Детство Никиты
Детство Никиты | |
---|---|
| |
Жанр | автобиографическая повесть |
Автор | А. Н. Толстой |
Язык оригинала | русский |
Дата первой публикации | 1922 |
Издательство | «Геликон» (Берлин) |
«Де́тство Ники́ты» («Повесть о многих превосходных вещах») — автобиографическая повесть А. Н. Толстого, воссоздающая картины деревенского детства десятилетнего сына мелкого помещика из Заволжья. Написана в 1920 году, публиковалась главами в периодических изданиях, в частности, детском журнале «Зелёная палочка» (Париж). Отдельное книжное издание 1922 года последовало в Берлине, где автор находился в эмиграции. При последующих переизданиях Толстой редактировал повесть, причём не только стилистически: менялись заголовки глав, была добавлена глава «Последний вечер». Книга посвящена сыну автора, Никите (родившемуся в 1917 году). Произведение часто издавалось в советской и постсоветской России с иллюстрациями ведущих детских художников[1]. В 1992 году режиссёр Андрей Зеленов снял по мотивам повести одноимённый художественный фильм.
Повесть по жанру продолжает традицию таких произведений XIX века, как «Детство» Л. Толстого, «Детские годы Багрова-внука» С. Аксакова, «Детство Тёмы» Н. Гарина-Михайловского[2], но глубоко самобытна и следует литературным тенденциям русского символизма. Критиками единогласно именуется одним из самых совершенных произведений А. Н. Толстого.
Содержание
Действие охватывает год на исходе XIX века в оскудевающем дворянском поместье Сосновка. Повествование ведётся от третьего лица, изложение ведётся неспешно, в хронологическом порядке в соответствии со сменой времён года[3]. В окончательной редакции повесть включала 35 глав-эпизодов, которые могут представлять как явь, так и воспоминание, и не обязательно являются предложениями друг друга[4]. Е. Толстая отмечала, что тексту свойственна структурная и сюжетная неоднородность:
Между главами ощутимо пролегает шов. После парижских глав — кризиса в главе о домике на колесах и катарсиса в главе о заутрене — повесть теряет темп. Следуют несколько летних глав, прелестных, но не слишком содержательных — о лодке, купанье, лошадке, найденном скворце. И только к концу повести подымается новая волна сюжета: это главы об участии Никиты в «хлебном труде», о засухе, грозящей голодом, о солидарности никитиной семьи с народом перед этой угрозой, и, наконец, о спасительной и животворной буре. Интереснее всего здесь глава «На возу», где усталый Никита, возвращаясь домой на возу с зерном, мечтает о звездоплавании на воздушном корабле, о береге лазурной планеты[5].
«Парижские» главы
Главный герой — в начале повествования ему девять лет, — единственный сын помещиков Никита. В имении живёт его матушка Александра Леонтьевна, а отец — Василий Никитьевич — так и не сумел вернуться к Рождеству из города. Крестьянин Пахом сделал для Никиты скамейку для катания с горы, и мальчик с утра хотел убежать к крутым речным берегам, но его поймал учитель — рыжеволосый бородатый Аркадий Иванович. Улизнув с урока арифметики, Никита встречается с деревенским приятелем Мишкой Коряшонком, который сообщил о предстоящей битве между «нашими» и «кончанскими» ребятами, в которой Никита обещал участвовать. Ночью Никите приснилось, что кот хочет остановить маятник больших часов, висевших в зале на летней половине дома. Мальчик знал: если маятник остановится, «всё треснет, расколется, зазвенит и, как пыль, исчезнет», но пошевелиться не мог[6]. Вдруг Никита совершил отчаянное усилие воли и взлетел. Он увидел, что на футляре часов стоит бронзовая вазочка, и хотел взять то, что там лежит, но злая старушка с портрета схватила его худыми руками, а злой старичок с соседней картины ударил длинной курительной трубкой по спине. Сон кончился сообщением Аркадия Ивановича, что начались Рождественские каникулы. В тот же день состоялся бой между деревенскими ребятами, в котором Никита изо всех сил ударил главаря «кончанских» Стёпку Карнаушкина, у которого, как утверждал Мишка, был заговорённый кулак. Стёпка так зауважал Никиту, что предложил ему «дружиться», и бывшие неприятели обменялись подарками — перочинным ножом и свинчаткой[7].
Скуку зимнего вечера прервал приезд приятельницы матушки — Анны Аполлосовны с сыном Виктором, учеником второго класса гимназии, и хорошенькой девятилетней светловолосой дочерью Лилей. Через день в усадьбу пришёл обоз, в котором был обещанный Никите подарок — двухвёсельная лодка. В доме начинается подготовка к празднованию Рождества — дети клеили из цветной бумаги украшения для ёлки. Потом в гостиной поставили огромное, до потолка, дерево и украсили его звёздами, пряниками, яблоками и свечами. На праздник пригласили и деревенских ребятишек, каждому полагались подарки, Александра Леонтьевна играла на рояле, а Аркадий Иванович водил с детьми хороводы. Во время этой суеты Никита ухитрился остаться с Лилей наедине и поцеловать её[7].
