Холл, Рэдклифф

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Холл.

Рэдклифф Холл, полное имя: Маргарита Рэдклифф Холл (англ. Radclyffe Hall, Marguerite Radclyffe Hall, 12 августа 1880, Борнмут — 7 октября 1943, Лондон) — английская поэтесса и писательница, известная своим романом "Колодец одиночества", который считается одним из наиболее значительных произведений лесбийской литературы.

Биография

12 августа в 1880 г. в Борнмуте, большом курортном городе на юге Англии, родилась Маргарет Рэдклифф Холл. Хотя дом, в котором она родилась, назывался «Солнечная лужайка» (“Sunny Lawn”, в наше время это отель Durley Grange), детство Маргарет в нём было довольно мрачным.

Её отец, Рэдклифф Рэдклифф-Холл, эпикуреец и донжуан, покинул семью, когда Маргарет не исполнилось и одного года. Совсем скоро горничная из «Солнечной лужайки» родила от него дочь. 

Мать — американка Мэри Джейн Сигер — после этого вышла замуж за итальянца, учителя пения Альберто Визетти. Она ненавидела Рэдклиффа, который её бросил, и объектом этих чувств стала их дочь Маргарет. Она ненавидела свою дочь с момента её рождения и часто с отвращением отмечала в ней сходства с отцом: «Твои руки совсем как у Рэдклиффа», «Ты — копия своего отца».

Вот несколько характерных для её детства эпизодов. 

Маргарет, оставленная на попечение гувернанток, выдумала себе в утешение подругу Дейзи, с которой она постоянно общалась и играла, защищая её от воображаемых опасностей. Гувернантка сообщила об этом Мэри Джейн, предположив, что Маргарет стоит завести друзей. Мэри Джейн вызывала Маргарет в свою спальню и потребовала от неё признать, что никакой Дейзи не существует. Маргарет отказалась, и тогда мать повалила её на кровать и побила кулаками. Дейзи — это было ласковое прозвище, которое Маргарет случилось несколько раз услышать в свой адрес от отца. Мэри Джейн была вспыльчива и гневлива. Известно, что она уволила очередную гувернантку, когда та, увидев следы побоев на теле Маргарет, попыталась высказать Мэри Джейн своё неодобрение.

Мать запрещала Маргарет видеться с отцом и всеми его родственниками. Единственный родной человек, в чьём обществе Маргарет могла быть счастлива, — это бабушка со стороны матери; она периодически приезжала из Америки и проводила много времени с внучкой, заботливо стараясь её радовать и развлекать. В конце очередного визита бабушка подарила ей канарейку. Когда Мэри Джейн, её новый супруг и Маргарет — ей было 10 лет — отправились в путешествие по Европе, Маргарет взяла обожаемую канарейку, которую назвала Пиппин, с собой. В какой-то момент отчим счёл обременительным везде возить громоздкую клетку с канарейкой и решил, что её надо отдать кому-то из персонала отеля, в котором они тогда остановились. «До конца своих дней она помнила то своё горе от необходимости оставить любимое существо беззащитным среди чужих людей. Уже в таком раннем возрасте этот эпизод показал её глубинный инстинкт защищать всех слабых и беспомощных… В её случае это развилось во всеохватную страсть» (Уна Трубридж). Бабушка вспоминала, как заботливо Маргарет, будучи ещё совсем ребёнком, переводила её через Лондонскую улицу: держа бабушку за руку, она лепетала детским голоском: «Держись за меня, бабуля, я переведу тебя, не бойся».

У Маргарет не осталось ни одного тёплого воспоминания о Мэри Джейн. «Моя мать. Свирепая и безмозглая. Дура, но дура крайне хитрая и жестокая, для которой жизнь очень рано стала зеркалом, в котором она видела только своё собственное отражение». Трудно обвинить Маргарет в несправедливом отношении к матери, зная ещё и тот факт, что деньги, выделяемые отцом на содержание дочери, не достигали своей цели: мать экономила и на образовании Маргарет, и на заботе о её здоровье.

«Она [Маргарет] всегда говорила мне, что её первая серьёзная влюблённость — ей было 17 или 18 лет — была влюблённостью в голос: очаровательное чистое сопрано Агнес Николс, ученицы её отчима». «Она говорила, что в раннем детстве незнакомцы всегда принимали её за мальчика». «Моя мать крестила меня Маргаритой. Невозможно представить себе более неуместное имя. Я всегда его ненавидела». Маргарет останется в истории под именем своего отца — Рэдклифф Холл — как автор одного из самых известных и популярных лесбийских романов — «Колодец одиночества».

В 21 год Маргарет вступила в права наследования состояния своего деда и стала богатой, получив порядка 10 миллионов долларов в ценах 1997 года. Последняя ссора с матерью произошла когда Маргарет обнаружила, что та растратила часть её наследства.

Маргарет покидает ненавистный дом и начинает жить в своё удовольствие, предаваясь любимым занятиям со всей энергией человека, наконец освободившегося из заточения. Она «обожала секс, охоту (иногда по пять дней в неделю), верховую езду, укрощение строптивых лошадей, быструю езду на автомобилях, поездах и кораблях (воздух тогда ещё был недоступен!) в любое из мест, которое вызывало её интерес — всё что угодно, кроме умственной работы, которая была представлена в её программе только лишь от случая к случаю сочинением стихов, возникавших спонтанно, без специального намерения».

Тем не менее к 1908 году были напечатаны три сборника стихов Маргарет Рэдклифф Холл. Гораздо позднее она предпринимала массу усилий, чтобы найти, выкупить и уничтожить эти тиражи, потому что не могла найти в тех стихах никакой литературной ценности и хотела обеспечить им полное забвение. 

А тогда, в начале века, стихи имели успех: многие из них были положены на музыку и выпускались в песенных сборниках. Все они давно забыты. Дольше остальных была популярна песня «Слепой пахарь» (“The Blind Ploughman”), которую исполнял на английском языке Фёдор Шаляпин (эта запись сейчас доступна на YouTube).

В этот период Рэдклифф Холл переживает несколько коротких романов с замужними женщинами, которые в итоге предпочли сохранить свой брак.

