Обсуждение:Шмелёв, Борис Елисеевич
Подробности[править код]
Перенесено из статьи сюда:
10 августа 1941 года на реке Луга у деревни Большие Клены Шмелев был ранен и контужен, лечение проходил в госпитале в маленьком городке на Ладожском озере Связь-Строй. При выписке из госпиталя Шмелев чудом остался жив. Документы на выписку он получил вечером и врачи предложили ему переночевать последнюю ночь в госпитале, но Шмелев отказался и ушел в свою часть стоявшую неподалеку. А ночью в город ворвались немцы и расстреляли медперсонал и всех раненых. В начале сентября 1941 года со сборного пункта в Ленинграде Шмелев был направлен в 12-й запасной учебный танковый полк у Политехнического института в Лесном, где осваивал тяжелый танк КВ. В этом полку его и захватила блокада. В декабре 1941 года Шмелев по его личной просьбе направлен в танковую часть.
Менялись части, места боев и сражений, но до последнего дня войны он так и провоевал в звании старшего сержанта и должности старшего механика-водителя танка КВ. С сентября 1943 года и до конца войны Шмелев воевал в особой части — гвардейском тяжелом танковом полку прорыва РГК, преобразованном позже в тяжелый танковый полк. Такие полки предназначались для совместного прорыва с пехотой и артиллерией заранее подготовленных оборонительных линий противника. Согласно директивы Ставки ВГК звание «гвардейский» присваивалось этим полкам сразу при формировании (источники 3, 4).
Справка: В сентябре — октябре 1942 года началось формирование отдельных гвардейских тяжелых танковых полков прорыва РГК. Полк состоял из четырёх рот тяжелых танков КВ-1 (по 5 машин в каждой) и роты технического обеспечения. Всего в полку насчитывалось 214 человек личного состава и 21 танк. Звание «гвардейский» присваивалось этим полкам сразу согласно директиве Ставки ВГК. С поступлением на вооружение Красной Армии новых танков ИС-2 тяжелые танковые полки были перевооружены и переведены на новые штаты. Принятый в феврале 1944 года штат предусматривал наличие в полку четырёх рот танков ИС-2 (21 машина), роты автоматчиков, саперного и хозяйственного взводов, а также полкового медицинского пункта. Численность личного состава полка составляла 375 человек. По сообщению И.Мощанского (источник 14) на 10 июня 1944 года в 46-м отдельном гвардейском тяжелом танковом полку прорыва вместо обычных по штату 21 танка КВ и 2-3 легких гусеничных бронетранспортера, находились 6 «Черчилей» и 32 КВ-1С.
Как и все фронтовики не любил бывший танкист вспоминать о войне, но про бой при прорыве второй линии обороны на Карельском перешейке за неприступную высоту, закрывавшую в болотах дорогу танковым полкам 23-й армии, жизнь не позволила умолчать. Не раз на встречах с трудовыми коллективами и школьниками приходилось рассказывать за что присвоено звание Героя Советского Союза, да дважды журналисты просили поведать читателям об этом подвиге. И никому нельзя было отказать — ведь эти встречи (особенно с молодежью) и публикации (хотя и упрощающие штурм высоты до неузнаваемости) являлись важным элементом патриотического воспитания граждан страны.
А работники Центрального государственного архива Таджикистана обязали в 1975 году написать воспоминания о войне и настояли передать в архив ряд документов. Знал бы старый солдат, что через 16 лет Таджикистан и Россия окажутся по разные стороны государственных границ, ни за что бы не отдал эти документы в архив чужого государства. Давайте и мы познакомимся с ними (источник 1).
В. А. Теплицын — автор книги «Маршал Говоров» (источник 12) так описывает общую систему обороны на Карельском перешейке: «На северных границах к Ленинграду финнами при участии германских военных инженеров в 1943—1944 годах была создана глубоко эшелонированная оборона. Сильнейшая система укреплений глубиной более 100 км протянулось на Карельском перешейке, которую финны окрестили „Карельским валом“: перешеек прорезали три полосы обороны.
