка", "Лесовичка")... Теперь мы бы посмеялись над всеми этими чувствительными выдумками, но тогда Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно - добиться успеха, я вовсе не нахожу, что ее успех был незаслуженным. Она выдумывала смело, щедро. Она ставила своих героев в самые невероятные положения, забрасывала в самые неимоверные места, но она хорошо знала все эти места - и закулисную жизнь цирка, и холерный барак, и швейную мастерскую, и монастырскую школу. Знала и обыденную жизнь с ее нуждой и лишениями. Особенно хорошо знала институтскую жизнь и театральную сцену (так как сама училась в институте, если не ошибаюсь - в Смольном, а потом была актрисой). И хотя ее забыли очень быстро - не будем смотреть на нее с высоты наших сегодняшних представлений, воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец, обладавшей воображением и неутомимостью, на протяжении многих лет выдававшей ежегодно по две новые повести. год выходило 52 номера "Задушевного слова" для старшего возраста и 52 номера для младшего, и в каждом номере стояло имя Л. Чарской - не так уж часто такое бывает, и это надо уважать, особенно нам, профессионалам, часто ленящимся, часто пугающимся собственного воображения, боящимся обвинения в дурном вкусе, в сочинительстве (как будто мы не сочинители - а кто же мы тогда? писцы? стенографы? фотографы?).[31]

Говоря о Чарской и других современных ей писательницах, В.Панова признается:

Пусть их искусство было не очень высоко, а высоко ли наше? Умеем ли мы хотя бы заставить читателя с интересом дочитать нашу книгу до последней строки? А они знали, как это делается.[32]

По словам Бориса Васильева:

Если Григорий Петрович Данилевский впервые представил мне историю не как перечень дат, а как цепь деяний давно почивших людей, то другой русский писатель сумел превратить этих мертвецов в живых, понятных и близких мне моих соотечественников. Имя этого писателя некогда знали дети всей читающей России, а ныне оно прочно забыто, и если когда и поминается, то непременно с оттенком насмешливого пренебрежения. Я говорю о Лидии Алексеевне Чарской, чьи исторические повести — при всей их наивности! — не только излагали популярно русскую историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. И первые уроки этой любви я получил из «Грозной дружины», «Дикаря», «Княжны Джавахи» и других повестей детской писательницы Лидии Чарской.[33]

Юлия Друнина вспоминает, что в детстве произведения Чарской произвели на нее "оглушительное впечатление":

Уже взрослой я прочитала о ней очень остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде и возразить что-либо Корнею Ивановичу трудно. Вот хотя бы почему это девицы у писательницы на каждом шагу хлопаются в обморок? Попробуйте, мол, сами — не удастся! Действительно!.. Хотя в обморок дамы падают не только у Чарской, но и у Толстого, Тургенева, Пушкина. Я и сама задумывалась, как это удавалось нашему брату в прошлом веке…
Понимаю, что главное в статье Чуковского конечно же не обмороки. Главное — обвинение в сентиментальности, экзальтированности, слащавости. И должно быть, все эти упреки справедливы. И все-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в ее восторженных юных героинях, нечто такое — светлое, благородное, чистое, — что трогает в неискушенных душах девочек (именно девочек) самые лучшие струны, что воспитывает в них (именно воспитывает!) самые высокие понятия о дружбе, верности и чести. Я ничуть не удивилась, когда узнала, что Марина Цветаева «переболела» в детстве Чарской. И как это ни парадоксально, в сорок первом в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха — героиня Лидии Чарской… [34]

Евгения Гинзбург также высоко ценила творчество Чарской:

И что это за гонения на Чарскую? Страшнее Чарской зверя нет! Сентиментально, видите ли. Так ведь для детей писала. Сначала надо к сердцу детскому обращаться, а потом к уму. Когда еще ум разобраться сможет, а сердце уже сострадать научено. Больше всего боялись сострадания и жалости. Заметьте, сознательно безжалостность воспитывали[35]

Публицист Юрий Безелянский тоже считает, что запрет на книги Чарской в советскую эпоху был связан именно с тем, что эти книги воспитывали в детях гуманное отношение к людям, несовместимое с новой идеологией:

Книги Чарской затрагивали самые чувствительные струны в восприятии юных читательниц, заставляя их сопереживать и сострадать героям книг, подражать их искренности, доброте, вместе с ними мечтать, любить и верить, что добро обязательно победит зло. Чарская писала добрые книги и в этом был корень их популярности. Октябрьская революция поставила крест на доброте. Книги Чарской были признаны социально вредными.[36]

Эту точку зрения разделяет и писатель Роман Сеф. В предисловии к современному изданию Чарской он пишет о том, что неприятие ее творчества было вызвано идеологическими причинамий:

Долгие годы нам внушали по радио и телевидению, в газетах и книгах: совершать отвратительные поступки ради высокой цели не только можно, но и почетно. Оттого и не в чести были писатели, которые объясняли в своих книгах, что добро не может быть, в зависимости от обстоятельств, хорошим или плохим. Добро -- это добро, а зло -- это зло. Потому и были у нас запрещены книги Лидии Чарской, для которой не существовало "рабоче-крестьянской" или "дворянской" доброты, а только общечеловеческие понятия чести, доброты и сострадания. [37]

Произведения

Обложка книги «Паж цесаревны»

Всего за свою жизнь Чарская написала более 80-ти книг. Однако наиболее известными из них стали:

Бо́льшая часть произведений Чарской посвящена школьной жизни (в основном её книги — о воспитанницах закрытых школ-пансионов), любви, девичьей дружбе («Записки институтки», «Белые пелеринки»). Также одна из излюбленных тем писательницы — приключения потерянных, осиротевших или похищенных детей («Лесовичка», «Сибирочка»). Ею было написано множество книг и рассказов по истории РоссииСмелая жизнь», «Газават», «Так велела царица»).

После революции повести и рассказы Чарской практически не печатались.

В 1991 г. издательством «Детская литература» была переиздана «Сибирочка», а в 1994-м появился в продаже сборник «Волшебная сказка» (изд. «Пресса»), в который вошли повести «Княжна Джаваха», «Лесовичка» и «Волшебная сказка». Сейчас книги Чарской активно переиздаются, многие повести включаются в серии типа «Детская библиотека» (изд. «ЭКСМО»), «Школьная библиотека» и прочие.

Также в последние несколько лет православное издательство «Русская миссия» издает «Полное собрание сочинений Л. Чарской», однако названия многих книг изменены (так, «Лесовичка» превратилась в «Тайну старого леса», «Люда Влассовская» стала «Выпускницей», «Записки институтки» изданы под названием «Павловских затворниц»).

Серия книг, посвященных Нине Джаваха, ярко иллюстрирует историю Грузии XIX века: природные условия, взаимоотношения между разными слоями населения и любовь грузин к своей родине.

Экранизации

  • Сибирочка: 2003 год.

Примечания

Комментарии
  1. Следует отметить, что Надежда Крупская в статье «О "Крокодиле" Чуковского» (1928)в свою очередь обвинила Чуковского в пошлости; ее критические замечания («буржуазность», «муть») оказались близки к тому, что сам Чуковский писал по поводу Чарской

Примечания

  1. ПроДетЛит — 2019.
  2. Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги / под ред. Н. Н. Скатов — 2005. — ISBN 5-94848-307-X
  3. Литераторы Санкт-Петербурга. ХХ век / под ред. О. В. Богданова
  4. Краткая литературная энциклопедияМ.: Советская энциклопедия, 1962.
  5. Шацкий Е.О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской
  6. Шацкий Е.О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской
  7. Запись № 365
  8. Матвеева А.С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской
  9. ЧАРСКАЯ ЛИДИЯ АЛЕКСЕЕВНА
  10. Крупская Н.К., Выступление на Всероссийском совещании работников детских библиотек, 1933
  11. Данько Е. О читателях Чарской
  12. Маршак С.Я. -Статьи, выступления, заметки, воспоминания
  13. [Приходько В., Простишь ли ты нас? Пионер 1990-07, страница 29-30
  14. Фея с петербургского двора
  15. Фея с петербургского двора
  16. Могилы знаменитостей, считавшиеся безнадёжно утраченными, находят некрополисты
  17. Шацкий Е.О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской
  18. Фея с петербургского двора
  19. Воровский В., Цыпочка, "Зритель", 1905 г.
  20. Колкер Ю. Чтоб Кафку сделать былью
  21. Lib.ru/Классика: Чарская Лидия Алексеевна. Ст. Никоненко. Волшебные сказки Лидии Чарской
  22. Скатов Н.Н.Русская литература 20 века, глава "Чарская"
  23. Лукьянова И., Чуковский
  24. Борис Леонидович Пастернак
  25. Цветаева М.И., Памяти Нины Джаваха
  26. [Лукьянова И. В. Корней Чуковский. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 988 с. («Жизнь замечательных людей»), глава 4]
  27. Скатов Н.Н.Русская литература 20 века, глава "Чарская"</]
  28. Трофимова Е. "Скорби и радости Лидии Чарской
  29. Чуковский К.И.: Лидия Чарская (отрывки из статьи)
  30. [Приходько В., Простишь ли ты нас? Пионер 1990-07, страница 30
  31. Панова В.Ф. Том 5
  32. Панова В.Ф. Том 5
  33. Чуковский К. И.: Лидия Чарская
  34. [Друнина Ю.В. ПРОЗА (1966–1979), С ТЕХ ВЕРШИН (Страницы автобиографии)]
  35. Матвеева А.С. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской
  36. Безелянский Ю. 99 имен Серебряного века
  37. Сеф Р., Предисловие к книге Чарская Л.А. Сказки голубой феи. /вст.ст. Р.С. Сеф -- М.: Центр общечеловеческих ценностей, 1994. -- 221с.: ил.Л.Насыров

Ссылки