2 августа 1906 года 27-летняя Рэдклифф Холл с кузиной Долли (будущий муж Долли напишет музыку на стихи «Слепой Пахарь») приезжает в курортный город Хомбург (Германия).

Неделю спустя в этом городе появляется меццо сопрано Мейбл Баттен — известная исполнительница романсов. Ей 51 год, она замужем, её дочь Кара старше Рэдклифф Холл. 

Мейбл Баттен с мужем останавливается в отеле Savoy на улице KisseleffStrasse, названной в честь графини Софьи Киселёвой, которая до глубокой старости играла в Хомбургском казино (где её предположительно видел Достоевский и описал в романе «Идиот»). Мейбл развлекает своих друзей, музицируя на террасе отеля. Возможно, именно в один из таких вечеров она знакомится с Рэдклифф Холл.

Их отношения продлятся 9 лет. Биографы отмечают, что Мейбл оказала значительное влияние на формирование личности Рэдклифф Холл: поощряла её литературную деятельность, ввела её в свой блестящий круг общения, обратила её в католичество. Рэдклифф забросила охоту и катание на лошадях. Считается, что именно Мейбл начала называть её Джоном, и это имя Рэдклифф использовала в кругу своих близких до конца жизни.

Первые годы Рэдклифф Холл живёт по соседству с Мейбл Баттен. Когда муж Мейбл — Джордж Баттен — умирает, Мейбл и Рэдклифф начинают жить вместе. К слову о муже: он был на 25 лет старше Мейбл, очень нежно относился к «Джонни» — как он звал Рэдклифф Холл — и покидал этот мир в спокойной уверенности, что Джонни обеспечит его Мейбл любовью и заботой.

Вот как жизнь Рэдклифф и Мейбл описывает Леди Уна Трубридж, двоюродная сестра Мейбл: «…книги и их авторы, музыка и её создатели и исполнители, театр, Русская опера и балет, когда они появились, — всё это было вплетено в ткань их повседневной жизни, которая в огромной степени проходила среди людей исключительного ума, людей, которые сделали что-то в жизни и имели значение в мире». Так, Мейбл представила Рэдклифф Холл в салоне американской богачки Винаретты Зингер (дочери Исаака Зингера, изобретателя швейных машин), которая получила титул, выйдя замуж за князя Эдмонда де Полиньяка. Они оба предпочитали связи с людьми своего пола и покровительствовали искусствам, принимая у себя Марселя Пруста, Мориса Равеля (он посвятил Винаретте своё произведение «Павана на смерть инфанты»), устраивали приёмы, на которых танцевала Айседора Дункан.

Мейбл Баттен ведёт дневник, из которого известно, что в 1910 году она, её дочь Кара и Рэдклифф Холл посетили выступление Анны Павловой в Palace Theater в Лондоне, а в 1914 году Мейбл и Рэдклифф с друзьями успели посмотреть последний лондонский показ двух балетов Дягилева Леди Уна Трубридж — «Золотой петушок» и «Нарцисс».

Мейбл и Рэдклфф много путешествуют по Европе. Рэдклифф пишет Каре о Флоренции: «Она оставляет Рим далеко позади. Она осталась в Средневековье. Там чувствуется странная и при этом такая знакомая аура XV и XVI веков, сразу же, как только ступаешь в этот город. И так как я знаю, что я жила в XV веке, мне это очень импонирует».

Рэдклифф Холл будет истовой католичкой до конца жизни. Вместе с Мейбл они удостаиваются аудиенции Папы Пия Х. Кардинал, сопровождавший их в этом визите, дал им указания не соблюдать обычай трижды преклонять колена перед Папой, т. к. Пий Х — сын почтальона и портнихи — не любил церемониал и проявления благоговения. Рэдклифф Холл так разволновалась, что совершенно забыла об этом, и кардиналу пришлось тащить её за воротник, чтобы поднять с колен.

Рафинированная интеллектуалка Мейбл Баттен всегда верила, что способна распознать талант даже в самом зачатке и вдохновить его развитие. Рэдклифф Холл начала пробовать себя в прозе: она пишет несколько коротких рассказов, довольная Мейбл воодушевлённо делает их чистовые рукописные копии и отправляет издателю. Тот принимает рассказы с восторгом, но отказывается их публиковать: по его мнению, такой талантливый писатель должен дебютировать романом, а не короткими рассказами. Но тогда Рэдклифф Холл не поверила, что осилит создание большой вещи, и её прозаический дебют был отложен на годы.

1 августа 1915 года Рэдклифф Холл знакомится с Уной Трубридж, 28-летней кузиной Мейбл Баттен. 

Уна вспоминает о знакомстве Рэдклифф Холл: «Она всегда была честна и прямолинейна, я помню её слова: «Как знать, не наскучите ли вы мне через полгода?» Что касается меня, я мало думала и много чувствовала. Я была охвачена потоком чувств, страстным желанием изучить бесконечные грани этой необычной личности, и всё что я понимала — всё, что имело значение — что однажды узнав её, я уже не могла представить себе жизни без неё».

Уна не наскучит Рэдклифф: они проживут вместе 28 лет. 

«Тогда ей было 34 года […]. В то время короткие стрижки ещё не были популярны у женщин, и у Маргарет были длинные волосы. У неё были серебристые белокурые волосы и она безжалостно расправлялась с их длиной и обилием (они доходили почти до колен и так быстро росли, что их надо было очень часто подравнивать), заплетая их в тугие косы и закручивая их вокруг своей небольшой головы великолепной формы. Бледный цвет лица, брови и длинные ресницы почти такого же золотистого оттенка, как её волосы, а глаза — красиво посаженные, чистого серо-голубого цвета, с необычным свирепым и благородным взглядом, который напоминает мне взгляд орлов в вольерах зоологических садов».