Первая полоса глубиной пять километров проходила по линии существующего фронта, вторая полоса, считающаяся самой мощной, представляла собой почти законченный строительством железобетонный пояс — около двух тысяч долговременных сооружений, опоясанных гранитными надолбами и рвами, от трех до пяти километров глубины — в 15-25 км от первой. Броневые купола на дотах имели толщину 30 сантиметров. (Видимо толщина брони составляла 30 миллиметров. В. С.)… Третья — на удалении 60-65 км от линии фронта. Оборонительные рубежи проходили по лесисто-болотистой местности, в узких „межозерных дефиле вдоль многочисленных водных рубежей“. Подходы прикрывались плотным огнем артиллерийских и минометных батарей и пулеметных точек.
Большое количество дотов, дзотов, бронеколпаков, противотанковые рвы, многорядные проволочные заграждения, гранитные надолбы, минные поля — вот, что представляла из себя система укреплений».
Подробное описание сложных оборонительных сооружений высоты, входящей во второй пояс обороны Карельского перешейка и предназначенной для взятия 46-м отдельным гвардейским тяжелым танковым полком прорыва, дает наградной лист Б. Е. Шмелева: «При подходе к высоте 171,0 преобладала открытая местность с наличием заболоченных участков и трудно проходимых для танков. На передних скатах высоты проходило противотанковое заграждение, состоящее из 4-5 рядов гранитных надолб, установленных в шахматном порядке непроходимых для танков. Позади надолб проходил противотанковый ров и проволочное заграждение в 3-4 кола. На самой высоте стояли железобетонные ДОТы с броневыми колпаками, множество ДЗОТов и открытых огневых площадок для пулеметов, которые были связаны между собой системой траншей и ходов сообщений».
Несмотря на то, что это описание составлялось после взятия высоты (когда все особенности и секреты обороны противника были раскрыты), тем не менее, оно, упустило одну важную для танкистов деталь в установке надолб. К этому моменту мы ещё вернемся немного позже.
Продолжим чтение воспоминаний: «Танкисты перед операцией проводят рекогносцировку местности. Примерно часов в 22-23, в тех местах в это время года — белая ночь, а потому нашу группу около 50-ти человек противник заметил и провел артиллерийско-минометный налет. К нашему счастью никто не пострадал, но просмотреть местность нам не удалось. На рекогносцировке были механики, командиры машин, взводов, зампотехи рот и командование полком.
Вернулись „домой“. На исходные нам привезли обед, фронтовые 100 грамм. За обедом я обратился к бате (командиру роты капитану Краснокутскому) с предложением: если я один схожу на рекогносцировку, верный успех — не заметят. Батя запретил. Тогда я поставил условие: если я не вернусь — убьют, ты не несешь ответа — не знал, а вернусь — нам польза. От бати получил добро.
Я просмотрел весь маршрут от исходной до переднего края противника, проложил себе на завтра 24-е июня 1944 года маршрут и вернулся обратно. Оборона противника: противотанковый ров засыпан песком, на песок поставлены в 4 ряда противотанковые надолбы, на противоположной стороне рва гранитные камни — плиты высотой до 70 см, а за камнями проволочное заграждение в 4 кола, а дальше высота. Кадровую службу я служил механиком на Т-28, а потому на учебных занятиях нас довольно хорошо учили преодолевать противотанковые препятствия, в том числе и преодолению противотанковых рвов и противотанковых надолб. Потому, когда я посмотрел на надолбы, то про себя подумал, что препятствие не сложное — преодолеем. Но что они поставлены в противотанковый ров, засыпанный песком, я не придал значения».
