Куртуазная литература

Смерть Тристана и Изольды. Миниатюра XV века

Куртуазная литература (нем. höfische Dichtung; фр. poésie courtoise от фр. сourtois — учтивый, вежливый) — общее название лирических и повествовательных произведений западноевропейской литературы XI—XV веков, которые опираются на представление о куртуазности как основе поведения рыцаря и отражают систему ценностей рыцарского сословия.

История

Кодификация понятия «куртуазность» происходит во второй половине XII века (трактат Андрея Капеллана «О любви», ок. 1186). В XI веке в Провансе возникают лирические жанры куртуазной литературы, которые сочиняли трубадуры. В XII веке куртуазная лирика появилась на севере Франции (здесь её создавали труверы) и в Германии (поэзия миннезингеров); там же возник куртуазный рыцарский роман. Образцы куртуазной литературы создавались также в Англии, Италии, Дании, Чехии. Начиная с XIII века появились авторы из городского сословия, переосмыслившие куртуазную традицию (возвышенная любовь начала уступать место плотской). К концу XIV века традиция куртуазной литературы постепенно угасает и в XV веке куртуазные ценности подверглись трансформации или пародиям (роман Антуана де Ла Саля «Маленький Жан из Сантре», 1456).

Определение

Рыцари XI века. Ковёр из Байё

Мировоззрение куртуазной литературы характеризуется прежде всего изменением индивидуального самосознания. Героический эпос обращается к чести известного коллектива: рыцарь обладает честью лишь как участник чести своего рода (geste-parenté) и чести своего сеньора; в противном случае он становится изгоем (faidit). И герой этого эпоса (например, Роланд) сражается и гибнет не за свою честь, но прежде всего — за честь своего рода, затем — за честь своего племени — франков, после — за честь своего сеньора, и, наконец, — за честь Бога христианской общины. На столкновении интересов различных коллективов — например, на противоречии чести рода и требований вассальной верности — строится конфликт в героическом эпосе: личный момент отсутствует.

Иначе обстоит дело в куртуазной литературе. В центре куртуазного романа стоит героическая личность — воспитанный, мудрый и справедливый рыцарь, совершающий в далёких полусказочных странах небывалые подвиги в честь дамы сердца. Мощь родового союза сведена на нет, герой куртуазного романа часто не знает точно своего рода-племени (воспитанный в семье вассала Тристан, выросший в лесу Парцифаль, взращённый девой озера Ланселот); да и сеньор с его двором — лишь отправной и конечный пункт для похождений героя.

В центре куртуазной системы ценностей стояло понятие «куртуазной (изысканной, возвышенной) любви» (выражение «fin’ amors» впервые появляется в провансальской литературе XII века), понимаемой как бескорыстное служение Даме («Донне», то есть «госпоже», от лат. domina), которое требует от рыцаря постоянного нравственного самосовершенствования. Любовные отношения нередко описывались в куртуазной литературе в тех же терминах, что и феодальное служение вассала сюзерену.

Жанры

Лирические жанры куртуазной литературы выработаны в провансальской литературе трубадурами или труверами:

• канцона — любовное стихотворение изысканной формы;
• сирвента — размышления на моральные, политические темы;
• плач — стихотворение, передающее печаль поэта по поводу смерти какого-либо человека;
• тенцона — спор, диалог;
• пасторелла описывает любовь рыцаря и пастушки на фоне природы;
• альба (воспевается расставание влюблённых утром после тайного свидания)

и другие.

Рыцарский подвиг

Джауфре Рюдель умирает на руках Годиерны Триполитанской. Средневековая миниатюра

Самодовлеющий рыцарский подвиг-авантюра (l’aventure, diu âventiure), совершаемый без всякой связи с интересами рода и племени, служит прежде всего для возвышения личной чести (onor, êre) рыцаря и лишь через это — чести его дамы и его сеньора. Но и сама авантюра интересует куртуазных поэтов не столько внешним сплетением событий и действий, сколько теми переживаниями, которые она пробуждает в герое. Конфликт в куртуазной литературе — это коллизия противоречивых чувств, чаще всего — коллизия рыцарской чести и любви.