«Она была такая живая, она могла быть такой доброй и такой нежной, и при этом она была такой своенравной, и остроумной, и — в то же время — такой нетерпимой! Её темперамент был такой бурный, такой переменчивый, а её раскаяние — если она думала, что ранила кого-то — таким сильным… Тогда она была вся из острых углов, предрассудков, предвзятых суждений, которых — она была уверена — ничто не способно поколебать. В то время она была не просто набожной, а прямо-таки фанатичкой, и я часто протестовала против её воинственных суждений. Помню, я сказала ей: «Ты могла бы мучать еретиков! В другую эпоху ты была бы Торквемада!»

25 мая 1916 года Мейбл Баттен умерла от инсульта. Это случилось через несколько дней после её ссоры с Рэдклифф Холл, причиной которой была Уна. Рэдклифф Холл испытывает сильнейшее чувство вины, и некоторое время не может видеть Уну: «Ужасная идея, что какое-то моё слово, брошенное в порыве раздражения, стало причиной её удара, причиняет мне боль... Я никогда не прощу себя за то что я позволила ей так переживать из-за постоянного присутствия Уны. Её уход стал шоком. Потеряв её, я потеряла свою защиту от внешнего мира». 

Рэдклифф покупает склеп на Хайгейтском кладбище, в котором было предусмотрено место для четырёх захоронений. Три их них предназначались для Мейбл Баттен, её дочери Кары, и для самой Рэдклифф Холл.

Чтобы совладать с переживанием своей вины, Рэдклифф Холл ищет возможность контакта с духом Мейбл — потребность в прощении так сильна, что даже Церковный запрет на все спиритические практики не может остановить истовую католичку Рэдклифф Холл. Первая мировая война уносила сотни тысяч жизней, множество людей в поиске утешения искали возможности общения с мёртвыми. Сэр Оливер Лодж — английский физик, один из изобретателей радио — пишет книгу «Раймонд, или Жизнь и Смерть» о спиритических контактах со своим сыном Раймондом, который погиб в 1915 году на фронте во Фландрии (Артур Конан Дойль в своём труде «История спиритизма» называл эту книгу величайшей). Сэр Оливер Лодж — светило в области научного изучения телепатии и спиритизма. Именно к нему обращаются за советом Уна и Рэдклифф, и он рекомендует им одного из лучших медиумов того времени — Глэдис Осборн. Они регулярно проводят спиритические сеансы, пытаясь войти в контакт с духом Мейбл и получить её прощение. По совету Сэра Оливера Лоджа, Рэдклифф и Уна вступают в Общество психических исследований: в итоге они не только читают на собраниях общества отчёты о проведённых спиритических сеансах, но и разбирают многочисленные обращения людей, потерявших в войне своих близких, избранным организовывают спиритические сеансы и документируют их.

Рэдклифф Холл начинает писать прозу. Её первый роман — “The Unlit Lamp” («Незажжённая лампа») — посвящён Мейбл Маттен. Издатель счёл его слишком тяжёлым и мрачным для дебюта, поэтому Рэдклифф Холл пишет более лёгкое произведение (“The Forge”), где описываются её взаимоотношения с Уной и увлечённость Уны американской художницей Ромейн Брукс. Оба романа публикуются один за другим.

За роман 1926 года “Adam's Breed” («Адамово племя») Рэдклифф Холл получает сразу две награды — Мемориальную премию Джеймса Тейта Блейка (старейшая литературная награда Великобритании) и французскую премию «Фемина» (единственный роман, который получил обе эти премии, — «Поездка в Индию» Эдварда Форстера). 

Этот роман открывается посвящением “To Our Three Selves” («Нам троим»). Каждый следующий роман будет иметь такое же посвящение. Из разных частей света поклонники писали письма с вопросом о том, кто эти трое, но пока была жива Рэдклифф Холл, это оставалось тайной. Уна в своих воспоминаниях пишет, что “Three Selves” — это она сама, Рэдклифф Холл и Мейбл Баттен.

Уна оставила собственные художественные амбиции, выбрав для себя роль «жены писателя»: она не только воодушевляет Рэдклифф Холл писать, но и трудится над вычитыванием и редактированием её текстов, копирует её рукописи, ведёт переписку, организовывает поездки, фактически выполняя роль персонального секретаря, развлекает Рэдклифф чтением книг вслух, а взамен получает щедрость и преданность. Некоторые биографы отмечают, что амбициозные и честолюбивые интеллектуалки Мейбл и Уна во многом создали Рэдклифф Холл как и писателя и как яркую публичную фигуру.

В 1985 году Ричард Ормрод написал биографию Уны Трубридж. Он пишет: «Множество людей, которые встречали, знали их [Холл и Трубридж] или работали с ними, ярко помнят Рэдклифф Холл и совсем смутно — если вообще помнят — Уну». В попытке вывести её из тени Рэдклифф Холл, он говорит, что Уна была единственным скульптором Вацлава Нижинского, знаменитого танцовщика Дягилевского балета. Гипсовый бюст Нижинского работы Уны Трубридж хранится в музее Виктории и Альберта в Лондоне. Бронзовый слепок с этого бюста нашла на барахолке Лидия Соколова (Хильда Маннингс), Дягилевская балерина, и передала его вместе с засушенными листьями с венецианской могилы Дягилева Говарду Ротшильду для коллекции, в которой он собирал разнообразные артефакты, связанные со знаменитыми Русскими сезонами (коллекция была передана по завещанию Гарвардскому Университету).

После успеха “Adam’s Breed” Рэдклифф Холл обращается к Уне с серьёзным разговором: «Она давно хотела написать книгу о сексуальной инверсии [гомосексуальности] роман, который был бы доступен широкой публике, не имеющей доступа к научным трактатам по этому вопросу. Она была совершенно убеждена, что такого рода книгу может написать только инверт, уполномоченный своим личным опытом, основываясь на котором он сможет говорить от лица непонятого и напрасно осуждённого меньшинства». Рэдклифф считала себя готовой написать такой роман, но понимала, что он может разрушить её писательскую карьеру и что не только она сама но и Уна станут жертвами общественного порицания, поэтому Рэдклифф Холл предоставляла Уне решить, писать этот роман или нет. «Я рада помнить, что ответила ей согласием без малейшего колебания», — пишет Уна в своих воспоминаниях.