Обратим внимание, что надолбы установлены в ров, засыпанный песком, причем белым речным песком (о чем забыл написать и автор воспоминаний). По этой причине при визуальном осмотре высоты в бинокль нашим танкистом казалось, что за надолбами протекает река, хотя на карте река не была обозначена. Так был раскрыт первый, но не единственный и не самый главный (это выяснилось уже после боя) секрет в организации пояса заграждений.
Читаем дальше: «Проползая вдоль рва, я наткнулся на танковый след немецкого танка Т-4. У меня пало подозрение — приманка. След должен быть заминирован. Но разрыв в нескольких местах землю, я не обнаружил мин, а потому решил, что весь подход к обороне не заминирован. Придя „домой“, я все рассказал бате, и лег отдохнуть.
Утром позавтракали и стали собираться в путь-дорогу. Во-первых, все и всех обходить, желать счастливой операции и, конечно, прощаться. Кто пытается собеседника заверить, что он не боится идти в операцию — значит, он нигде и никогда не был в операции. Я не встречал человека, кто хочет умереть».
Наутро танковая рота в составе четырёх танков КВ, изготовившись к бою, замерла на рубеже атаки. Отрешившись от всего земного, затихли на своих местах танковые экипажи. Заработала рация, но вместо ожидаемого сигнала «В атаку!» радист объявил приказ генерала Хасина (за точность фамилии не ручаюсь), координирующего c командного пункта полка действия войск 23-й армии: «Первый, поднявшийся на высоту, будет представлен к званию Героя Советского Союза». Взяв микрофон у стрелка-радиста (его место в танке несколько выше и сзади механика-водителя), Шмелев ответил: «Не за ордена воюем!» и, не сдержав раздражения, послал генерала на … А через мгновение поступил долгожданный сигнал. Следуя излюбленному шаблону пишущих о войне, дальше надлежало бы написать: и танки ринулись на врага. Но в действительности было не так — танковая рота медленно (на первой передаче, со скоростью 5-6 км в час), чтобы не оторвалась пехота, поползла к высоте.
Возвратимся к чтению воспоминаний: «В 9-00 по сигналу 333 рота вышла с исходных, но не успела пройти 150—200 метров (замечу: наши исходные находились в метрах 500—600 от обороны противника), как противник положил огневой вал. В результате 2 машины загорелись, а одну подбили. Живой осталась моя машина. Я дал полный газ и ушел вперед, оторвавшись от пехоты. Нарушение. Но победителей не судят. Когда я вышел на свой, ночью проложенный маршрут, до рва оставалось мало, и наша машина была у рва. От прямого выстрела спасала высота».
Сделаем ещё одно дополнение. Как только танк на полной скорости помчался вперед, экипаж попытался «образумить» механика-водителя: «Борька, пехота отстала, а ты прешь к черту на рога!» Заряжающий же (самый старший по возрасту) взмолился: «Борис! У меня четверо детей, кто их будет кормить, если нас сожгут? Прошу тебя: придержи машину!» А у командира машины сдали нервы, и он приказал водителю возвращаться в часть. Шмелев ответил ему: «Лейтенант! Если мы вернемся, нас всех расстреляют перед строем. Возьми себя в руки!» и, успокаивая товарищей, добавил: «Я вывожу танк из-под огня и тем спасаю всех нас!» Но офицер сообщил, что ему плохо и он не в состоянии руководить боем. Предложив командиру лечь на боекомплект и ни о чём не беспокоиться — мы справимся сами, старший сержант принял командование экипажем.
Через много лет на встречах с трудовыми коллективами Борис Елисеевич, не желая бросать тень на боевого товарища — случаи нервного срыва на войне не такое уж редкое явление, рассказывал об этом эпизоде несколько по-другому: за несколько часов до боя командир машины заболел и его подруга — военврач положила больного офицера в медсанбат. И механику-водителю пришлось взять командование экипажем на себя. Но, как говорится, шило в мешке не утаишь. И.Мощанский (источник 14) называет фамилию командира танка и тем подтверждает, что экипаж ушел в бой в полном составе.
