Переход Цезаря через Рубикон

Неизвестный художник XIX в. Цезарь переходит Рубикон. Картина отражает романтический образ события, сложившийся в культуре прежде всего на основании Светония

Переход Цезаря через Рубикон — событие, состоявшееся 10 января 49 года до н.э. и ставшее началом гражданской войны между Цезарем и Помпеем в Риме. Река Рубикон служила границей между италийской областью Умбрия и провинцией Цизальпинская Галлия. Галлия была законной провинцией Цезаря, где он имел право распоряжаться войсками, ввод войск на территорию собственно Италии являлся, по римским законам, мятежом. Переход Цезаря с войсками через Рубикон имел не только грандиозное историческое значение, знаменуя падение Римской Республики, но и оставил большой след в культуре, с ним связаны две крылатые фразы: «перейти Рубикон» (означает решительный поступок, прохождение «точки невозврата».) и «Жребий брошен!» (лат. Alea jacta est!, означает: «выбор сделан», либо «рискнуть всем ради великой цели», а также используется, чтобы подчеркнуть необратимость происходящего).

Ситуация к началу 49 г. до н.э.

Рубикон зимой. На заднем плане мост римской эпохи (Ponte Consolare)

К началу 49 г. до н.э. противоречия между Цезарем, с одной стороны, Помпеем и господствующей в Сенате аристократической партией, с другой, достигли высшего накала. Цезарь, у которого подходил к концу срок проконсульских полномочий в Галлии, требовал для себя права выставить кандидатуру на консульских выборах заочно, не складывая проконсульской власти и не распуская войск (что было незаконно, но теоретически могло быть допущено в порядке исключения). Помпей и сенат категорически возражали и требовали от Цезаря безусловного роспуска войск (при том что Помпей сам сохранял проконсульскую власть в Испании и, следовательно, военное командование, и неподсудность). При этом сенатские враги Цезаря, ощущая за своей спиной поддержку Помпея, открыто готовились призвать его к суду за злоупотребления в Галлии, как только он появится в Риме в качестве частного лица. Поэтому Цезарь категорически отказывался следовать этим условиям.

По мнению С.Л.Утченко, Цезарь до последнего не желал покидать поля легальной политической борьбы, чем и объясняются его колебания перед отдачей приказа о переходе Рубикона. Цезарь имел все основания считать, что в этой борьбе он одолеет и Помпея, и сенатскую олигархию и утвердит за собой положение де-факто самого влиятельного человека в Риме. Потому возможность выставить свою кандидатуру на консульских выборах при гарантиях безопасности (т.е. при сохранении командования войсками) казалась ему наиболее предпочтительным вариантом, и он искал компромисса, как например одновременное сложение власти и роспуск войск им и Помпеем. Но именно поэтому Помпей в свою очередь стремился к войне, опираясь на поддержку сенатской знати, давно уже мечтавшей о полном (по крайней мере политическом) уничтожении Цезаря. И только когда Цезарь увидел, что он загнан в угол и иного выхода, кроме войны, у него нет (не считая «выходом» капитуляцию перед Помпеем и сенатом, суд, изгнание и полную политическую смерть) - он отдал приказ о переходе Рубикона и со своей всегдашней энергией начал вести гражданскую войну.

Переход Рубикона

Статуя Цезаря на римском мосту через Рубикон

7 января 49 г. Сенат принял «чрезвычайный сенатусконсульт» (вручил консулам чрезвычайные полномочия, что примерно аналогично нашему чрезвычайному положению) и поручил начать набор войска, а верные Цезарю народные трибуны Антоний и Курион были вынуждены бежать из Рима. Цезарь воспринял это как сигнал к решительным действиям. 10 января 49 года до н. э., он двинул солдат XIII легиона (единственного, бывшего с ним в Цизальпинской Галлии) через Рубикон и захватил ближайший италийский город Аримин (в 17 км. к югу от устья Рубикона), что знаменовало начало гражданской войны. Согласно Аппиану, непосредственно для захвата Аримина был послан отборный передовой отряд: «цен­ту­ри­о­нов с неболь­шим отрядом наи­бо­лее храб­рых сол­дат, оде­тых в граж­дан­ское пла­тье, он выслал впе­ред, чтобы они вошли в Ари­мин и вне­зап­но захва­ти­ли город». Сам Цезарь об этих событиях говорит бегло и лаконично, вовсе не упоминая акта перехода Рубикона: «Позна­ко­мив­шись с настро­е­ни­ем сол­дат, он Цезарь дви­нул­ся с этим XIII леги­о­ном в Ари­мин и там встре­тил­ся с бежав­ши­ми к нему народ­ны­ми три­бу­на­ми» Светоний в «Жизни двенадцати цезарей», описывает эпизод следующим образом: накануне днем, тайно двинув когорты к Рубикону, Цезарь в то же время чтобы не вызывать подозрений постоянно показывался на людях в Равенне, где он тогда находился: присутствовал на зрелищах, обсуждал план строительства гладиаторской школы, вечером устроил большой ужин, а с заходом солнца покинул гостей и незаметно выехал в простой повозке за своими солдатами:

«Он настиг когор­ты у реки Руби­ко­на, гра­ни­цы его про­вин­ции. Здесь он помед­лил и, разду­мы­вая, на какой шаг он отва­жи­ва­ет­ся, ска­зал, обра­тив­шись к спут­ни­кам: «Еще не позд­но вер­нуть­ся; но сто­ит перей­ти этот мостик, и все будет решать ору­жие»