В 1928 году Рэдклифф Холл публикует роман «Колодец одиночества», который станет вершиной её творчества, огромным скандалом и практически единственным лесбийским романом на многие десятилетия.

Главная героиня романа КОЛОДЕЦ ОДИНОЧЕСТВА — девушка по имени Стивен Гордон, история которой включает несколько автобиографических эпизодов из юности самой Рэдклифф Холл. Например, дружбу с юношей (в романе он назван Мартином), которая обрывается из-за его попытки поцеловать Стивен, или отношения с замужней женщиной, которая в итоге возвращается к мужу. 

В романе Мартин играет роковую роль: во время Первой мировой войны Стивен идёт на фронт, героически проявляет себя, становится писательницей и влюбляется в сестру милосердия Мэри. Мэри испытывает ответные чувства, Стивен, наконец, счастлива, но появляется Мартин, и между ним и Мэри возникает чувство. Они оба сочувствуют Стивен, но покидают её.

С 1857 года в Англии действовал «Закон о непристойных публикациях», который разрешал полицейским властям арестовывать и уничтожать книгу по подозрению в непристойности.

Редактор газеты Sunday Times Джеймс Дуглас возглавил кампанию против романа; он писал: «Я бы предпочёл дать здоровому мальчику или девочке пузырёк с синильной кислотой, чем этот роман». 

Олдос Хаксли написал в ответ эссе «В защиту нетерпимости», где говорил о том, что жёсткая нетерпимость вызывают обратный эффект, разжигая ко всему запрещённому дополнительный интерес, и поэтому никогда не достигает своей цели. В этом эссе Олдос Хаксли предложил мистеру Дугласу пари: «Я предоставлю здорового мальчика, синильную кислоту и экземпляр «Колодца одиночества», и если он сдержит слово и даст мальчику кислоту, то я обязуюсь оплатить все расходы по защите мистера Дугласа в суде за убийство, а когда его повесят, поставлю ему памятник». Эзра Паунд высказал надежду на то, что «писанина этого отвратительного дерьма Джеймса Дугласа будет запрещена в Ирландии, а сам Дуглас достоин того, чтобы ему оторвали голову».

Вирджиния Вулф и Эдвард Форстер решили создать петицию в защиту романа. Черновик петиции вызвал гнев у Рэдклифф Холл, т. к. в нём шла речь только о юридической безосновательности запрета на публикацию и ни слова о качестве текста. Форстер встретился с Рэдклифф Холл, чтобы обсудить петицию. Вот что Вирджиния Вулф написала своей подруге Вите Сэквилл-Вест об этой встрече: «Рэдклифф отчитала его как базарная баба и сказала, что ей не нужна никакая петиция, если в ней ничего не будет сказано о художественной ценности романа, даже о его гениальности». Критика писала о романе, что он слишком большой, скучный и совершенно лишён юмора. Вирджиния Вулф в одном из писем выразилась так: «Книга настолько бездарна, что в ней может скрываться любая непристойность, ведь её всё равно невозможно читать».

Вирджиния Вулф была в числе тех немногих, кто согласился выступать в суде. Она пишет своему племяннику Квентину Беллу: «Весь Лондон в лихорадочном предвкушении. Большинство наших друзей пытаются избежать дачи свидетельских показаний по причинам, о которых ты сам можешь догадаться. Но в основном их «уважительные причины» сводятся к тому, что у отца совсем слабое сердце, или что кузина вот-вот родит близнецов».

Вирджинии Вулф — и вообще никому из свидетелей — не дали слова на процессе, судья Чарльз Байрон не нуждался в чужих мнениях, провозглашая: «Чем непристойнее книга, тем больший интерес публики она вызывает. Чем слаще яд, тем незаметнее он действует». Книга была объявлена непристойной, т. к. она защищает «неестественную для женщин практику», полиции было приказано уничтожить все отпечатанные экземпляры.

Самой откровенной фразой в этом романе была “and that night, they were not divided” («этой ночью они были единым целым»). 

В США суд запретил книгу, но в ходе апелляции изменил решение: ничего касающегося в явной форме гомосексуального, а следовательно, непристойного в книге не содержится. «Колодец одиночества» в первый же год был продан в количестве 100 000 экземпляров.

В Англии запрет на «Колодец одиночества» был снят уже после смерти Холл. В 1974 году он был прочитан на ВВС в передаче «Книга на ночь».

После того как разразился скандал вокруг «Колодца одиночества», Рэдклифф Холл и Уна Трубридж сочли благоразумным переселиться из Лондона в Париж, где роман беспрепятственно и успешно продавался. Там к Рэдклифф отнеслись как к герою: «Незнакомцы подходили к ней на улице, в ресторанах и выражали своё восхищение книгой, удивление и возмущение её преследованием», — пишет Уна в дневнике.

Ажиотаж вокруг «Колодца одиночества» был таков, что известный пастор Мод Ройден сочла нужным разобрать книгу в своей проповеди, которая потом была напечатана в газетах: «Лучше концентрировать наши усилия на том, чтобы интересоваться чем-то хорошим, чем идти напрямик к добродетели, запрещая плохое. Но если уж цензура неизбежна, то почему её жертвой пала именно эта книга? Я хочу публично выразить почтение её автору как за её смелость, так и за её деликатность; я хочу заявить, что я нахожу её сколь праведной, столь и милосердной, сколь милосердной — столь и праведной, что её книга кажется мне — по совокупности — на стороне всего того, что нормально и правильно, и я не понимаю, как можно не убедиться в этом самому, прочтя книгу терпеливо от начала и до конца».

В течение десятилетий это был самый известный лесбийский роман на английском языке и часто — первый источник информации о женской гомосексуальности, который могли найти молодые люди. Рэдклифф Холл: «Я написала эту книгу для того чтобы помочь той части общества, которая окружена полным непонимания и, как следствие, совершенно несчастна». Она получила более 10 000 писем от поклонников со всего света. Больше к теме гомосексуальности она в своей прозе не возвращалась.

Герой её следующего романа “The Master of the House” («Хозяин дома», 1932) умирает распятым на кресте; Рэдклифф Холл утверждала, что в процессе написания романа у неё появились стигматы. Критики не выразили никакого энтузиазма в отношении этого романа.

