Участник:Ouaf-ouaf2021

Старые учётные записи: Грей2010, Ouaf-ouaf2010, Гав-Гав2010, Гав-Гав2020, Гав-Гав2021

Горбатый человечек частенько вот так выныривал, откуда ни возьмись. Но я ни разу его не видел. Зато он видел меня. Видел в потаённых уголках, где я прятался, и возле клетки с выдрой, и зимним утром видел, и у телефона в кухонном коридоре, и на Пивоваренной горе, где я ловил бабочек, и на катке с духовым оркестром. Он давно ушёл на покой. Однако его голос, в точности такой же, как шипенье газового рожка, даже за порогом нового столетия нашёптывает мне: «Слышишь, детка? Я прошу: помолись и обо мне, о несчастном горбуне!

Цель, абсолютное знание, или дух, знающий себя в качестве духа, должен пройти путь воспоминания о духах, как они существуют в нем самом и как они осуществляют организацию своего царства. Сохранение их [в памяти], если рассматривать со стороны их свободного наличного бытия, являющегося в форме случайности, есть история, со стороны же их организации, постигнутой в понятии, — наука о являющемся знании; обе стороны вместе — история, постигнутая в понятии, и составляют воспоминания абсолютного духа и его Голгофу, действительность, истину и достоверность его престола, без которого он был бы безжизненным и одиноким; лишь — «Из чаши этого царства духов пенится для него его бесконечность»

Our thesis is that the idea of a self-adjusting market implied a stark utopia. Such an institution could not exist for any length of time without annihilating the human and natural substance of society; it would have physically destroyed man and transformed his surroundings into a wilderness. Inevitably, society took measures to protect itself, but whatever measures it took impaired the self-regulation of the market, disorganized industrial life, and thus endangered society in yet another way. It was this dilemma which forced the development of the market system into a definit groove and finally disrupted the social organization based upon it.

Фигуры капиталиста и земельного собственника я рисую далеко не в розовом свете. Но здесь дело идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов. Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественноисторический процесс; поэтому с моей точки зрения, меньше чем с какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за те условия, продуктом которых в социальном смысле оно остается, как бы ни возвышалось оно над ними субъективно.

L’homme est une invention dont l’archéologie de notre pensée montre aisément la date récente. Et peut-être la fin prochaine. Si ces dispositions venaient à disparaître comme elles sont apparues, par quelque événement dont nous pouvons tout au plus pressentir la possibilité, mais dont nous ne connaissons pour l’instant encore ni la forme ni la promesse, elles basculaient, comme le fit au tournant du XVIIIe siècle le sol de la pensée classique, – alors on peut bien parier que l’homme s’effacerait, comme à la limite de la mer un visage de sable.

Nous acceptons donc le qualificatif d'esthète, pour autant que nous croyons que le but dernier des sciences humaines n'est pas de constituer l'homme, mais de le dissoudre… Ainsi aboutit-on au paradoxe d'un système, qui invoque le critère de la conscience historique pour distinguer les «primitifs» des «civilisés» mais qui — à l'inverse de ce qu'il prétend — est lui-même anhistorique: il ne nous offre pas une image concrète de l'histoire, mais un schéma abstrait des hommes faisant une histoire telle qu'elle puisse se manifester dans leur devenir sous la forme d'une totalité synchronique. Il se situe donc vis-à-vis de l'histoire comme les primitifs vis-à-vis de l'éternel passé: dans le système de Sartre, l'histoire joue très précisément le rôle d'un mythe.