Ещё более чётко, чем в куртуазном романе, отражается рост индивидуального самосознания в лирике: анонимности предшествующей эпохи трубадуры Прованса — первые носители нового мировоззрения — противопоставляют подчёркивание и восхваление поэтического авторства: впервые в Средневековье в этой поэзии личность с гордостью утверждает свои права на свою творческую продукцию. «Non es meravelha, s’ieu chan / mielhs de nulh autre trobador» (Не диво, если я пою лучше всякого другого трубадура), — начинает одну из своих песен Бернарт де Вентадорн, а Джауфре Рюдель заключает свою песню предупреждением: «Bos es lo vers… / É cel que de mi l’apenra / Gart se no i falha ni pessi!» (Прекрасен мой стих. И тот, кто выучит его от меня, пусть остережется ошибиться в нём или испортить его!).

Сублимация сексуальных отношений

Мелюзина и Раймондин. Немецкая миниатюра XV века

В тесной связи с общим ростом самосознания личности находится сублимация сексуальных отношений в Куртуазной литературе. Церковь предавала проклятию в качестве одного из семи смертных грехов — fornicatio — все виды внебрачных отношений; феодальная система лишала женщину прав наследования, ограничивала её экономические и политические права. И в героическом эпосе лишь на заднем фоне маячат бледные образы покорных и пассивных жен и невест воинственных витязей, например, «прекрасной Альды» — невесты Роланда. Правда, наряду с этим героический эпос (в особенности германских народов) хранит мощные суровые образы воинственных богатырш, мстительниц за оскорбление и пролитую кровь; но образы эти — Брунгильды, Кримгильды «Нибелунгов» — порождены в основном отношениями ещё дофеодальными, хотя сохраняются и в позднейших обработках куртуазного типа. Иначе — в назревающей новой экономической структуре, влекущей за собой рост городов, развитие денежного оборота, твёрдую организацию управления поместьями, зачатки бюрократически централизованной государственности. Ограничение в этих условиях экономических и политических прав наследниц крупных феодов теряет смысл; и Прованс — родина куртуазного служения даме — осуществляет впервые «раскрепощение» женщины из верхних слоёв господствующего класса, уравнение её в правах наследования с мужчиной: в XII веке управление ряда крупных феодов — графства Каркассонского, герцогства Аквитанского, виконтств Безьерского, Нарбоннского, Нимского — оказывается в руках женщин.

Встреча влюблённых. Миниатюра из Манесского кодекса. Ок. 1300 г.

Так создаются реальные предпосылки для феодализации отношений между знатной дамой — владетельницей феода — и слагающим ей панегирики служилым рыцарем — незнатным министериалом. Но в Куртуазной литературе эти отношения получают своеобразное перетолкование: рост самосознания личности сказывается в эротической интерпретации форм служения, в феодализации (правда, строго ограниченной сословно) сексуальных отношений: панегирик вассального рыцаря владетельной даме превращается в настойчивую мольбу о той «сладостной награде», которую церковь заклеймила позорным словом «блудодеяния», в сознательное прославление супружеской неверности. И как в феодальном мировоззрении служение сеньору сливается со служением Богу христианской церковной общины, так в куртуазной поэзии любовные отношения не только феодализируются, но и сублимируются до формы культа. Векслер указывал («Das Kulturproblem des Minnesanges»), что позиция трубадура по отношению к его даме до мельчайших деталей копирует позицию верующего католика по отношению к Деве Марии и святым. Подобно верующему, влюблённый переживает в созерцании своей дамы все стадии мистического лицезрения божества; и богословские формулы «почитания», «преклонения», «заступничества», «милосердия», обращённые до того времени к святым и Богородице, заполняются новым эротическим содержанием, становясь обязательными тематическими элементами куртуазной лирики. То же использование топики церковной поэзии в арелигиозном, более того, в антирелигиозном значении мы находим и у классиков куртуазного эпоса.

Ланселот

Джованнино де Грасси. Коитус. Миниатюра XIV века

Всадник Смерти. Миниатюра из «Великолепного часослова герцога Берийского». XV век. Музей Конде, Шантийи

В «Ланселоте» Кретьена де Труа герой предпочитает несколько золотистых волосков, выпавших из гребня королевы Джиневры, самым почитаемым мощам св. Мартина и св. Иакова Компостельского; после любовной встречи он преклоняет колена перед ложем дамы, «как перед алтарем», «ибо он не верует так ни в одну святую плоть» (car en nul cors saint ne croit tant).