Рэдклифф Холл по очевидным причинам изучала все основные научные труды своего времени, посвящённые сексуальности, переписывалась с их авторами. Более прочих ей были близки взгляды английского врача по имени Хэвлок Эллис, одного из родоначальников сексологии, автора семитомной работы «Исследования по психологии пола» (“Studies in the Psychology of Sex”), которую Уна читала Рэдклфф Холл вслух. Эллис считал гомосексуальность врождённой, а геев — нормальными людьми, но при этом вместо однополых союзов он предлагал геям соблюдать воздержание и становиться таким образом «на путь святости». Рэдклифф Холл разделяла эти взгляды (за исключением рекомендации к воздержанию), и развивала их в «Колодце одиночества», утверждая, что гомосексуальность — врождённое свойство, которое невозможно изменить, и которое поэтому не заслуживает общественного порицания, и на этой основе она требовала равных прав для гомосексуалов и гетеросексуалов.

Хэвлок Эллис о «Колодце одиночества»: «Я прочёл эту книгу с большим интересом, потому что помимо своих литературных достоинств она имеет определённую психологическую и социологическую значимость. Насколько мне известно, это первый английский роман, который представляет максимально правдиво и бескомпромиссно один определённый аспект сексуальной жизни, который сегодня существует среди нас. Отношения определённых людей, которые, отличаясь от остальных, часто являются замечательными личностями с великолепными способностями, и общества, зачастую враждебного, в котором они живут, создают сложные и до сих пор не решённые проблемы. Острые ситуации, которые возникают из-за этого, в этом романе показаны так ярко и с такой деликатностью, что мы должны определить эту книгу как нечто выдающееся».

Либерализм Рэдклифф Холл начинался и заканчивался убеждённостью, что гомосексуальность — вариант нормы, а геи должны иметь одинаковые права с обычными людьми. По всем остальным актуальным вопросам она была крайне консервативна, что биографы приписывают её принадлежности к классу, а также истовой Католической вере.

Рэдклифф Холл нисколько не сочувствовала идеям эмансипации и суфражистскому движению: она видела себя мужем в совершенно традиционном союзе, где рядом с ней совершенно традиционная женщина. Своей последней возлюбленной она пишет: «Я думаю, женщине вообще хорошо бы уметь готовить, даже если жизнь не заставляет её заниматься готовкой. […] я говорю как джентльмен Викторианской эпохи: "Место женщины в детской или на кухне. — Нет! Но есть что-то уютное и домашнее, когда я представляю себе, как ты жаришь яичницу с ветчиной!"». Рэдклифф Холл предпочитала пиджаки мужского кроя, но не носила брюки — всегда только юбки — и лишь после сорока лет начала коротко стричься.

Биографы отмечают такие неприглядные аспекты убеждений Рэдклифф Холл, как период симпатии к Муссолини и ярый антисемитизм. Дикость этих взглядов можно попробовать воспринять в контексте эпохи и класса: Рэдклифф Холл была очень богата, а Вторая мировая война и холокост были ещё впереди. Как и множество других состоятельных англичан, Рэдклифф воспринимала Муссолини как сильного лидера, который способен усмирить и контролировать пролетариат. К 1940 году Уна и Рэдклифф разочаровываются в Муссолини, увидев тиранию за тем, что раньше казалось дисциплиной.

Антисемитизм Рэдклифф Холл иллюстрируется следующими цитатами: «Я верю что евреи ненавидят нас и хотят разжечь войну в Европе, а затем и мировую революцию, чтобы полностью нас уничтожить». В 1938 году она восклицает: «Евреи! Евреи! Евреи! Миллионы евреев пытаются пробиться в Англию». Последующие события меняют её восприятие, и в 1942 году она пишет: «Массовое уничтожение евреев слишком ужасно, и оно тем ужаснее, когда чувствуешь полную невозможность хоть как-то помочь бедным дьяволятам».

В 1934 году Рэдклифф и Уна отдыхают на лечебном курорте Баньоль-де-л’Орн в Нормандии. Там Уна заболела, и для ухода за ней была приглашена медсестра из Американского Госпиталя в Париже, Евгения Сулина. 

Уна пишет в мемуарах: «Надо сказать, она была замечательной медсестрой, обо мне никогда в жизни так не заботились, но ни на миг я не могла предположить, что эта молодая русская женщина со странным лицом — беженка, генеральская дочь — станет чем-то большим, чем просто случайной знакомой».

54-летняя Рэдклифф Холл отчаянно влюбляется в 30-летнюю Евгению.

Уна была унижена и несчастна, она использовала любые способы заставить Рэдклифф порвать с Евгенией. Уна пишет в дневнике накануне очередного визита Евгении: «Я молилась, умоляла, протестовала. Она [Рэдклифф Холл] сдалась. Она сказала, что должна быть справедлива ко мне и дала обещание. Эта монголоидная идиотка приедет на один день и затем будет отправлена восвояси». За ланчем Уна сняла очки, чтобы «избежать зрелища её ужасного лица». Обещание Рэдклифф Холл так никогда и не сдержала. Она хотела, что бы они жили втроём: не желая покидать Уну, она при этом была не в силах отказаться от Евгении. Жизнь втроём длилась несколько лет: «Евгения была с нами, куда бы мы ни отправились, либо останавливаясь вместе с нами в одном отеле, либо снимая жилье по соседству с нами». Уна пишет в своих дневниках о том, как Рэдклифф уходит ночевать к Евгении, а она засыпает в слезах, вспоминая свою тётку Мейбл Баттен, и представляет себе её страдания, когда Рэдклифф вот так же уходила ночевать к Уне много лет назад, оставляя Мейбл одну.

Уна считала Евгению пустой женщиной с ужасным характером, которая недостойна Рэдклифф и никогда не сможет ни понять ни оценить её интеллектуальную жизнь, круг общения и литературную работу. «Я уверена, что даже по прошествии многих лет Евгения так и не удосужилась узнать имена героев книг, которые написала Джон [Рэдклифф Холл]». В глазах Уны Рэдклифф Холл — «высоко развитая европейская натура», тогда как Евгения — «упрямая и дикая казачка» с перепадами настроения от «бездонной мрачности до сумасшедшего оптимизма».