Виктор сдружился с Мишкой Коряшонком. Они построили на канаве за прудом снежную крепость и вызвали «кончанских» на бой. Стены из снега не помогли: «кончанские» пошли на приступ, и вскоре «защитники крепости побежали через камыши по льду пруда»[8]. Никита рассказал Лиле свой сон, и они пробрались на нежилую половину дома, где действительно обнаружили на часах красного дерева в дедушкином кабинете действительно стояла вазочка, в которой Никита нашёл «тоненькое колечко с синеньким камешком». Мальчик немедленно надел это колечко на пальчик Лили. Затем праздники кончились, и после отъезда Лили, обещавшей писать, Никите казалось, «что всему на свете конец»[7].
Грянули сильные морозы, Никиту не выпускали из дома, а Аркадий Иванович начал проходить с ним алгебру. Никита продолжал скучать по Лиле, а чувство досады и отчаяния усилилось оттого, что его отец никак не мог закончить в Самаре дела о наследстве и вынужден ехать в Москву. Нарастало отчуждение между ним и матушкой. Повеселел Никита, только когда с юга подул сильный сырой ветер. Однажды, забравшись в плугарскую будку — домик на колёсах, Никита начал молить Бога, чтобы всё было хорошо, а ему снова стало легко. Молитва помогла: матушка взглянула на него не строго, как в последние дни, а нежно и ласково, как раньше[7].
«Берлинские» главы
Ночью прошёл сильный ливень, а на следующее утро начался весенний паводок. Днём Никиту напугало известие, что Василий Никитьевич тонет в заполненном талыми водами овраге. Однако всё обошлось благополучно, и вечером спасённый рассказывал, как добирался до дома на только что купленном породистом жеребце по имели Лорд Байрон. На Пасху Никиту отпустили к заутрене в Колокольцево одного, велев остановиться у старинного отцовского приятеля Петра Петровича Девятова. Никита быстро познакомился с шестью сыновьями и дочерью Петра Петровича — Анной. После заутрени и пасхального угощения она ходила за Никитой по пятам, и он понял: Анна чувствовала к нему то же самое, что и он к Лиле, но всё равно отверг дружбу девочки[7].
Пришла весна. В десятый день рождения Никиты, одиннадцатого мая, на воду пруда была спущена новая лодка. Потом Василий Никитьевич провозгласил Никиту «лягушиным адмиралом» и поднял на флагштоке адмиральский штандарт с изображением стоящей на задних лапах лягушки. Далее ему подарили кроткого тёмно-рыжего «хитрящего меринишку» Клопика и стали учить верховой езде. Вставная глава повествует о скворчонке Желтухине, который выпал из гнезда; Никита его выходил и забрал в дом. Желтухин прожил у Никиты до осени и научился говорить по-русски. Весь день скворец летал по саду, а вечером возвращался в свой домик на подоконнике. Лето выдалось жарким и в поместье пришла засуха. Родители Никиты опасались неурожая и голодной зимы. Однако Желтухин сообщил «нежным голосом»: «Бурря»[9]. Вечером началась страшная гроза с проливным дождём, урожай был спасён. Далее, посещая почтмейстера, Никита получил «лиловенькое письмецо» от Лили. Девочка писала, что помнит Никиту, ещё не потеряла его колечко, и очень его любит. На мальчика накатили воспоминания о Рождестве и сердце его радостно забилось[7].
Причиной для ссор родителей Никиты было желание Василия Никитьевича поехать на ярмарку в Пестравке, якобы, чтобы продать норовистую кобылу. Александра Леонтьевна, зная пристрастия мужа к бесплодным и затратным прожектам (однажды он затеял разводить лягушек, затем накупил американской техники, которая тут же сломалась[2]), сопротивлялась. Наконец, Василий Никитьевич пообещал жене «не тратить сумасшедших денег на ярмарке» и продать там урожай яблок. В итоге яблоки так и не были проданы, их отдали в придачу к кобыле. Василий Никитьевич, пряча глаза, сообщил Никите, что совершенно случайно и «страшно недорого» купил партию верблюдов. В августе отец вместе с сыном работал на молотилке[7]. Возвращаясь в ночь на возах с соломой, Никита испытывает чувство единения со Вселенной:
Всё небо усыпано августовскими созвездиями. Бездонное небо переливалось, словно по звездной пыли шел ветерок. Разостлался светящимся туманом Млечный Путь. На возу, как в колыбели, Никита плыл под звездами, покойно глядел на далекие миры.
«Все это — моё, — думал он, — когда-нибудь сяду на воздушный корабль и улечу…» И он стал представлять летучий корабль с крыльями, как у мыши, чёрную пустыню неба и приближающийся лазурный берег неведомой планеты, серебристые горы, чудесные озера, очертания замков и летящие над водой фигуры и облака, какие бывают в закате[10].