Религиозная фразеология и топика используются здесь совершенно светским образом. Недаром клирики выступают против куртуазной лирики как против «любострастия» и «языкоблудия» и пишут грозные инвективы против куртуазных романов (так например в XIII в. Жан Жерсон, канцлер Парижского университета, — против «Романа Розы», Людовик Вивес — против «Тристана» и «Ланселота»).

Так сублимация сексуальных отношений приобретает в служении даме форму новой религии. В облике дамы куртуазный влюблённый поклоняется совершенной человеческой личности, утверждению земной радости. В осуждённом церковью amor carnalis он видит fons et origo omnium bonorum (источник и происхождение всех благ); прославление amor-minne сливается у него с прославлением joi-freude — земной весенней радости. «Ben es mortz, que d’amor non sen / Al cor qualque doussa sabor» (Воистину мёртв тот, кто любви сладостного дыхания не чувствует в сердце!), — поёт Бернарт де Вентадорн, и ему вторит немецкий миннезингер Рейнмар Старый: «Sô wol dîn freude! und wol sî dem / Der dîn ein teil gewinnen mac!» (Благо тебе, радость! и благо тому, кто сумеет стать сопричастным тебе!)

Так подчеркнутому спиритуализму церковного мировоззрения с его резким осуждением преходящей земной радости Куртуазная литература противопоставляет эстетическое оправдание и прославление плоти. И в соответствии с этой новой, светской, религией вырастает новая этика, основанная на понятии cortezia — hövescheit (вежество). Как понятие совершенной humanitas (человечности) в этике Ренессанса, так и господствующее здесь понятие совершенной куртуазии подчинено двум основным моментам: разумности и гармонической уравновешенности (mezura-maze). Последнему требованию подчинены у достойного представителя куртуазного общества все основные добродетели, столь типичные для рыцарства: largezza-milte — щедрость, готовность к большим расходам, достойным знатного рыцаря; gen parlar — изящество обхождения; onor e proeza — честь и храбрость; joi e solatz — веселье и уменье развлекать. «Cortezia non es al mas mesura» (Вежество есть не что иное, как умеренность), восклицает трубадур Фолькет Марсельский. И куртуазный эпос равно осудит — в противоположность необузданной и самонадеянной храбрости витязей героического эпоса — и Эрека, забывшего о доблести ради любви, и Ивейна, забывшего в подвигах о любви. Подчинённой разуму и гармонически уравновешенной мыслится и любовь в Куртуазной литературе: и англо-нормандец Тома, и шампанский министериал Кретьен де Труа, и страсбургский писец Готфрид, осваивая сюжет «Тристана и Изольды», осудят и устранят концепцию непреодолимой роковой страсти, нарушающей все законы божеские и человеческие — мотив, сохранённый в грубоватом пересказе жонглера Беруля. Рассудочность проникает и куртуазную лирику; ибо задача трубадура — не просто изливать свои переживания, но философски освещать основные проблемы любовного служения даме, "castigar e ensenhar (наставлять и поучать) — отсюда расцвет в куртуазной лирике диалогических жанров, о чём ниже.

Тематика

Сражение Ланселота с Тристаном. Миниатюра XV века. Париж, Национальная библиотека

Тематика Куртуазной литературы характеризуется отталкиванием как от круга библейских и апокрифических тем религиозной поэзии, так и от традиций героического эпоса. В поисках материала, достаточно гибкого для выявления нового мировоззрения, куртуазная литература от преданий племенных боёв и феодальных распрей обращается за сюжетами и мотивами к далёкой античности, к не менее туманным кельтским сказаниям (спор о кельтском элементе куртуазного эпоса в настоящее время решён в положительном смысле), к богатому только что открывшемуся европейским захватническим стремлениям Востоку. Так определяются три основных цикла сюжетов куртуазного эпоса: а) античный цикл, охватывающий сюжетику об Александре Великом, Энее, Фиванской и Троянской войнах, опирающийся на позднелатинские переработки неизвестных Средневековью греческих классиков, б) тесно примыкающий к античному византийско-восточный цикл, куда относятся напр. сюжеты «Флуар и Бланшефлёр», «L’escoufle», «Heraclius», «Клижес» и ряда других авантюрных романов; и наконец в) наиболее характерный для Куртуазной литературы, контаминирующийся впоследствии не только с обоими другими циклами, но и с сюжетикой героического эпоса бретонский цикл (matière de Bretagne), охватывающий твёрдо очерченный сюжет Тристана и постоянно расширяемый круг сюжетов короля Артура. С сюжетикой больших повествовательных жанров куртуазного эпоса и вырастающего из эпигонского разложения этой формы прозаического романа тесно соприкасается сюжетика малых повествовательных форм — лиро-эпического «лэ», использующего наряду с кельтскими сказаниями мотивы восточно-византийского и античного происхождения (из последних особой популярностью пользуется сюжетика «Метаморфоз» Овидия).