Продолжим чтение: «Начал работать против надолб, чтобы проложить проход и выскочить на высоту. Вот тут-то и получилась заминка. Надолбу, чтобы поставить машину между, мне сдвинуть не удалось. Для этого мне потребовалось поставить машину на вершины надолб с таким расчетом, чтобы, когда машина будет сползать в бок (в сторону), я должен допустить до такого момента, когда одна из надолб будет вершиной упираться в днище, затормозить и тогда попытаться задним ходом свалить надолбу или отвести в сторону, чтобы можно было машину поставить между надолб и раздвинуть их. Предела радости не было конца, когда мне эту работу удалось проделать. Надолбы раздвинуты. Последние три ряда надолб оказались податливыми и работа пошла успешнее».
Что же помешало механику-водителю при массе КВ более 42-х тонн «лобовыми ударами корпуса танка раздвинуть надолбы», как сообщает на основе сведений, почерпнутых из наградного листа, биографический словарь «Герои Советского Союза» (источник 6)?
Секрет прочности заграждений был разгадан танкистом только после боя, когда, возвращаясь в расположение части, он остановил танк у прохода и внимательно рассмотрел технологию установки надолб.
«На обратном пути я заехал посмотреть, почему так крепко стояли надолбы первого к нам ряда. Оказалось, противотанковый ров засыпали песком, положили с берега на берег шпалы, на нашу сторону концы шпал выходили на полтора-два метра больше; эти шпалы замаскированы, на них поставлены надолбы с металлической 20-ти миллиметровой вилкой, которая /вилка/ входила на шпалу, на вилку одевалась пластина и пластина закреплялась гайкой. Получалось одно целое — шпала и надолба. Да выступающий конец шпалы вперед. Я подъезжаю к надолбе, наезжаю гусеницей на шпалу и прижимаю к земле. Упираюсь лобовой частью машины в надолбу, но она скреплена со шпалой. Шпалу сломать — не хватает сил у мотора. Поднять шпалу вместе с надолбой нельзя — машина держит шпалу, а поднять самого себя не представляется возможным».
Именно по этой причине Шмелеву на подготовку прохода пришлось затратить два часа.
Необходимо заметить, что об ухищрении противника при установке надолб сообщает в своей публикации и Р.Виленская (источник 7). Эту хитроумную уловку вражеских фортификаторов Шмелев при проведении полулегальной ночной разведки не заметил — поджимал дефицит времени, а шпалы были присыпаны достаточно толстым слоем песка. Поэтому первые минуты по прокладке прохода запомнились механику-водителю на всю жизнь. Весь в холодном поту от мрачных мыслей: «В землю что ли вросли эти надолбы? Неужели их нельзя преодолеть?», он искал решение, казалось бы, неразрешимой задачи и нашел его. Вот об этой самой важной детали в системе заграждений умолчал наградной лист.
Продолжим чтение воспоминаний. «Когда сделали проход, произошла задержка на камнях. Машина буксует и не предоставляется возможным завести её на камни. Но и это препятствие преодолели, а проволочное заграждение для танка не представляется серьезным препятствием.
Проделав проход, я на минуту остановился, когда услышал от заряжающего, что пехота за нами не идет. Значит, где-то пулеметное гнездо. Вскоре я обнаружил 2 бронеколпака, расположенные метрах в 50-60 от машины. Я подал команду и артиллерист Миша Голубев в упор расстрелял оба бронеколпака — дорога на высоту была свободна.
Когда въехали на высоту, меня поразили отсутствие противника и абсолютная тишина. Но это только показалось в первую минуту. Собравшись с мыслями, я обнаружил траншею. Подал команду Голубеву и Миша открыл огонь из пушки по траншее. Противник начал выскакивать. А там, где задерживался, пришлось прикатать машиной. Противник, оставив траншею, убежал в лес в метрах трехстах».