Пришла осень. Василий Никитьевич снова уехал в Самару и сообщил, что «дело с наследством… не продвинулось ни на шаг»[11]. Он не хотел жить вторую зиму врозь, просил Александру Леонтьевну переехать в город, которого она не любила. Опасаясь покупки никому не нужных китайских ваз, матушка как можно скорее формирует обоз. Семью встречают Анна Аполлосовна и разгневанная Лиля, которая требует вернуть письмо. Никита с ужасом вспомнил, что так и не ответил на него. Мальчик начал оправдываться, и Лиля на первый раз простила его. Так закончилось деревенское раздолье и началась городская жизнь в «семи необжитых и тесноватых комнатах». Никита чувствовал себя пленником, как Желтухин. Через неделю он выдержал экзамены и поступил во второй класс гимназии[7].
История создания и публикации
Биографический контекст
Интерес к автобиографической теме и воспоминаниям детства фиксировался у Алексея Толстого, как минимум, с 1902 года. Тогда в одном из писем матери он сообщал о намерении работать над темой детских воспоминаний для журнала «Юный читатель». Итогом стал небольшой фрагмент, не публиковавшийся при жизни писателя, и вышедший только в составе полного собрания сочинений 1953 года под условным названием «Я лежу в траве» (по первой разборчивой строке рукописи). В нём присутствуют эпизоды обеда в людской, обучения верховой езде на мерине Клопике, зимнего вьюжного вечера за чтением у лампы, наступления весны и первых полевых работ, которые будут важны для конструкции «Детства Никиты». Предварительным эскизом («подготовительным этюдом», по выражению А. Алпатова) повести считается рассказ «Логутка», написанный Толстым в 1912 году. Его содержание отражает обстановку усадьбы и окружающей её деревни в голодный год[12][13].
В. Б. Шкловский, ещё будучи 25-летним критиком, обратил внимание на несомненные параллели между повестью Толстого и произведением его матери «Графиня А. Л. Толстая. „Мое детство. Рассказы бабушки“», которое публиковалось с продолжением «Задушевном слове» в 1906 году. В «Детство Никиты» действительно вошли многие мотивы — путешествие детей по старому дому с портретами предков в нежилых холодных комнатах, романтикой снов и полётов, страхом лунного света, мотивами лета и реки. Присутствовали несомненные паралелли и с циклом материнских рассказов для младшего возраста, особенно «У камина», помещенного в «Самарской газете» в рождественском номере 1899 года. Именно здесь прозвучала история о двух людях на портретах — «суровом старике с острым носом и ястребиными, пронзительными глазами», и «молодой женщины лет 25… в руке она держит розу, но эта роза совсем не идет к гордой её позе вполуоборот к зрителю, к надменной её улыбке и к большим, веселым, вызывающим глазам…»[14].
Следующая попытка создания А. Толстым рассказа о маленьком мальчике Никите относится к лету 1918 года, когда семья Алексея Николаевича и Наталии Васильевны Крандиевской с новорождённым Никитой уехали в Одессу. В юмористической газете «Бешеная тётка. Орган независимого юмора» в январе 1919 года Толстой назван автором «Никиты», но больше об этом тексте неизвестно ничего[15]. Летом 1920 года по ряду экономических и политических обстоятельств — Толстой поссорился с парижской эмиграцией, рухнули планы создать собственное издательство, — приостановил работу над романом «Сёстры». Из-за нужды Наталия Васильевна занималась шитьём на заказ, а Алексей Николаевич зарабатывал чтецом, в том числе на детских утренниках[16]. Осенью, благодаря сотрудничеству с Дон-Аминадо, началось издание парижского детского журнала «Зелёная палочка», задавшего высокий литературный уровень: в первом номере вышли произведения Бунина, Куприна, Саши Чёрного, иллюстрации Судейкина, обложку выполнил Ре-Ми. Повесть «Детство Никиты» была начата именно по заказу Дон-Аминадо[17][18]. В автобиографии А. Н. Толстой так говорил об этом:
Нужно сознаться, — будь я матерьяльно обеспеченным человеком (а я таким никогда не был), — я написал бы, наверно, значительно меньше и продукция моя была бы, наверно, хуже. Начало почти всегда происходит под матерьяльным давлением (авансы, контракты, обещания и пр.) «Детство Никиты» написано оттого, что я обещал маленькому издателю для журнальчика детский рассказик. Начал — и будто открылось окно в далёкое прошлое со всем очарованием, нежной грустью и острыми восприятиями природы, какие бывают в детстве…
— Полное собрание сочинений. М., 1953. Т. 13. С. 563
Публикация. Текстовые варианты
Повесть выходила в номерах со второго по шестой, пока журнал не закрылся из-за недостатка финансирования. Глава «Ярмарка в Пестравке» вышла в газете «Последние новости» 1 мая 1921 года. После переезда Толстого в Берлин, в 1922 году в журнале «Сполохи» у А. Дроздова возобновилась публикация эпизодов из середины повести, начиная с главы «Разлука» и кончая главой «Как я тонул». Наконец, в издательстве «Геликон» увидел свет полный текст под заглавием «Повесть о многих превосходных вещах (Детство Никиты)». В это издание вошли ранее не публиковавшиеся главы, начиная от «Страстной недели». В политической ситуации 1922 года глава «Стрелка барометра» — о том, как домашний скворец Желтухин сообщает о надвигающейся долгожданной буре, — увидела свет в первом номере новой газеты «Накануне». Повесть была воспринята как манифест сменовеховства, призыв к возвращению в Россию[19][20][21].