Подобно сюжетике, образная система и топика Куртуазной литературы обнаруживают чёткое отталкивание от образов, ситуаций и повествовательных формул, типичных для героического эпоса. Вместе с тем куртуазное мировоззрение требует для своего отображения определённой стилизации изображаемой действительности. Так создаётся в куртуазном эпосе известный строго ограниченный запас постоянных образов, ситуаций, переживаний, необходимо типизированных и идеализированных.

Перенесение конфликта на переживания личности позволяет вводить в повествование описания мирной, невоенной обстановки: Куртуазная литература в своей топике широко пользуется описаниями роскошного убранства, утвари и одежды, торжественных пиров, посольств, охот, турниров; немалую роль играют шелка и ткани, слоновая кость и драгоценные камни загадочного Востока в развёртывании описаний и сравнений; нескрываемая радость реабилитированной плоти звучит в описаниях любовных встреч, столь детализированных в куртуазном эпосе. С другой стороны, в мотивировке самодовлеющего личного подвига — âventiure — куртуазный эпос щедро черпает из сокровищницы сказочной и дохристианской мифологии: заколдованные замки и волшебные сады, окружённые невидимыми стенами, таинственные острова и сами собой плывущие челны, мосты «под водой» и мосты «острые, как лезвие меча», источники, возмущённая вода которых вызывает бурю, феи, карлы, великаны, оборотни — люди-соколы и люди-волки — на пять с лишком столетий укрепляются на страницах романов.

Волшебник Мерлин, персонаж романов Артуровского цикла. Французская рукопись XIII века

Черта, характерная для арелигиозной установки Куртуазной литературы: общение с этим чудесным, осуждённым церковью миром ничуть не вредит доброй славе куртуазного рыцаря. В феодальном эпосе Роланд, исполнив свой долг перед родом, племенем, сеньором и церковью, умирая, подаёт свою перчатку архангелу Гавриилу; в куртуазнейшей из эпопей Кретьена де Труа Ланселот в погоне за похитителем королевы Джиневры садится в волшебную тележку благожелательного карлы, унижая этим своё достоинство рыцаря (в тележке возили на казнь преступников) и совершая тем самым величайший подвиг любви, венчаемый попирающей узы церковного брака «сладостной наградой».

В куртуазной лирике сюжетика и образная система определяются её преимущественно панегирическим характером; отсюда, с одной стороны, типизация идеализированного образа возлюбленной, представляющего лишь условный комплекс внешних и внутренних положительных качеств; с другой — как следствие резкого разлада между воображаемыми любовными и реальными отношениями владетельной дамы и её часто худородного министериала — преобладание мотивов тщетного служения, напрасной надежды (wân), в эпигонской «poésie de l’amour galant» XIV—XV веков, застывающих в ситуацию belle dame sans merci (прекрасной и непреклонной госпожи); здесь же приходится искать и объяснения другому популярному мотиву куртуазной лирики, входящему в число её топов (общих мест), — жалобам на злых разлучников-завистников (lauzengier — merkaere).

Но для куртуазного мировоззрения показательно не только обновление сюжетики куртуазного эпоса и куртуазной лирики, — ещё более показателен для роста индивидуального самосознания в куртуазной литературе существенный перелом в творческом методе её в целом.

Творческий метод

Архангел Гавриил. Фрагмент росписи Джотто в Капелле дельи Скровеньи, Падуя. XIV век

Героический эпос и светская лирика раннего Средневековья построены на «методе внешнего восприятия»: закреплению словом подлежит лишь восприемлемое зрением и слухом — речи и действия героя позволяют лишь догадываться о его переживаниях. Иначе в Куртуазной литературе. Впервые трубадуры вводят в светскую поэзию «интроспективный — творческий метод», стиль психологического анализа. Внешняя ситуация дана лишь в традиционном начале — формуле весеннего зачина: вся остальная часть лирического произведения посвящена анализу переживаний поэта, разумеется, по методам господствующей психологии Средневековья — методам схоластического раскрытия, перечисления и классификации абстрактно-метафизических понятий.