Дополним описание боя моими личными воспоминаниями. Выскочивших из укрытий пехотинцев уничтожали гусеницами и огнем из пулеметов. Не желая брать в плен, да к тому же и лишенные этой возможности — некому охранять пленных, разъяренные танкисты давили и расстреливали вражеских солдат всех подряд. И тех, кто убегал, надеясь спастись; и тех, кто поднимал руки, сдаваясь; и того единственного солдата, пытавшегося бросить противотанковую гранату под гусеницу танка и от замаха рукой которого механик-водитель несколько раз уводил машину в сторону, пока кто-то из членов экипажа, открыв люк, не срезал смельчака очередью из автомата; и того раненного обер-лейтенанта, лежавшего на земле и протягивавшего на ладони вытянутой руки в триплекс водителю наручные часы и парабеллум. Через 15 лет, рассказывая (единственный раз в жизни) мне, 14-летнему подростку, об этих подробностях боя, вдруг заплакал бывший танкист, вспомнив сгоревших в танках боевых друзей и нечеловеческое ожесточение (до полного озверения) той схватки с врагом.
«Опамятовавшись, враг перешел в контратаку. Выкатил артиллерию. Пять часов наша машина держала высоту 171,0. Отбили 4 контратаки противника, раздавили 8 пушек, уничтожили 2 бронеколпака и убили, только убили, до роты живой силы противника». Об этом же говорится и в публикации С.Баутиной (источник 8).
Постоянно перемещаясь (только непрерывное движение спасало машину от неминуемого уничтожения) и подавляя точными и расчетливыми ударами любое сопротивление, экипаж наводил ужас на врага. Как были уничтожены 8 вражеских артиллерийских орудий — грозная сила против единственного танка, автор воспоминаний, не придавая этому факту большого значения, не рассказывает. По его мнению, не за них и не за создание плацдарма, обеспечившего взятие высоты, а за прокладку прохода для танков ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. В своих воспоминаниях он прямо говорит об этом: «За эту работу мне и присвоили звание Герой Советского Союза».
Прочитаем три оставшиеся фразы из воспоминаний Шмелева и на том закончим их чтение: «В 17 часов пришло подкрепление: пять танков, самоходок — три СУ-152 и две СУ-100. Нашей пехоты почему-то не было.
На следующее утро 25 июня подошли основные силы, а мою машину вызвали в штаб полка».
Правы танковые специалисты: при надлежащем уходе и умелом экипаже танк КВ творил чудеса. А то, что уход за машиной был надлежащий, я не сомневаюсь, хорошо зная добросовестность Бориса Елисеевича в обслуживании техники и механизмов на работе и дома. Да в противном случае разве выдержал бы танк сложное маневрирование с бесконечным переключением скоростей и фрикционов при прокладке прохода и во время многочасового боя на высоте.
Пока прорвавшийся танк, сокрушая оборону и приковывая к себе силы и внимание противника, вел бой на высоте, (цитата из наградного листа): «По проделанному пути Шмелевым прошел наш танковый полк и поддерживающий полк самоходных орудий. Действующие на правом фланге танковые полки не могли проделать себе прохода через надолбы — так же прошли по проделанному проходу т. Шмелевым. … Ворвавшиеся танки на высоту, посеяли панику в опорном узле врага, так как система противотанковой обороны на данном участке считалась у финнов неприступной».
Не мною замечено, что официальные документы зачастую по тем или иным мотивам искажают действительное положение дел. Не избежал этого изъяна и наградной лист.
Давайте, внимательно читая его, перейдем к изображению боя за высоту: «Организованный огонь всех видов стрелкового оружия, минометов и артиллерии противника не дал возможности саперам и орудиям прямой наводкой проделать проходы для танков через надолбы и противотанковый ров, это заставило подвести танки на 100—150 метров и огнем прямой наводки из танковых пушек разбить надолбы. В качестве разведки был послан танк, где механиком-водителем старшим был гвардии старший сержант Шмелев, с задачей: „Проверить эффективность огня танковых пушек в разрушении надолб“. Но ввиду большой прочности надолб, огонь танковой пушки при стрельбе прямой наводкой с дистанции 100—150 оказался неэффективным.