Он еще коле­бал­ся, как вдруг ему яви­лось такое виде­ние. Вне­зап­но побли­зо­сти пока­зал­ся неве­до­мый чело­век див­но­го роста и кра­соты: он сидел и играл на сви­ре­ли. На эти зву­ки сбе­жа­лись не толь­ко пас­ту­хи, но и мно­гие вои­ны со сво­их постов, сре­ди них были и тру­ба­чи. И вот у одно­го из них этот чело­век вдруг вырвал тру­бу, бро­сил­ся в реку и, оглу­ши­тель­но про­тру­бив бое­вой сиг­нал, поплыл к про­ти­во­по­лож­но­му бере­гу. "Впе­ред, — вос­клик­нул тогда Цезарь, — впе­ред, куда зовут нас зна­ме­нья богов и неспра­вед­ли­вость про­тив­ни­ков! Жре­бий бро­шен"»

Рассказ носит откровенно фантастический характер, но предыдущий день Цезаря описан у Светония с мельчайшими подробностями, которые мог знать только очевидец (вплоть до указания, что мулы для повозки Цезаря были взяты «с соседней мельницы»). По-видимому, Светоний опирается на осведомленного, но крайне ангажированного историка-цезарианца (очевидно Азиния Поллиона, бывшего в свите Цезаря на Рубиконе), который пытается представить этот сомнительный с гражданской точки зрения акт исполнением воли божества. Плутарх описывает этот момент гораздо более реалистично:

«Сам он сел в наем­ную повоз­ку и поехал сна­ча­ла по дру­гой доро­ге, а затем повер­нул к Ари­ми­ну. Когда он при­бли­зил­ся к реч­ке под назва­ни­ем Руби­кон, кото­рая отде­ля­ет Пре­даль­пий­скую Гал­лию от соб­ст­вен­но Ита­лии, его охва­ти­ло глу­бо­кое разду­мье при мыс­ли о насту­паю­щей мину­те, и он зако­ле­бал­ся перед вели­чи­ем сво­его дер­за­ния. Оста­но­вив повоз­ку, он вновь дол­гое вре­мя мол­ча обду­мы­вал со всех сто­рон свой замы­сел, при­ни­мая то одно, то дру­гое реше­ние. Затем он поде­лил­ся сво­и­ми сомне­ни­я­ми с при­сут­ст­во­вав­ши­ми дру­зья­ми, сре­ди кото­рых был и Ази­ний Пол­ли­он; он пони­мал, нача­лом каких бед­ст­вий для всех людей будет пере­ход через эту реку и как оце­нит этот шаг потом­ство. Нако­нец, как бы отбро­сив раз­мыш­ле­ния и отваж­но устрем­ля­ясь навстре­чу буду­ще­му, он про­из­нес сло­ва, обыч­ные для людей, всту­паю­щих в отваж­ное пред­при­я­тие, исход кото­ро­го сомни­те­лен: «Пусть будет бро­шен жре­бий!» — и дви­нул­ся к пере­хо­ду».

Аппиан дает аналогичную картину:

Цезарь вече­ром под пред­ло­гом нездо­ро­вья уда­лил­ся с пира, оста­вив дру­зей за ужи­ном. Сев в колес­ни­цу, он поехал в Ари­мин в то вре­мя как всад­ни­ки сле­до­ва­ли за ним на неко­то­ром рас­сто­я­нии. Быст­ро подъ­е­хав к реке Руби­ко­ну, кото­рая слу­жит гра­ни­цею Ита­лии, Цезарь оста­но­вил­ся, гла­дя на ее тече­ние, и стал раз­мыш­лять, взве­ши­вая в уме каж­дое из тех бед­ст­вий, кото­рые про­изой­дут в буду­щем, если он с воору­жен­ны­ми сила­ми перей­дет эту реку. Нако­нец, решив­шись, Цезарь ска­зал при­сут­ст­ву­ю­щим: «Если я воз­дер­жусь от это­го пере­хо­да, дру­зья мои, это будет нача­лом бед­ст­вий для меня; если же перей­ду — для всех людей». Ска­зав это, он, как вдох­нов­лен­ный свы­ше, стре­ми­тель­но пере­шел реку, при­ба­вив извест­ное изре­че­ние: «Пусть жре­бий будет бро­шен».

Выражение «Жребий брошен»

Римский игральный кубик из свинца

Крылатое выражение «Жребий брошен!» (Alea jacta est!) вошло в культуру из рассказа Светония, который описывает его, как произнесенное по-латыни в минуту душевного подъема и почти божественного вдохновения. Согласно Плутарху оно было сказано по гречески: ανερρίφθω κύβος, буквально «да будет брошена игральная кость!», причем Плутарх характеризует его как ходячее выражение. Существует мнение, что Цезарь употребил цитату из комедии Менандра «Аррефора, или Флейтистка». В сохранившемся фрагменте комедии один персонаж отговаривает другого от женитьбы, на что получает ответ: δεδογμένον τὸ πρᾶγμ'· ἀνερρίφθω κύβος (буквально: «дело решено, пусть будет брошена кость!») Однако, по-видимому, уже у Менандра это выражение употребляется в качестве ходячей поговорки. Стоит отменить также, что в латинском языке alea относится к ранней форме игры в кости. Кости бросали по три за раз. Собственно же кости были известны на латыни как tesserae (шестигранные) и tali (четырёхсторонние, закругленные на каждом конце). Таким образом, выражение в латинском варианте можно толковать и в смысле «игра началась!»

См. также

• Alea iacta est
• Красная черта (политика)