Отсюда — специфические особенности стиля куртуазной лирики: её тяготение к отвлечённым схоластическим рассуждениям, к учёному и тёмному выражению, понятному иногда только владеющим терминами философии и теологии (trobar clus провансальских трубадуров), к игре олицетворениями абстрактных понятий (Любви, Духа, Мысли, Сердца) и сложными аллегориями (такими аллегориями являются например — «путь любви через очи в сердце», «видение очами сердца», «спор сердца с телом», «похищение сердца» и т. п. топы куртуазной лирики, особенно разрастающиеся в эпигонской «poésie de l’amour galant» XV века). Отсюда — перестройка старых лирических жанров с их примитивной весенней радостью и обилием внешнего действия в сторону монологического (canzon — chanson, leys, descort и т. д.) и диалогического (tenzon, partimen, joc partit и т. д.) обсуждения отвлечённых проблем любви.

Но интроспективный творческий метод господствует не только в лирике, он овладевает и эпическими жанрами. Отсюда основные особенности структуры куртуазного романа у классиков направления Кретьена де Труа, Гартмана фон Ауэ, Готфрида Страсбургского, а именно — подчинение фабулы известному теоретическому заданию, использование её для всестороннего освещения отвлечённой проблемы, построение сюжета на внутренней коллизии; romans à thèse — остроумно называет Гастон Парис куртуазные эпопеи Кретьена. Отсюда особенности композиции куртуазной эпопеи, легко обозримой и чётко членимой у классиков жанра и лишь позднее у эпигонов расплывающейся в бесформенное нанизывание авантюр. Отсюда наконец подробный анализ переживаний героев, оформляемых в часто подавляющих фабулу монологах и диалогах. Рост индивидуального самосознания поэта находит себе выражение в многочисленных авторских отступлениях, вносящих в куртуазный эпос сильный элемент дидактизма.

Дама с единорогом. Гобелен XV века. Аллегория Зрения

Специфической формой куртуазной дидактики — в полном соответствии с общей рассудочностью Куртуазной литературы — становится аллегория. Как обстановка и отдельные события, так и внешние и внутренние качества куртуазного героя и его дамы подвергаются аллегорическому истолкованию — напр. у Готфрида Страсбургского аллегорическое описание грота, в котором скрываются влюблённые Тристан и Изольда. С другой стороны, очень типично и для куртуазного эпоса введение в действие олицетворений отвлечённых понятий, о котором говорилось выше при анализе стиля куртуазной лирики.

Играя служебную роль в лирике и эпосе, аллегория — наравне с диалогом — является господствующей формой куртуазной дидактики, широко использующей формы сна, прогулки, видения (на этих мотивах построен знаменитый «Роман о Розе»), подвергающей аллегорической обработке обычные для куртуазного эпоса образы охоты, суда, осады, боя, описания утвари, одежды, украшений. Арелигиозная установка Куртуазной литературы сказывается здесь не только в использовании форм церковной поэзии (богословской аллегории) для светского поучения, но и во включении в пантеон олицетворений куртуазных добродетелей античных божеств — Венеры, Амура и др.

С обновлением тематики, топики и стиля в Куртуазной литературе идёт рука об руку обновление метрики и языка. Язык Куртуазной литературы характеризуется явно пуристическими тенденциями в словаре, — в этом отношении показательно сравнение напр. пропитанного эвфемизмами языка лэ с грубоватым и порой непристойным словарём фаблио. Наряду с устранением социальных диалектизмов устраняются диалектизмы локальные, приводящие в некоторых странах к созданию подобия унифицированного языка литературы (die mittelhochdeutsche Hofsprache). Вместе с тем куртуазные поэты охотно насыщают свою речь учёными терминами философии и богословия, игрою синонимов и омонимов, обнаруживающей знание грамматических тонкостей; заметно развивается периодическая структура речи. В области метрики — благодаря типизации содержания и формалистическим тенденциям Куртуазной литературы — наблюдается эволюция и укрепление строгих форм. Наряду со сложной строфикой лирики в эпосе монотонная laisse monorime, скреплённая часто лишь ассонансами, заменяется рифмованным гибким и лёгким восьмисложным двустишием, изредка перебиваемым четверостишиями; в немецкой куртуазной эпопее ему соответствует четырёхударный стих с ограниченным заполнением без ударных слогов. Эти метрические формы Куртуазной литературы настолько типичны, что делались попытки положить именно показания метра в основу периодизации некоторых средневековых литератур.