Противник сосредоточил по танку т. Шмелева шквальный огонь прямой наводки и минометов. Прямым попаданием снаряда в танк — пушку вывело из строя.
Т.Шмелев, надеясь на свой танк и личное умение в вождении танков, предложил командиру машины проделать проходы через надолбы танком.
Подойдя к надолбам, т. Шмелев мастерски вел танк и в течение двух часов сумел проделать проход, беря надолбы на таран — раздвигая их в стороны.
По проделанному пути Шмелевым прошел наш танковый полк и поддерживающий полк самоходных орудий. Действующие на правом фланге танковые полки не могли проделать себе прохода через надолбы — так же прошли по проделанному проходу т. Шмелевым.
Шмелев, проделав проход, первым устремился на высоту 171,0, увлекая за собой танки и пехоту. Огнем пулеметов и гусеницами танка Шмелев уничтожил свыше 50 солдат и офицеров противника, раздавил 8 огневых точек с прислугой, мешающих продвижению пехоте. Ворвавшиеся танки на высоту, посеяли панику в опорном узле врага, так как система противотанковой обороны на данном участке считалась у финнов неприступной».
Как видим, картина боя по документу выдумана от начала и до конца (большим фантазером оказался начальник штаба полка) и не соответствует реальной. Получив копию листа в 1966 году, Борис Елисеевич охарактеризовал её по военному кратко и четко: «Полная чушь!»
Пытаясь, исходя из особенностей и духа того времени, быть снисходительным к несоответствиям и режущим глаз явным нелепостям наградного листа, тем не менее, не могу удержаться от мысли, что главной его целью ставилось не наградить отличившегося солдата, а, скрыв просчеты при подготовке к бою, представить действия полковых командиров в должном свете, чтобы ненароком не подставить себя под удар высшего командования.
А потому, как признаешься, что на первых же минутах танковой атаки, ещё на подступах к высоте, полк потерял сразу три машины, каждая из которых ценилась в нашей армии дороже жизней экипажа из пяти человек? Куда удобнее промолчать о находчивости водителя, сумевшего под шквальным артиллерийско-минометным огнем единственным преодолеть предполье и прорваться к противотанковому поясу заграждений.
Как напишешь, что расстрелять надолбы даже не пытались? Хочется верить, что ни условия местности, ни имеющиеся ресурсы не позволили этого сделать. А если позволяли, то почему, не попытались пробить проход снарядами? Глядишь, и шпалы бы обнаружили, и хотя бы частично разрушили или вывернули их на поверхность, раскрыв секрет установки надолб, а заодно и жизни бы солдатские сберегли. Гораздо спокойнее сочинить вымысел о неуязвимых для артиллерии противника наших танках, расстреливающих под огнем врага надолбы с расстояния 100—150 метров, хотя этот домысел не такой уж и безобидный, так как порождал у высшего командования иллюзию о непробиваемости брони танков КВ вражескими противотанковыми пушками и способствовал в послевоенные годы искажению военными историками правды о войне.
Как объяснишь, почему на рекогносцировку местности в расчете на беспечность и невнимательность врага, утратившие осторожность, танкисты вышли толпой (что и привело к её к срыву), а разведка обороны противника не проводилась (то ли времени на неё не хватило, то ли в полку не принято было её проводить), и потому о хитроумном приеме врага, скрепившем надолбы со шпалами и тем превратившем противотанковый пояс укреплений в поистине непроходимый для танков, командование полка не подозревало? Уж лучше скрыть от командования и хитрость врага в установке надолб, и воистину неоценимую заслугу водителя, сумевшего найти способ их преодоления.