Как обычно в творчестве А. Толстого, первопечатный текст сильно отличался от последующих редакций. Менялась планировка глав, текст правился в стилистическом и содержательном отношении. Так, содержание главы «То, что было привезено на отдельной подводе» первоначально распределялось по «Ёлочной коробочке» (начало) и отдельной главке «Лодка». То же произошло с главой «Неудача Виктора»: изначально её текст начинался в главе «Что было в вазочке на стенных часах», а конец со стилистической правкой вошёл в собственно окончание «Неудачи…». Более того: «Что было в вазочке на стенных часах» изначально было подзаголовком главы «Ёлка». Её журнальный текст был более пространным, а атмосфера таинственности — особенно непонятных совпадений сна Никиты с явью и сходства внешности Лили и дамы на портрете — выступала намного контрастнее. В первоиздании не существовало главы «Последний вечер»: лишь в финале главы «Что было в вазочке…» Никиту будил Аркадий Иванович. По выражению А. Алпатова, добавление новой главы создавало более мягкий и плавный переход от праздничных развлечений к зимне-весенним будням в Сосновке. Существенной стилистической правке подверглась и глава «Отъезд». В первоиздании после сообщения о поступлении Никиты во второй класс гимназии была заключительная фраза ко всей повести, затем элиминированная: «Этим событием кончается его детство»[22][23].
Е. Толстая особо проанализировала семантику смены заглавия повести. По её словам, название берлинского издания «Повесть о многих превосходных вещах» является «неловким», давая ощущение переводного, и отсылает к европейской моде на иллюстрированные познавательные книжки об «interessante Dingen», которая в Советской России появилась позднее. В смене названия была заложена определённая культурная полемика: «мол, не „ваши“ западные технические чудеса, а „наши“ родные снег, речка, ёлка — вот по-настоящему превосходные вещи». Вероятным побудительным толчком стал эпизод, когда после чтения повести сын писателя — Никита — спросил, что такое сугроб. После возвращения в СССР бывший подзаголовок превратился в название, традиционное для русской повести о детстве[24].
Алексеем Толстым предполагалось и продолжение «Детства Никиты», которое вышло отдельной книгой в издательстве «Север» в 1921 году, в серии «Библиотека журнала „Зелёная палочка“». Это была повесть «Необыкновенное приключение Никиты Рощина», которая не публиковалась в периодических журналах, и до 1935 года четырежды печаталась в собраниях сочинений писателя. Сам Алексей Николаевич именовал текст «самым маленьким» из своих романов. В повести были те же главные герои — десятилетний мальчик Никита и его отец, только имя его теперь было Алексей Алексеевич Рощин. Начало действия разворачивалось всё в той же Сосновке, но уже в иную — революционную эпоху. Далее отца с сыном заносит в Москву и на Кавказ, охваченный гражданской войной, и они вынуждены эмигрировать в Африку. Повесть сохранила некоторые стилевые черты прототипа, в частности, обрисовку событий через восприятие ребёнка[25].
Литературные особенности
Автобиографические элементы
Алексей Толстой сохранил в повести имена родительского имения Сосновка, своей матери, учителя, приятелей. Писатель вспоминал:
Я рос один, в созерцании, в растворении, среди великих явлений земли и неба. Июльские молнии над тёмным садом; осенние туманы, как молоко; сухая веточка, скользящая под ветром на первом ледку пруда; зимние вьюги, засыпающие сугробами избы до самых труб; весенний шум вод; крик грачей, прилетавших на прошлогодние гнезда; люди в круговороте времён года; рождение и смерть, как восход и закат солнца, как судьба зерна; животные, птицы; козявки с красными рожицами, живущие в щелях земли; запах спелого яблока, запах костра в сумеречной лощине; мой друг Мишка Коряшонок и его рассказы; зимние вечера под лампой, книги, мечтательность…[26]
Как установила Е. Толстая, в «Детстве Никиты» отразились впечатления всех пяти лет, которые Алексей-отрок провёл в Сосновке, но они были «спрессованы» в события одного года в восприятии ребёнка 9—10 лет. Реальный Толстой строил снежную крепость в десять лет, учитель Аркадий Иванович Словохотов занимался с ним в 11—12 лет, а на уборке хлеба работал в тринадцать лет. Выбор эпизодов и впечатлений подчинялся серьёзному отбору: побоище с «кончанскими» вошло в повесть, однако ни слова не было сказано о более высоком уровне общения с деревенскими детьми, несмотря на то, что для них в барском доме была устроена библиотека, и Алёша лично записывал читателей и выдавал им книги (по выражению Е. Толстой, «народолюбие a la Ясная Поляна»). Не упоминались и конфликты с родителями, недовольными его ленью и духом противоречия, что следует из их переписки[27].