Видя, что избавиться от Евгении невозможно, Уна пытается найти компромисс, создавая впечатление, что она принимает новые чувства Рэдклифф, полна готовности участвовать в заботах о благополучии Евгении и даже благодарна ей за то, что она делает Рэдклифф счастливой. Уна будет отправлять Евгении подарки, хлопотать по её миграционным делам, делать ей британские визы, писать записки, умоляя её прийти к ним, т. к. Рэдклифф в разлуках с Евгенией безутешна и не может писать. И действительно, в 1934 году Рэдклифф успевает закончить свою последнюю книгу — “The Sixth Beatitude”, но она больше уже не способна сконцентрироваться на сочинительстве из-за непрерывных переживаний по поводу Евгении.

Страдая от невозможности постоянно быть рядом с Евгенией, Рэдклифф Холл пишет ей длинные письма. Только из них мы можем узнать хоть какие-то детали биографии Евгении: она родилась 5 января 1904 года, её отец был генералом, она окончила Смольный институт. В 17-летнем возрасте она бежит из России: сначала в Сербию, где благодаря Красному Кресту ей удаётся выучиться на медсестру, оттуда — в США, не найдя там работу, она едет в Париж, устраивается дежурной медсестрой в Американском госпитале, время от времени подрабатывая частной сиделкой. В этих скитаниях она заболевает туберкулезом. Ей удаётся вытащить отца из Сербии в Париж, где он очень скоро умирает от истощения.

Беженка, сирота с изломанной судьбой и подорванным здоровьем, вынужденная много работать, чтобы сводить концы с концами, она — идеальный магнит для Рэдклифф Холл, для которой женская беззащитность и потребность в опеке и заботе — главный афродизиак. Рэдклифф начинает помогать Евгении деньгами, поначалу эпизодически, преодолевая уговорами сопротивление её гордыни, но потом начинает содержать Евгению, оплачивая аренду парижской квартиры, одежду, и пр.: «Я отдаю, потому что я люблю. Пожалуйста, прими, потому что ты любишь!». «…Я скоро отправлюсь в Банк, узнаю, как устроить оплату за аренду твоего жилья так, чтобы доставлять тебе как можно меньше хлопот — и это меня утешает больше всего, — это даёт мне ощущение, что ты принадлежишь мне. Спасибо, что позволяешь мне помочь тебе, моя любимая, спасибо тебе за это понимание и эту щедрость».

Рэдклифф Холл прикладывает огромные усилия, чтоб обеспечить Евгении французское гражданство. У Евгении был только Нансеновский паспорт, как и у полумиллиона русских эмигрантов в то время, возможность перемещения по Европе с таким паспортом была сильно ограничена, что для Рэдклифф означало страдания от регулярных разлук. Рэдклифф мечтала принять Евгению в своей родной стране, показать ей Англию. «Интересно, понимаешь ли ты, как сильно я рассчитываю на твой приезд в Англию и как много это для меня значит? Это значит для меня всё: моё тело будет твоим, а твоё — моим, моим целиком, любимая. Мы будем лежать в объятьях друг друга, близко-близко, всё время стараясь стать ещё ближе друг к другу. […] Я просыпаюсь посреди ночи в мыслях об этом и уже не могу уснуть от желания, Евгения. Это любовь — не сомневайся в этом — любовь пришла к тебе, ты любима, любима. Кого бы ты ни встретила, никто не любим больше, чем любима ты…» И когда Гумберт Вольф, сотрудник британского Хоум Оффис, выдал Евгении годовую визу, Рэдклифф Холл была счастлива: «Больше никогда я не буду говорить плохо о евреях, потому что Гумберт — еврей».

В мемуарах Уна описывает своё отношение к экзальтированной заботе Рэдклифф о Евгении с большим достоинством: «Джон [Рэдклифф Холл] сразу же проявила все свои лучшие качества. Способность сострадать, оберегать была сконцентрированы на том, чтобы помочь нуждающемуся другу. Я оглядываюсь на терпеливость, выносливость, полную самоотверженность, которые она проявила, с большой гордостью, и я рада, что, несмотря на свою неизбежную ревность и протест против такой досадной помехи литературной работе, я искренне присоединилась к ней в намерении объединить усилия».

Помимо заботы о финансовом благополучии Евгении, ранние письма Рэдклифф содержат развёрнутые объяснения в любви, описания своих взглядов на гомосексуальность и пояснения относительно чувств к Уне.

«Почему люди, о которых я пишу, так одиноки? Одиноки ли они? Я думаю, ты права. Я так сильно чувствую одиночество души — любая душа в мире более или менее одинока. И опять же: меня называли писателем изгоев (misfits). И, возможно, сама будучи изгоем — как ты знаешь, любимая, я была рождена гомосексуальной, — я и есть писатель изгоев в той или иной форме. Я думаю, я понимаю их, их радости и печали, а все изгои в мире одиноки, осознавая своё отличие от обыкновенных людей». (1934 год, 24 октября)

«Я чувствую к ней [Уне Трубридж] глубокую благодарность, глубокое уважение и сильнейшую привязанность, а также очень сильное чувство долга по всем тем причинам, о которых я тебе говорила. Что я чувствую к тебе? Сильную любовь, воинственную, патронирующую, нетерпеливую, страстное желание, и часто-часто — беззаветную любовь, свойственную молодости. Как я тебе однажды писала, моя любовь к тебе больше похожа на «Первую любовь», лишь так я могу описать её». (1934 год, 4 декабря).