А поскольку бой танка за высоту искажен (точнее, упрощен и принижен) до неузнаваемости, то поэтому и сочинено столько выдумок о действиях водителя — выведенной из строя пушке, о добровольном желании механика-водителя проделать проход поврежденной машиной и увлечении танков в атаку (которые на высоту поднялись значительно позже, когда проход уже был проложен, а экипаж прорвавшейся машины в течение шести часов, проявляя чудеса мастерства и изворотливости, вел смертельно опасный бой за высоту) личным примером (пропагандистский штамп, столь часто используемый в годы войны для воспитания личного состава и широко применяемый кинематографистами при создании фильмов о войне), а 8 раздавленных орудий заменены огневыми точками (невероятно сложно танку с поврежденной пушкой уничтожить такое количество вражеской артиллерии).
Чтобы в должной мере оценить роль пушек и огневых точек противника в бою обратимся к статуту ордена Отечественной войны (источник 13). «Орденом Отечественной войны 1 степени награждаются: … Кто, состоя в экипаже танка, успешно выполнил 3 боевых задания по уничтожению огневых средств и живой силы противника или уничтожил в боях не менее 4 танков противника или 4 орудий. … Орденом Отечественной войны 2 степени награждаются: … Кто, своим танком уничтожил не менее трех огневых точек противника и тем содействовал продвижению нашей наступающей пехоты». Как видим между орудиями и огневыми точками есть разница и существенная.
По приказу с КП танк возвратился в расположение своей части. Как только танк пересек границу полка, его сразу же окружили однополчане. Не дав отогнать машину на стоянку, они с радостными криками: «Борька! Ты — Герой!» вытащили водителя из люка и, не слушая его объяснений: «Ну, какой из меня герой!», стали качать Шмелева на руках. После чего экипаж отправился в штаб.
Предчувствуя выволочку за вчерашний инцидент перед атакой, гвардии старший сержант переступил порог штаба с тяжелым сердцем. Представившись генералу Хасину, лейтенант попытался доложить о выполнении задания, но тот остановил его: не надо докладывать, мне уже все известно. На вопросы генерала о деталях выполнения задания командир танка доложил, что основная заслуга в прокладке прохода и создании плацдарма принадлежит механику-водителю. Обратившись к командиру полка гвардии подполковнику А. С. Паршеву, генерал распорядился представить Шмелева к званию Героя Советского Союза. Но начальник штаба полка гвардии капитан Топунов возразил: нельзя Шмелева представлять к такой высокой награде — он пропьет Золотую Звезду. Сводя личные счеты со старшим сержантом (недостаточно почтительным к самовлюбленному начштабу), нагло лгал капитан — не злоупотреблял спиртным Шмелев и пил только в пределах фронтовой нормы.
Этот эпизод — типичный пример, когда под видом командирской требовательности облеченный властью офицер совершает подлость по отношению к своему солдату, причем к солдату, проявившему героизм. Задумайтесь, сколько солдатских жизней и бесценных танков, не говоря уже о репутации и авторитете командования полка, спас механик-водитель — ас! Совершенно же ясно, если бы прорыв танка не удался, то танковая атака неприступной высоты была бы повторена (скорее всего, ни один раз) или пехоте пришлось бы штурмовать хорошо укрепленную высоту без поддержки танками. И чего стоят заслуги героя по сравнению с прихотью подлеца в офицерских погонах?
Но генерал оказался порядочным человеком и честным офицером. Как бы не слыша капитана, он добавил: «За всю войну я не знаю случая, чтобы такую высоту брали одним танком» и ещё раз голосом, не терпящим возражений, повторил свое распоряжение: «Оформить документы на Героя! И без промедлений! Остальных представить к орденам Ленина!», а затем посетовал: «Странно, что этот сержант до сих пор не офицер — ему бы надо командовать взводом или ротой». Приказав налить танкистам по стакану водки, генерал отпустил экипаж, ни словом не обмолвившись об утреннем эпизоде, зная, что за миг до атаки совсем не о наградах думают солдаты. Точно подметил Булат Окуджава: «Мы все войны лихие дети — и рядовой, и генерал».