М. А. Перепёлкин попытался реконструировать содержание библиотеки прототипов героев повести «Детство Никиты» — родителей писателя А. Л. Толстой и А. А. Бострома, которые были ярко выраженными «книжными» людьми. Первая попытка такого рода была предложена М. П. Лимаровой, причём её предположение о наличии некоего списка содержимого семейной библиотеки, видимо, не подтверждается[28]. Судя по корпусу переписки между родителями и сыном, а также рабочим тетрадям А. Л. Толстой, в сосновской усадебной библиотеке были представлены представительные собрания русской классики, в первую очередь Льва Толстого и Гоголя, а также А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. Н. Островского, А. В. Сухово-Кобылина. Сочинения Ф. М. Достоевского и А. П. Чехова добавились уже позже, после переезда в Самару. Для семьи Бостромов было характерно глубокое, внимательное чтение с непременным обсуждением и занесением конспектов прочитанного в рабочие тетради. Однако супруги следили и за новинками, при случае посещали книжные магазины и выписывали издания со складов и из издательств. Судя по переписке с сыном, Александра Леонтьевна читала «Уранию» Фламмариона во французском оригинале, как минимум, за полгода до выхода в свет русского перевода[29]. Круг интересов семьи был широк — от новейших романов Мережковского и Эберса, детских рассказов Киплинга, до необходимых в хозяйстве книг о сельской технике, варке мыла и очистке овечьей шерсти. А. Л. Толстая даже делала выписки из научно-популярной Алисы В. Стокгэм «Токология. Наука о деторождении» (с предисловием Льва Толстого). Однокашник Алексей толстого Е. Ю. Ган утверждал, что в доме Бострома имелось и собрание «редких книг екатерининского времени», о котором больше ничего не известно[30].
Протагонист и его окружение
Одной из главных задач писателя, по словам А. Алпатова, была передача светлого, радостного переживания ребёнком окружающего его мира. При этом читатель постепенно вводится в круг ещё не омрачённых впечатлений и чувств девятилетнего мальчика, который не отделён от окружающего его мира, и не смотрит на деревенских приятелей свысока. Писатель не использовал дидактических приёмов, напротив, достигает большой степени убедительности и правдоподобия в передаче поступков и настроений своего героя. Так, при описании томительного урока арифметики, скучная задача в детском сознании конкретизируется, превращается в тощего, пыльного купца, сидящего с аршином в лаке. Эта конкретность и предметная вещественность выдерживалась во всех сценах из повседневности: приготовление плотником скамейки для катания со снежных склонов, заваривание крахмала и склеивание ёлочных украшений, оседлание мерина Клопика. Из чередования подобного рода сцен предстаёт Никита — активный и здоровый ребёнок, лишённый склонности к рефлексии и самоанализу, нисколько не старше своих лет. Присущие ему черты созерцательности усиливаются чтением романов Купера и Майн-Рида[31]. Впрочем, Е. Толстая отмечала, что первые, «парижские» главы полны «дворянским детством в полном комплекте». Никита — мечтатель и рыцарь, образ которого автором выстраивался апологетически — он видит сны, неотличимые от реальности, фантазирует, погружён в литературный мир путешествий, приключений и прочего. Основным фоном его детства являются книжные шкафы в кабинетах отца и деда, старинные портреты и готическая обстановка — «демонические вороны и коты; ветер, воющий на чердаке»[32].
Всё перечисленное нисколько не мешает Никите быть в круговороте реальной жизни: сухие отвлечённости уроков тяготят его; будучи рыцарем, он предводительствует над деревенскими мальчишками, которые испытывают к «барчуку» искреннее уважение[32]. Никита окружён обитателями дома, людской и деревни, — а также и домашними питомцами. Здесь представлены ручной ёж Ахилка, скворец Желтухин и кот Василий Васильевич. Личность Никиты предстаёт «рельефнее» на фоне деревенского драчуна Стёпки Карнаушкина (которому «кулак заговорили» на ярмарке), простоватых детей Петра Петровича — Володи, Коли, Лёньки-нытика, вихрастого Алёшки; предельно достоверно выписаны детские диалоги на Пасху, полные ожидания чудес и наивной похвальбы, без всяких следов благочестия. С особой симпатией выписан главный приятель Никиты — Мишка Коряшонок, пастух, в котором сочетаются энергия, предприимчивость и детская непосредственность. Собственно, именно Мишка организует битву «наших» с «кончанскими», учит Никиту поджигать на пруду «кошки» — замёрзшие во льду пузыри болотного газа, — дразнить барана и «лихачить» во время верховой езды. Особое место занимает детская любовь Никиты — Лиля, с её изумлённым взором из-под голубого банта. Из взрослых людей, которые наиболее воздействуют на характер Никиты, выделяются любящие и заботливые отец и мать, и учитель Аркадий Иванович, постоянно перечитывающий письма от невесты, оставшейся в Самаре[33][34].