Наверное, главный вопрос, возникающий в связи с Евгений, касается того, какие чувства она испытывала к Рэдклифф Холл на самом деле? Об этом можно размышлять, опираясь лишь на косвенные детали… Из писем Рэдклифф ясно, что у Евгении раньше не было однополых связей, и, судя по всему, их не было и после Рэдклифф. Она всё время отказывалась, но в итоге неизменно принимала финансовую помощь от Рэдклифф; очевидно, что в её положении любая финансовая поддержка была ей очень важна. Что она могла дать в ответ? В письмах Рэдклифф благодарит её за крестик и образок (little ikon), с которыми обещает не расставаться до конца жизни. На вопрос о подарке, который Рэдклифф хотела бы получить на день рождения, Евгения получает ответ: «Ты не можешь мне дать ничего кроме ребёнка, которого я бы сама тебе сделала». Евгения со временем всё больше жалуется на Уну и сетует на то, что Рэдклифф привязана к ней навсегда. Рэдклифф пытается её успокоить: «Нет, Уна не ненавидит тебя. Даже если бы она тебя ненавидела, с чем я совершенно не согласна, неужели мое обожание не может компенсировать тебе любую ненависть, которая есть в этом мире? Какое это имеет значение, пока мы с тобой любим друг друга? Я не могу есть, спать и уж тем более работать, ибо сердцу моему никогда нет покоя. Поможет ли это, если ты попытаешься воспринять всё так, как если бы я была мужчиной, уже женатым на момент нашей с тобой встречи? Как если бы я была мужчиной, женатым на Уне, а потом встретившим тебя, полюбившим тебя и обнаружившим, что ты тоже меня любишь? В этом случае я бы все равно не развелась с верной Уной, даже если хотела бы. Она со своей стороны никогда бы не развелась со мной, будучи католичкой. Наша ситуация была бы совершенно такой же, как сейчас, только менее скандальной. Множество людей живут втроем прямо тут, в этом городе, и большинству как-то удаётся договариваться. Это всё, что тебе нужно сделать — договориться с Уной. Она так мало значит для тебя, я чувствую что ты придаёшь ей чрезмерное значение. Но теперь давай оставим её и поговорим о нас!» (1938 год, 28 июня, Флоренция)

Последнее счастливое время для Рэдклифф и Евгении — это август 1938 года, проведённый в английском курортном городке Malvern – одно из любимых мест Рэдклифф, где она когда-то жила почти каждое лето с Мейбл Баттен, а потом провела свою первую ночь с Уной. В эти годы Рэдклифф с Уной живут во Флоренции по климатическим и финансовым причинам, Евгения живёт в Париже, хочет учиться в Сорбонне, не поддаётся уговорам Рэкдлифф переехать к ним в Италию. «Всем становится очевидно, что я тебе совершенно безразлична, все говорят мне, что, если бы ты меня любила, ты бы хотела быть со мной. Так видят любовь большинство людей: те кто любят, хотя быть вместе, а не в разлуке, каковы бы ни были обстоятельства», — пишет из Флоренции Рэдклифф Холл. Евгения объявляет, что интимные отношения с Рэдклифф для неё больше невозможны, т. к., скорее всего, она более «нормальна», чем думала раньше, и что она больше никогда не будет жить в одном городе с Уной и Рэдклифф, разве что навещать их время от времени. Проведя у них рождество 1938 года, Евгения уезжает со скандалом. Рэдклифф Холл пишет ей вслед: «Чем больше я об этом думаю, тем меньше понимаю: почему перед самым отъездом ты спросила меня, хочу ли я, чтобы ты осталась, и когда я ответила «конечно, но только если ты сама действительно хочешь остаться» (как ещё я могла ответить?), так гневно отреагировала? Дорогая, ты знаешь, как рада была бы я, если бы ты осталась, но как я могу тебя удерживать, когда ты так очевидно хотела уехать?» (1939 год, 25 января, Виареджио).

Рэдклифф Холл продолжает уговаривать Евгению жить вместе, снова заниматься любовью и продолжает помогать деньгами: «Я могла бы сказать: “нет меня — нет денег”, но я не хочу и никогда не хотела покупать тебя — я хотела, чтобы ты оставалась со мной из любви!». Последнюю, самую важную услугу Рэдклифф Холл окажет Евгении, когда обеспечит ей возможность переждать Вторую мировую войну в английской глуши. «Меня преследуют мысли о твоём одиночестве, о том, что я оставляю тебя одну, я тревожусь что ты можешь переволноваться и заболеть, или совершишь какой-то безрассудный поступок (…), а у тебя нет никого, к кому ты могла бы обратиться за советом или помощью, и эти мысли сводят меня с ума. Но я не должна сходить с ума, я сохраню рассудок ряди тебя, чтобы всегда быть готовой прийти тебе на помощь».

Очевидно, Рэдклифф Холл была склонна питать иллюзии, восторженно воспринимать любимых людей, обманываться и выдавать желаемое за действительное, принимать притворство Уны на веру, но в какой-то момент она сформулировала нечто похожее на горькую правду в одном из писем к Евгении: «Ты довольно спокойно можешь принять жизнь без меня, тогда как жизнь без тебя я себе представить не в силах — вот в чём разница, моя Евгения, эта непреодолимая пропасть между нами». (1938 год, 29 июня, Флоренция)

Здоровье Рэдклифф Холл начинает разрушаться. Ей делают операции на веках, чтобы удалить вросшие ресницы, из-за чего она вынуждена носить повязки на глазах и свои письма к Евгении диктовать Уне. Отношение Уны к Евгении остаётся неизменным до конца: «Я каждый день пишу этой грубиянке детальные отчёты, которые ей очевидно совершенно безразличны, если она вообще удосуживается их читать». Одно из немногих светлых и ярких воспоминаний Уны в период присутствия в их жизни Евгении — совершенно необычный визит к Габриэле Д’Аннунцио на его виллу Vittoriale, который подробно описан в её мемуарах и заслуживает отдельного рассказа.