Социальная база

Церемония посвящения в рыцари Иоанном II. Миниатюра XIV—XV в. Париж, Национальная библиотека Франции

С одной стороны, куртуазное мировоззрение раскрывается как утверждение и апология феодализма. Не только изображаемая действительность (даже при разработке сюжетов, заимствованных с Востока и у античных писателей) не мыслится иначе как в формах развитого феодализма; феодализируются, как мы видели, и отношения любовные. И куртуазный «схоласт любви» — Андрей Капеллан в своём латинском трактате «De amore» строжайшим образом классифицирует формы любовных объяснений по… сословным признакам: «Loquitur plebejus ad plebejam; plebejus nobili; plebejus nobiliori feminae; nobilis plebejae; nobilis nobili; nobilior plebejae; nobilior nobili; nobilior nobiliori».

Тщательному сословному отбору подвергаются герои куртуазного романа: знатная владетельная дама и её покорный вассал — странствующий рыцарь — в центре повествования; только в отношениях между «благородными» верность и преданность венчаются наградой: самоотверженная любовь слуг к господам — Бранжьены, отдающей свою честь ради Изольды, Люнеты, выручающей своими советами Ивейна, — изображается как нечто само собой разумеющееся. То же и в лирике. Та Любовь-служение, о которой говорилось выше — fin amor (утончённая любовь), строго ограничена сословно; и по отношению к вилланке — девушке низшего сословия — куртуазный поэт и рыцарь знает только грубую радость физического обладания — fol amor (безумную любовь), — порой связанную с прямым насилием (тематика пастурели). И совсем редко промелькнет у классиков куртуазного стиля среди пышно разодетых фигур «изумительно уродливая и омерзительная» («Окассен и Николетта») тень оборванного мужика, чтобы стать у эпигонов — в момент обострения сословной борьбы — предметом грубого издевательства (немецкая rhöfische Dorfpoesie).

С другой стороны, как мы видели, Куртуазная литература своим антиспиритуалистическим прославлением земной радости отвергает учение Церкви (исследователи справедливо указывают на общность истоков нового мировоззрения и ряда ересей, отвергающих церковную иерархию и догматику и возникающих в крупных торговых городах Прованса), своим индивидуализмом и космополитизмом — во имя гармонической личности — разрушая установленные в феодальном обществе родовые, племенные и даже вассальные связи. Понятие куртуазии становится оружием в первой робкой борьбе за права «худородного» (vilain). Трубадур Дофин Овернский защищает преимущества «худородного человека, вежественного и изысканного», перед «рыцарем и бароном, грубым, коварным и неучтивым»; и в латинском трактате «De nobilitate animi» «благородству душевному» отдаётся предпочтение перед «благородством крови». Отрицательное понятие «vilam» начинает терять своё исключительно социологическое содержание (название крестьянина и горожанина); оно становится внесословным обозначением «неучтивого», «невоспитанного» человека. И в прозиметрической повести «Окассен и Николетта» XIII в. впервые прозвучит сочувствие к горю батрака, потерявшего хозяйский скот (встреча Окассена с крестьянином).

Готфрид Страсбургский. Миниатюра из Манесского кодекса. Около 1300 год.

В первых робких проблесках намечается в Куртуазной литературе новое мировоззрение, которое позднее оформится в философских и этических системах Ренессанса; и не без основания некоторые исследователи Куртуазной литературы готовы дать ей наименование «Проторенессанса» (Vorrenaissance).

Вольфрам фон Эшенбах. Миниатюра из Манесского кодекса. Около 1300 год.

Социальным генезисом Куртуазной литературы легко объясняются и её исторические судьбы: её зарождение в XI в. в экономически наиболее передовом Провансе, её пути в XII в. в экономически прогрессивные Францию и Фландрию, её значительное (на целое столетие) запаздывание в экономически отсталой Германии. Социальной сущностью Куртуазной литературы легко объясняется и своеобразная неустойчивость нового мировоззрения Куртуазной литературы при большой устойчивости создаваемых ею новых форм, овладевающих в XIII—XIV вв. всеми жанрами средневековой литературы, в том числе такими, искони чуждыми и внутренне противоположными ей, как героический и шпильманский эпос, религиозная дидактика и легенда; некоторые из этих жанров, как героический эпос, получают в куртуазных формах особое развитие.