Несмотря на то, что «Детство Никиты» находится в большом ряду произведений русской литературы об усадебной жизни, повесть А. Толстого отличалась существенным своеобразием. Например, Лев Толстой и Сергей Аксаков усложняли психику своего лирического героя, явно шли от сознания взрослого повествователя, вспоминавшего былое. Алексей Толстой, напротив, сохранил первичность живых реакций своего героя; повесть вообще лишена морализирования, сохранён эффект «широко раскрытых глаз» главного героя. Этому способствую применяемые литературные средства — действие разворачивается на фоне естественного природного ритма, но при этом картины природы одухотворены, персонифицированы. Язык повести при всей живости, не перегружен метафорами, а фразовые конструкции просты. Язык создаёт «прозрачность» изображаемого, как в зачинах глав «Ёлка» или «Сугробы»[35].
Повесть в контексте русской литературы и творчества А. Толстого
«Детство Никиты» тесно связано как творчеством А. Толстого 1920-х годов, так и более широким интертекстуальным полем русской литературы. По утверждению Е. Толстой, отдельные эпизоды явно отсылают к будущей «Аэлите»: «звёздная тема» явно заявлена в главе «На возу», причём Возом в русской традиции называли Большую Медведицу. Имя лошади «Вевит», которое Никита помещает на стенке своей снежной пещеры, — своего рода, детская заумь — использовано в детской повести «Как ни в чём ни бывало». День рождения Никиты (с описанием переодевания в новую рубашку, то есть обновления) почти дословно был перенесён в третью часть «Хождения по мукам» как детское воспоминание Вадима Рощина. По-видимому, предвосхищаются и мотивы «Золотого ключика»: девочка-кукла Лиля с голубым бантом на платье и вторым — в волосах. Когда её вносят, спящую в дом, впечатления Никиты напоминают о появлении «девочки с голубыми волосами» (она же фея, или волшебница) в сказке Коллоди о Пиноккио. Вероятно, Толстой мог перечитывать «Пиноккио» параллельно с повестью своей матери, поскольку главы из обеих книг печатались в обеих сериях «Задушевного слова» в буквальном смысле вперемежку[36]. Существует и прямая перекличка мотива оживления портретов из «Графа Калиостро», написанного в 1921 году, и главы «Сон» в повести «Детства Никиты». Представлено даже совпадение деталей, например, мёртвых мух на гвоздике, на котором висит портреты даты в кабинете и три мухи на изображении Прасковьи Тулуповой[37].
Вера Смирнова отмечала, что в ряду произведений русских классиков об усадебном детстве, повесть Алексея Толстого занимает финальную позицию. Это конец мира дворянских усадеб, содержащего столь много перекличек с Обломовкой[4]. Несмотря на то, что хутор за Волгой в ковыльной степи напоминал о Багрове-внуке, в «Детстве Никиты» гораздо больше отсылок к «Детству» и «Отрочеству» Льва Толстого. Так, Аркадий Иванович приводит в пример Никите характер Пипина Короткого, тогда как Николеньке — Людовика Святого. Описание учебных дел Никиты вводятся упоминанием не готового немецкого перевода, тогда как в «Детстве» Николенька мучается с книжкой немецких диалогов. Первая любовь Николеньки к Катеньке и первые прикосновения и поцелуи под яблоней архетипичны для всех последующих обращений к данной теме. Коробочка с золотыми деталями появляется именно в «Детстве» Льва Толстого, — и её аналогом является кукольная коробочка, которую клеит на Рождество Лиля[38][36]. По мнению Е. Толстой, очень примечателен эпизод с разглядыванием картинок из «Нивы». В нём описан некий художник Ганс Вурст, причём А. Крюкова в комментарии к собранию сочинений 1982 года не смогла отождествить игры слов, но подобрала похожие сюжеты из того же журнала[39]. Данная «невинная ксенофобия», скорее всего, отсылает к политэконому Кознышеву «Анны Карениной», полемизирующим с немецкими авторитетами Вурстом и Краутом. Прототипом сцены половодья, несомненно, является половодье в романе «Воскресение», который был литературной новинкой как раз ко времени первичного вызревания замысла Алексея Толстого[36].
В сцене скучного зимнего вечера явно подключается пушкинская традиция: «Петруша Гринёв приделывает мочальный хвост к мысу Доброй Надежды, а Никита, рисуя карту, направляет Амазонку вниз, на юг, к Огненной Земле». В обоих случаях, это приводит к санкциям: Петруша расстаётся с гувернёром и отправляется в Белогорскую крепость, а Аркадий Иванович говорит матушке, что Никите, если так пойдёт и далее, светит карьера телеграфиста на станции Безенчук. Александра Леонтьевна явно пародирует «Рыцаря бедного», когда обращается к скворцу Желтухину: «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой», причём аналогия «рыцарь — птицын» подтверждается и отвагой совсем ещё маленького птенца. В отцовском кабинете представлена и «голова Пушкина между шкапами»[40].
Вероятно, учитель — бывший семинарист — Аркадий Иванович представлял в повести и более демократическую литературную традицию. Его невеста, с которой он постоянно переписывается, именуется Вассой Ниловной, и постоянно «прикована к постели больной матери» (Никита так и представляет её в кандалах). Вероятно, это отсылки к «Вассе Железновой» и «Матери» Максима Горького, из последнего и взято отчество Ниловна[40].