Евгения Сулина опубликовала письма Рэдклифф Холл. Они были изданы New York University Press в 1997 году под названием «Твой Джон. Любовные письма Рэдклифф Холл» (“Your John: The Love Letters of Radclyffe Hall”). Вот любопытный фрагмент из письма 1934 года: 

«Моя старая подруга Ида Уалйи, писатель, только что вернулись из России. Она ездила туда по заданию The Saturday Evening Post, чтобы написать серию статей. Она отправилась туда без каких-либо предубеждений, если у неё и были симпатии, то к красным. Она вернулась оттуда белой, белее, чем первый снег. Она говорит, что условия там совершенно ужасающие (заметь, было сделано всё, чтобы произвести на неё лучшее впечатление: красные знают огромную важность The Saturday Evening Post). Она говорит, что грязь поражает воображение: куда бы она ни пошла, везде вши и клопы, грязные пароходы и ещё более грязные поезда, в отелях жуткие условия. Еда такая, что в рот взять невозможно, и бедность, бедность везде, люди ужасно нуждаются. Но что её больше всего поразило, так это одинаковость людей: все на одно лицо, говорит она, какая-то унылая стандартизация, нет никакой индивидуальности и совсем никаких следов нашего класса, ничего кроме тех, кого они называют «рабочими». (…) там она заболела дизентерией, и не нашлось касторового масла, вообще никаких лекарств, доктор-немец просто развёл руками и сказал: «Я не могу достать нужные вам лекарства, в стране вообще почти нет лекарств». И это в Москве! Наконец, она сделала над собой усилие и встала, так сильно она хотела выбраться из этого ада. Она сказала мне, что, даже рискуя жизнью, была бы готова ползти через границу, только бы убежать оттуда. Перед отъездом она потеряла самообладание и высказала красному журналисту, что она думает о той лжи, которую ей говорили перед приездом об этой стране. Я очень удивлена, что ей удалось уехать, что с ней не случилось никакого несчастного случая. Никогда, никогда, никогда не возвращайся в Россию. Может, ты тоскуешь по родине, но не по той родине тоскуй — тоскуй по мне! Бездомная, позволь мне быть твоей любовью, твоим домом, твоей родиной. Любимая, прими моё сердце как свою новую страну».

Уна: «После её [Рэдклифф Холл] смерти я нашла письмо, которое она мне писала, и там были такие слова: “Храни тебя Бог до нашей новой встречи… И верь в мою любовь, которая гораздо, гораздо сильнее какой-то там смерти…”»

Маргарет Рэдклифф Холл умерла от рака, пережив несколько безуспешных операций, 6 октября 1943 года в Лондоне. Ей было 63 года. Она похоронена в одном склепе с Мейбл Баттен на кладбище Хайгейт в Лондоне.

Незадолго до смерти Рэдклифф Холл изменила завещание, в котором часть денег доставалась напрямую Евгении Сулиной, теперь же она оставляла все средства (118 000 фунтов) Уне Трубридж с просьбой обеспечить нашему другу Евгении Сулиной содержание, которая она сочтёт нужным на своё полное усмотрение. Уна выполнила пожелание, обеспечив выплаты Евгении, но в этом моменте некоторые биографы отмечают, что это содержание было слишком маленьким. Во всяком случае, имеются письма за 1950—1951 года, в которых Евгения просит у Уны дополнительные средства помимо регулярно выплачиваемого содержания.

После смерти Рэдклифф Уна переехала в Италию. Она сожгла все письма Евгении, уничтожила незаконченную рукопись романа, над которым трудилась Рэдклифф, перешила её костюмы и периодически носила их. В 1945 году она написала книгу «Жизнь и смерть Рэдклифф Холл». В 1963 году Уна Трубридж умерла в Риме и была похоронена на кладбище Верано, уже потом в её банковской ячейке были найдены инструкции, в которых она просила, чтобы её похоронили в одном склепе с Мейбл Баттен и Рэдклифф Холл.

Евгения Сулина вышла замуж за русского эмигранта Виктора Макарова и умерла от рака в 1958 году.

В Harry Ransom Humanities research center Техасского университета хранится архив, содержащий рукописи романов Рэдклифф Холл, её письма к Евгении Сулиной, дневники и переписку Уны Трубридж. Архив в значительной степени повреждён водой, страдает от плесени и коррозии. Читателей просят быть осторожными с хрупкими материалами архива.

Сарджент. Портрет Мэйбл Баттен, ок. 1897

Сочинения

Холл выпустила несколько книг стихов и прозы, за один из романов — Адамово семя (1926) — получила в Эдинбурге мемориальную премию Джеймса Тейта Блейка. Но самое знаменитое изо всего ею написанного — роман о лесбийской любви «Колодец одиночества» (1928). Несмотря на защиту романа Уэллсом, Шоу, Форстером, Вирджинией Вулф и другими, британский суд наложил запрет на распространение книги как непристойной и постановил уничтожить напечатанные экземпляры. Сама Холл настаивала на снятии со своей книги всех обвинений и цензурных запретов на основании её выдающихся, почти гениальных литературных достоинств, хотя выступившие в защиту романа писатели предпочитали не давать книге оценку, а отстаивать свободу слова художника.

В США роман появился с предисловием Хэвлока Эллиса, в первый же год был продан в количестве 10 000 экземпляров, выдержал подряд несколько изданий, был переведен на полтора десятка языков и стал одним из первых, наиболее известных произведений ЛГБТ-литературы. В 1934 году Ричард Кан поставил по нему фильм Третий пол. В 1999 году роман занял 7-ю позицию — между Орландо Вирджинии Вулф и Поцелуем женщины-паука Мануэля Пуига — в списке ста лучших романов, трактующих тематику ЛГБТ, который был опубликован объединением ЛГБТ-издательств Треугольник.

Литература

• Vincenzo U. The Life and Death of Radclyffe Hall. London: Hammond, 1961
• Brittain V. Radclyffe Hall: a case of obscenity? London: Femina, 1968
• Dickson L. Radclyffe Hall at The well of loneliness: a sapphic chronicle. New York: Scribner, 1975
• Baker M.J.N. Our Three Selves. The Life of Radclyffe Hall. New York: William Morrow, 1985
• Cline S. Radclyffe Hall: a woman called John. London: Murray, 1997
• Souhami D. The Trials of Radclyffe Hall. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998
• Dellamora R. Radclyffe Hall: a life in the writing. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2011

Ссылки

• На сайте "Вопросы Дилетантов" (англ.)
• В Энциклопедии ЛГБТ-культуры  (англ.)