Заблудившийся трамвай

Заблудившийся трамвай
Автограф
Жанр	видения, баллада
Автор	Николай Гумилёв
Дата написания	1919
Текст произведения в Викитеке

«Заблудившийся трамвай» — стихотворение Николая Гумилёва, написанное, вероятно, в 1919 году. Входит в сборник «Огненный столп». Многие исследователи называют это стихотворение самым загадочным произведением поэта.

В лирическом герое исследователи обнаруживают автобиографические черты. По мнению А. Ахматовой, Н. Гумилев в стихотворениях «Память» и «Заблудившийся трамвай» под видом реинкарнаций «описывает… свою биографию».

Интерпретации

Д. Н. Яцутко отмечает, что «Заблудившийся трамвай» является «одним из наиболее любимых интеpпpетатоpами» среди произведений Н. Гyмилёва. Ю. Кроль обращает внимание на биографические реалии в стихотворении Гумилёва, Л. Аллен построчно обнаруживает связи стихотворения с произведениями А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Д. Быков видит в «заблудившемся трамвае» образ революции как жестокой таинственной силы («Мчался он бурей темной, крылатой»).

Ю. Зобнин видит параллели между этим стихотворением и «Божественной комедией» Данте: «В канун тридцатипятилетия лирический герой Гумилёва (его близость автору, как нам кажется, не вызывает сомнений) оказывается „на улице незнакомой“, где и встречает таинственный трамвай, ведомый „вагоновожатым“ („вожатый“ — традиционное наименование Вергилия в дантовской поэме); оказывается в вагоне помимо своей воли <…> и устремляется в прошлое, в ад собственной безбожной души». П. Спиваковский также обнаруживает сходство с произведением Данте и отмечает, что Машенька у Н. Гумилева «во многом играет роль Беатриче».

Один из автографов

С. В. Полякова отмечает: «Гиньольный мотив пьесы — продажа на улице „вместо капусты и вместо брюквы“ человеческих голов восходит, вероятно, к знакомой Гумилёву сказке Гауфа „Карлик Нос“. <…> В обоих этих текстах сказывается древнее мифологическое представление о тождестве круглых предметов и человеческой головы. По русскому народному верованию, например, в день Иоанна Крестителя нельзя срубать капустный кочан, так как на нем покажется кровь. Существовали и запреты есть в праздник Усекновения головы Иоанна Предтечи что-либо круглое, особенно капусту».

Р. Д. Тименчик называет образ трамвая «культурным символом» в русской поэзии первых двух десятилетий XX века, исследователь также отмечает: «Вобрав в себя многие черты предшествующей культурно-бытовой феноменологии трамвая, „Заблудившийся трамвай“ надолго определил восприятие этого объекта городского пейзажа отечественной словесности». П. Золина называет трамвай Гумилёва «самостоятельным фатальным образом с глубоко эсхатологическими приметами». По мнению Е. Куликовой, трамвай в стихотворении может быть уподоблен кораблям-призракам Э. По и А. Рембо: «Если герой стихотворения Гумилёва страшится бури и расподобления „в бездне времён“ на летучем трамвае, то корабль Рембо, свободный от „пассажиров“ и матросов, наслаждается хаосом океана <…> Его путь не менее „странен“, чем путь трамвая, одна из черт которого, — необычность его движения. Трамвай летит, нарушая закономерность своего пути, напоминая тем самым путь кораблей-призраков».

К. Ичин усматривает проявление в этом стихотворении балладного начала через образы мёртвой невесты и ворона. П. Спиваковский отмечает: «<…> попадая внутрь трамвая, источающего громы и огонь (но и „звоны лютни“ — знак утонченности и изысканности), лирический герой сознательно идет навстречу опасному и неведомому. Все это вполне соответствует жанру баллады, в котором написано стихотворение».

Образы

Исследователи трактуют образ Машеньки и как вариацию Маши Мироновой из «Капитанской дочки» (Л. Аллен, Р. Д. Тименчик, И. Одоевцева, Вяч. Иванов; Д. М. Магомедова отмечает, что «несовпадений с „Капитанской дочкой“ <…> больше, чем совпадений») или Параши из «Медного Всадника» (И. Мейсинг-Делик), и биографически — как А. Ахматову (Ю. Л. Кроль), и как Беатриче Данте (Ю. Зобнин, который отмечает, что черновой вариант имени возлюбленной «Катенька» восходит к первой жене Державина Екатерине Яковлевне), и как М. Кузьмину-Караваеву (А. А. Гумилева, С. К. Маковский; эту версию поддерживает также Ю. Зобнин), и как Пенелопу (И. Мейсинг-Делик, Э. Русинко).

Медный Всадник, по мнению П. Спиваковского, в стихотворении «связан не столько с конкретикой личности Петра I, сколько с самой идеей монархии, к которой Н. Гумилев, как известно, относился весьма положительно. Рассматриваемый эпизод во многом полемичен по отношению к сходной сцене из „Петербурга“ А. Белого, где авторская оценка Медного Всадника, а также Сената и Синода как подавляющих человека проявлений имперской государственной власти недвусмысленно отрицательна».

Связь и влияние

К. Ичин замечает: "Больше всего перекличек с «Заблудившимся трамваем» в «Мастере и Маргарите» Булгакова (мотивы «трамвая», «вагоновожатой», «мёртвой головы» Берлиоза, путешествие через «бездну времён» в «романе Мастера» и в сцене бала у Сатаны; прощания с «грустной землёй» в начале главы «Прощение и вечный приют»; «опоздания Маргариты, ушедшей от Мастера для того, чтобы „объясниться“ с мужем и впоследствии „представившейся“ Воланду и др.); взаимосвязи булгаковского романа с „Заблудившимся трамваем“ идут и через „Капитанскую дочку“ Пушкина, героиню которой Булгаков поставил в ряд „священных образов“ уже в „Белой гвардии“».

Исследователи указывают на близость, существующую между «Заблудившимся трамваем» и стихотворением Роальда Мандельштама «Алый трамвай» (1955); Я. Пробштейн отмечает: «Общим же являются сюжет и динамика образного развития, образ кондуктора-палача, который вдруг оказывается ещё и двойником командора то ли из „Каменного гостя“ Пушкина, то ли из оперы Моцарта <…>, сам трамвай и обострённо-болезненное восприятие бешеной гонки жизни, неотделимой от смерти».