Лейтмотивы. Предметный мир повести
Несмотря на сугубый реализм изображаемого предметного мира, в «Детстве Никиты» много символических мотивов. В частности, это мотив голубого цвета: голубые квадраты лунного света лежат на полу в сцене сна, голубоватым светом освещена снежная пещера, в которой спрятался Никита, голубой вечереющий свет проникает в кабинет, где сидят влюблённые дети. Символика голубого цвета, укоренённая ещё в романтической традиции, было представлено у Хлебникова и поэтике группы «Голубая роза» и даже Горьким и поэтами «Кузницы». К романтическим же мотивам принадлежит и волшебный лес из стихотворения Никиты, посвящённого Лиле, причём тема «зачарованного царства» поддерживается как вещественно — морозными узорами листьев на окнах, так и мечтаемой прерией из романа Фенимора Купера. Стихотворение Никиты, помещённое в тексте повести, было написано в детстве Натальей Крандиевской[39][41].
Верным является и заглавие «Повести о многих превосходных вещах». В «парижских главах» о Лиле сложный сюжет сна Никиты и блужданий детей по старому дому завязан на мотиве часов с маятником. Е. Толстая комментировала этот мотив так:
Мотив часов несомненно осложнён символическими обертонами. Конечно, здесь часы — это родовое время, время старого дома — России, а угроза, воспринятая мальчиком во сне, — это предчувствие конца «старого времени», охраняемого предками в золотых рамах. Тема часового механизма в новой русской литературе после «Петербурга» Белого не может не соотноситься с узловой мифологемой этого романа — часового механизма как оператора конца времён[42]
Обнаруженное в вазочке на старинных часах колечко «вырвано детьми из лап прошлого против воли предков». Мотив колечка сугубо символистский: любовь бросает вызов часам, то есть времени[42]. Как отмечено М. А. Перепёлкиным, предельная фантасмагоричность «зачарованного царства» предстаёт даже из описаний дома, в котором живёт Никита. С одной стороны, усадебный дом описан предельно точно, позволяя по деталям реконструировать каждый уголок зимней половины, вплоть до планировки и обстановки в каждой из комнат[43]. Напротив, летняя половина (она же «старый дом»), в которой находятся часы с маятником и стоящей на них бронзовой вазочкой, и таинственные портреты, в трёх разных эпизодах предстаёт совершенно по-разному. Здесь другие законы пространства и времени, планировка комнат и расположение мебели меняется само собой. Это контрастирует с зимней половиной, где вещи находятся на своих места и перемещаются исключительно с помощью взаимодействующих с ними героев[44].
В «парижских главах» явно выражен мотив коробочек, ящиков и музыкальных шкатулок. В повести вообще много разнообразных вместилищ, например, чемодан «интересных вещей», привезённый Анной Аполлосовной. Отец же прислал подарок в буквальном смысле подводой. В ответ на подаренное колечко из дедушкиного кабинета строгая Лиля отдаёт Никите коробочку для кукольных перчаток, это Тайна в чистом виде, она скрывает нечто такое, чего «вы, мальчик, не поймёте». Коробочка склеена из синей бумаги с золотой звездой на крышке — символом соловьёвской Софийности, вечной женственности, совмещённого с эмблемой Рождества. В текстах 1920-х годов, писатели, пережившие революцию, имели в виду уже не только Рождество, но и рождение нового эона. «Тогда часы и коробочка вместе означают конец и начало, апокалипсис, конец времени и надежду на спасение и защиту в новом и неведомом мире». Не случайно, что «Детство Никиты» создавалось параллельно «Хождению по мукам», где мотив спасительности любви перед лицом хаоса выражен особенно отчётливо[45].
Символизм «Детства Никиты»
В статье 1924 года «Новый Горький» Виктор Борисович Шкловский поднял вопрос о генеалогической принадлежности творчества Алексея Толстого вообще и «Детства Никиты», в частности. Эта статья была построена на полемике с Корнеем Чуковским, который в том же году опубликовал «Портреты современных писателей», в которых повторял выводы своей первой статьи о Толстом 1914 года из «Лиц и масок». Шкловский писал:
А. Толстой пришёл из «башни Вячеслава Иванова». Вячеслав Иванов, проф. Е. Аничков, Андрей Белый, Зиновьева-Аннибал, Гумилёв, Михаил Кузмин — товарищи Алексея Толстого. Навыки русского символизма ему должны быть знакомы…[46]
Несмотря на то, что Е. Толстая отметила манипулирование фактами у Шкловского, она соглашалась с отнесением Алексея Толстого к кругу постсимволистских литературных явлений. Опыт русского символизма Алексей Николаевич стал впитывать поздно, поэтому в 1920-е годы «овладел искусством прятать символическое содержание внутрь непогрешимо реалистического повествования», что в полной мере проявилось в «Детстве Никиты»:
На фоне натуралистических, «экстравертных» сцен со сверстниками, с деревенскими детьми и со слугами и работниками в людской развёртывается внутренний рост мальчика, приливы непонятных ему самому чувств и настроений. Толстой разыгрывает сюжет по романтическим нотам, не анализируя эти непонятности, а только целомудренно указывая на них с помощью символической бутафории и системы интертекстуальных аллюзий. Результатом становится удивительный сплав старого и нового, изысканной простоты и многоуровневой глубины[47].