Но эта огромная локальная и социальная экспансия форм Куртуазной литературы идёт за счёт утраты ею первоначальной идеологической сущности, за счёт превращения её в орудие феодально-церковной идеологии, в мире фикций — бесцельных и абстрактных авантюр небывалого «странствующего рыцарства» — дающей удовлетворение и утеху теряющему своё реальное значение классу. Необычайно показателен (в начале этого процесса феодализации Куртуазной литературы) выпад учёного горожанина Готфрида Страсбургского против апологета феодализма, пронизывающего мистическими элементами куртуазную фабулу, — рыцаря Вольфрама фон Эшенбаха: для куртуазного рационалиста ненавистен «vindaere wilder maere / der maere wilderaere» (изобретатель диких сказок, сказаний исказитель).

Социальной сущностью Куртуазной литературы объясняется и тот факт, что третье сословие усваивает её лишь в своей верхней, наиболее феодализированной прослойке [лирика городских puy во Франции и мейстерзанг (частично) в Германии; poesie de l’amour galant во Франции XV в]. Но победоносное выступление культуры Ренессанса, — несмотря на многообразные нити, связывающие его с Куртуазной литературой сладостный новый стиль является в равной мере и наследием и отрицанием куртуазной лирики, и Данте так же связан с трубадурами, как Бокаччо с куртуазным романом), идёт под знаком борьбы с формами Куртуазной литературы, ставшей знаменем и орудием реакции (эпигоны куртуазного эпоса в итальянской литературе XV в.); ещё раньше более широкие массы третьего сословия создают в фаблио, в дидактических жанрах, в sotte chanson contre amour художественные формы, диаметрально противоположные Куртуазной литературе.

См. также

• Куртуазность
• Рыцарский роман
• Лэ
• Миннезанг
• Трубадуры
• Трубадуры Пиренеев
• Роман
• Эпос
• Нравоучительная книга о шахматах любви

Литература

на русском языке

• Куртуазная литература // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — Институт научной информации по общественным наукам РАН: Интелвак, 2001. — Стб. 426—428. — 1596 с. — ISBN 5-93264-026-X.
• Михайлов А. Д.Французский рыцарский роман. — М.: 1976.
• Довгополова О. А. «Услада по любовному праву» — принятие или отторжение принципа удовольствия (на материалах «Жизнеописаний трубадуров») // Феномен удовольствия в культуре. Материалы международного научного форума 6-9 апреля 2004 г. — СПб.: Центр изучения культуры, 2004. С. 124—127
• Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщин во Франции XII в. // Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990. С. 90—96.
• Мейлах М. Б. Язык трубадуров. — М.: 1975.
• Смолицкая О. В. Куртуазная любовь // Словарь средневековой культуры. М., 2003. С. 253—255

на других языках

• Bezzola R. Les origines et la formation de la littérature courtoise en Occident. V. 1-2. — Genève-Paris: 1984.
• Bumke J. Höfische Kultur: Literatur und Gesellschaft im hohen Mittelalter. -München: 1997.
• Burnley D. Courtliness and literature in medieval England. — London: 1998.
• Courtly literature and clerical literature. — Tübingen: 2002.
• Du roman courtois au roman baroque. -P.: 2004.
• Frappier J. Amour courtois et Table Ronde. — Genève: 1973.
• Huchet J.-Ch. L’amour discourtois: la «fin’amors» chez les premiers troubadours. — Toulouse: 1987.
• L’imaginaire courtois et son double. — Napoli: 1992.
• Lafitte-Houssat J. Troubadours et cours d’amour. — Paris: 1979.
• Wolf B. Vademecum medievale: Glossar zur höfischen Literatur des deutschsprachigen Mittelalters. — Bern-Berlin: 2002.

В статье использован текст из Литературной энциклопедии 1929—1939, перешедший в общественное достояние, так как автор — Р. Шор — умер в 1939 году.

Ссылки

• Средневековая куртуазная литература Filolog Russian Planet