После прибытия пополнения командира танка и ещё одного члена экипажа перевели на другую машину, и вскоре в одном из боев лейтенант сгорел в танке. Бориса же военная судьба хранила и до конца войны в дополнение к ордену «Красной Звезды» и медалям «За отвагу» и «За оборону Ленинграда» он заслужил ещё два ордена — «Отечественной войны» 1-й и 2-й степени. А два представления к орденам «Красного Знамени» мстительный начштаба полка отклонил. Много позже, в год сорокалетия Победы, Борис Елисеевич был награждён ещё одним орденом «Отечественной войны» 1-й степени.
Потеряв за войну шесть машин (четыре сгорели на поле боя, две остались на дне Невы, а две подбитые в нейтральной полосе привелось защищать в течение 5 и 12 суток — под угрозой расстрела перед строем экипаж обязан был оборонять поврежденную, даже потерявшую подвижность, машину до последнего солдата и случай показательного расстрела в полку был), на седьмой дошел Борис до Германии, встретив день Победы вместе с войсками 2-го Белорусского фронта.
Спустя много лет Борис Елисеевич объяснил «секрет» своей везучести так: всю войну волшебный свет белых ночей родного города светил мне. И не случайно, что песня «Любимый город» (помните? — любимый город может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны) была у него самой любимой. Думаю, и без объяснений понятно, какой город он видел в минуты, когда слушал в исполнении Марка Бернеса или пел сам (и довольно неплохо) эту песню.
18 апреля 2003 года со дня Невы подняли неповрежденный танк КВ-1 (сегодня после реставрации эта машина — экспонат Музея-диорамы «Прорыв блокады Ленинграда») с полным боекомплектом, в котором к удивлению тележурналистов не оказалось останков экипажа (источник 11). Для разгадки этой загадки расскажу, как Шмелев тонул в Неве.
Несколько раз во время блокады Ленинграда ему приходилось форсировать Неву, перегоняя танк на другой берег под артиллерийским обстрелом по настилу на льду реки (а может быть, понтонному мосту — указать точный способ переправы не могу). Дважды снарядом разбивало настил (или понтон) перед ползущим танком и дважды танк, медленно сползая, уходил под воду. В первый раз переправлялись с задраенными люками, и когда танк начал тонуть, экипаж покинул машину, а у механика-водителя люк не открылся. И только когда вода полностью заполнила машину, водителю удалось открыть люк (видимо, его выдавило выходящим воздухом) и выплыть на поверхность реки. Во второй раз, рискуя получить осколок снаряда, водитель люк не закрывал и выбрался из танка без задержек.
Не исключено, что поднятая из Невы машина, принадлежит Б. Е. Шмелеву — уж очень сильно совпадают обстоятельства затопления обеих машин. А если нет, то на дне Невы в местах переправ наших войск лежат минимум ещё два неповрежденных танка КВ, вряд ли их подняли в годы войны.
--Fastboy 22:15, 15 ноября 2013 (UTC)
Возможно, дополнение будет важно:
По сообщению Комитета по вопросам законности, правопорядка и безопасности Правительства города (письмо от 29.08.2008 № 7.0-575/06-3): «Для их изучения, ответа Вам и дальнейшей работы над ними документы направлены начальнику Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи». В свою очередь письмом от 01.10.2008 № 567 музей сообщил: «Мы полагаем, что представленные Вами архивные материалы могут быть использованы в качестве основы для публикаций в прессе и телевизионных передачах, связанных с военно патриотическим воспитанием молодежи». Но до сего дня ничего из указанного не было выполнено, а какова судьба переданных нами документов неизвестно. Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда, приняв на постоянное хранение переданные материалы, так и не создал небольшую музейную экспозицию, посвященную Б. Е. Шмелеву.