Двоемирие

Двоемирие — концепция в русскоязычном литературоведении, характеризующая романтическую эстетику. Подразумевается дифференциация бытового, внешнего мира бюргеров и прекрасного мира в сознании романтического героя. Аналогов термина в изоязычном романтиковедении нет.

История термина

Термин появился в XX веке. Так, Фаддей Зелинский употреблял его применительно к древнегреческой философии, в частности к элеатам и платонизму (в книгах «История античной культуры», 1914; «Древнегреческая религия», 1918; «Религия эллинизма», 1922).

С романтизмом (конкретно — с Э. Т. А. Гофманом) этот термин связал Виктор Жирмунский в статье «Поэзия Александра Блока» (1921):

Романтическое «двоемирие», знакомое нам по сказочным новеллам Гофмана, имеет свои художественные законы. С высоты мистического воодушевления земная действительность кажется поэту иллюзорной, нереальной: романтическая ирония искажает эту действительность в безобразный гротеск. Так, — в описании дачной местности под Петербургом, которым открывается баллада о "Незнакомке" или трактира и литературного салона в лирической драме того же названия...

До Жирмунского о двух параллельных мирах в творчестве Гофмана писали без употребления термина «двоемирие». Так, например, трактует творчество писателя Владимир Соловьёв:

Существенный характер поэзии Гофмана… состоит в постоянной внутренней связи и взаимном проникновении фантастического и реального элементов, причем фантастические образы, несмотря на всю свою причудливость, являются не как привидения из иного, чуждого мира, а как другая сторона той же самой действительности, того же самого реального мира, в котором действуют и страдают живые лица, выводимые поэтом. …В фантастических рассказах Гофмана все лица живут двойною жизнью, попеременно выступая то в фантастическом, то в реальном мире. Вследствие этого они или, лучше сказать, поэт — через них — чувствует себя свободным, не привязанным исключительно ни к той, ни к другой области.

Долгое время литературоведы использовали термин «двоемирие» лишь эпизодически, даже брали его в кавычки. Например, Григорий Гуковский в книге «Реализм Гоголя» (1959):

...нет оснований сближать... гоголевскую манеру в «Тарасе Бульбе» с теорией и практикой Гюго, с предисловием к «Кромвелю» или с текстом «Собора Парижской богоматери». Сближение это бессмысленно уже и потому, что у Гюго весь объект изображения мыслится как проекция воображения и представлений субъекта-поэта, и потому тональность полностью подчинена произволу субъективности. То же самое, в не меньшей, если еще не в большей степени, относится к сближению [литературоведами] переходов тона у Гоголя (как и его фантастики) с «двоемирием» Гофмана. Чернышевский был поэтому совершенно прав, обрушившись на мнение Шевырева, будто на «фантастические создания» Гоголя повлияли Гофман и Тик.

Юрий Манн связал термин «двоемирие» с русской литературой, в частности с творчеством Владимира Одоевского («Русская философская эстетика», 1969):

Идея двоемирия позволяет понять некоторые произведения Одоевского, такие, как «Сильфида», «Саламандра», «Косморама». Она схватывает какую-то действительно важную часть его художественной мысли, но только часть. По отношению к «Русским ночам», завершающая работа над которыми протекала после всех только что названных вещей, идея двоемирия недостаточна.

Многие крупные исследователи литературы романтизма вообще не употребляют этот термин (например, Наум Берковский в книге «Романтизм в Германии», 1973).

Термин стал активно использоваться в конце XX — начале XXI веков.

Особенности романтического двоемирия

Александр Махов в развёрнутой статье про романтизм из «Литературной энциклопедии терминов и понятий» связывает двоемирие с поздним романтизмом, с романтиками второго поколения, с процессом распада изначального романтического ощущения единства мира:

В позд­нем р[омантизме] с его кон­флик­том идеа­ла и дей­ст­ви­тель­но­сти (ро­ман­тич[еское] «двое­ми­рие») ге­рой без­воз­врат­но от­чу­ж­дён от ми­ра, об­ще­ст­ва и го­су­дар­ст­ва... он ли­бо осоз­на­ёт не­при­ми­ри­мое про­ти­во­ре­чие в са­мом се­бе, ли­бо стал­ки­ва­ет­ся со сво­им де­мо­ни­че­ским двой­ни­ком («Элик­сир дья­во­ла» Э. Т. А. Гоф­ма­на, 1815–1816; «Го­род ус­нул, я бро­жу оди­но­ко...» из цик­ла «Воз­вра­ще­ние на ро­ди­ну» Г. Гей­не, 1826). Раз­дво­ен­ность ре­аль­но­сти на ме­та­фи­зич[еском] уров­не по­ни­ма­ет­ся как не­при­ми­ри­мая и бе­зыс­ход­ная борь­ба до­б­ра и зла, Бо­же­ст­вен­но­го и де­мо­ни­че­ско­го...

Юрий Манн в книге «Динамика русского романтизма» (1995) выводит использование этого термина за пределы образной конкретности:

Вообще романтическое двоемирие — вовсе не только там, где фантастика. Романтическое изображение «двоемирно» и вне фантастического плана благодаря расширению мотивировки, когда образ неминуемо двоится на конкретно-ощутимый и обобщенно-субстанциональный.

Иное применение термина

Хотя чаще всего термин «двоемирие» связывается с литературой позднего романтизма, его употребление в русском литературоведении не ограничивается этой эпохой. Его используют для характеристики творчества Леонида Андреева, Александра Блока, Владимира Набокова, Михаила Булгакова, Гайто Газданова и других авторов.

В книге Михаила Ямпольского «Живописный гнозис. Гриша Брускин, „Алефбет“, индивидуальное спасение, двоемирие, эсхатон, гнозис» этот термин применён для характеристики творчества Гриши Брускина.