Литературно-критическое восприятие
«Детство Никиты» нередко упоминается как эстетически самое безупречное произведение А. Н. Толстого и одно из лучших произведений о детстве в русской литературе[48][49]; такого мнения, в частности, придерживается его внучка Татьяна Толстая[50]. По её оценке, это «единственная в русской литературе книга о безоблачном счастье»[51].
Сразу после выхода первых глав в эмигрантской периодике, рецензенты отнеслись к повести благосклонно. И. Соколов-Микитов предсказал книге долгую литературную жизнь и назвал её «признаком того, что грядущая литература будет здорова и свежа по-утреннему». Однако анонимный рецензент газеты «Руль» (18 июня 1922 года) сравнивал исповедь Льва Толстого «Детство» с «Детством Никиты» его однофамильца не в пользу последнего. Повесть именуется «изящной и красивой игрушкой», которая «не волнует и не захватывает глубоко». Автора укоряли за то, что он, обладая оригинальным изобразительным дарованием, как бы «теряется» на фоне «толпы своих образов»[52].
Среди первых советских критиков повести выделялись Корней Чуковский и Максим Горький. Чуковский, хотя и утверждал несвоевременность и несовременность творческой манеры А. Толстого, высоко оценил достоинства данной конкретной повести:
Читайте её, ипохондрики: каждого сделает она беззаботным мальчишкой, у которого в кармане живой воробей. В ней и небо синее, и трава зеленее, и праздники праздничнее; в ней телячий, жеребячий восторг бытия. <…> Это Книга Счастия — кажется, единственная русская книга, в которой автор не проповедует счастья, не сулит его в будущем, а тут же источает его из себя[5].
В. Шкловский в своих воспоминаниях передавал обсуждение повести Максимом Горьким в Петрограде 1921 года. Алексей Максимович утверждал, что «про умное легче писать», и проводил параллели с собственным «Детством», в котором главный герой-мальчик очень многое знает и об этом стремится рассказать. Даже у Льва Толстого мальчик умён и много рассуждает. «А вот у Алексея Николаевича мальчик совсем ни о чём не думает, он просто живёт, и какой это настоящий человек! Как много мы за него думаем!». Особенно высоко он оценивал главу «Домик на колёсах»[53].
Примечания
- ↑ Детство Никиты. Издательство Тимофея Маркова . Издательство Тимофея Маркова. Дата обращения: 22 мая 2018.
- ↑ 1 2 Алпатов, 1936, с. 23.
- ↑ Алпатов, 1936, с. 24.
- ↑ 1 2 Смирнова, 1966, с. 17.
- ↑ 1 2 Толстая.
- ↑ Толстой, 1944, с. 10.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Песковая.
- ↑ Толстой, 1944, с. 32.
- ↑ Толстой, 1944, с. 74.
- ↑ Толстой, 1944, с. 82.
- ↑ Толстой, 1944, с. 83.
- ↑ Толстой, 1958, с. 697.
- ↑ Алексей Толстой и Самара, 1982, с. 296.
- ↑ Толстая, 2013, с. 283—286.
- ↑ Толстая, 2013, с. 250.
- ↑ Толстая, 2013, с. 254—255, 260.
- ↑ Толстая, 2013, с. 262—264.
- ↑ Гладышева С. Журнал для детей «Зеленая палочка» (1920–1921) в социокультурном пространстве русского зарубежья // Знак: проблемное поле медиаобразования. — 2019. — Т. 3, вып. 33. — С. 90—95. — doi:10.24411/2070-0695-2019-10311.
- ↑ Толстой, 1972, с. 471—472.
- ↑ Толстой, 1982, с. 596.
- ↑ Толстая, 2013, с. 268—270.
- ↑ Толстой, 1958, с. 698, 701.
- ↑ Толстой, 1982, с. 596—597.
- ↑ Толстая, 2013, с. 270—271.
- ↑ Толстой, 1958, с. 701—702.
- ↑ Толстой, 1972, с. 472.
- ↑ Толстая, 2013, с. 274.
- ↑ Перепёлкин, 2020, с. 25—26.
- ↑ Перепёлкин, 2020, с. 27.
- ↑ Перепёлкин, 2020, с. 32—35.
- ↑ Алпатов, 1956, с. 32—34.
- ↑ 1 2 Толстая, 2013, с. 275.
- ↑ Алпатов, 1936, с. 25.
- ↑ Алпатов, 1956, с. 34—35.
- ↑ Алпатов, 1956, с. 36—37.
- ↑ 1 2 3 Толстая, 2013, с. 289.
- ↑ Ханинова, 2008, с. 154—155.
- ↑ Смирнова, 1966, с. 18.
- ↑ 1 2 Толстой, 1982, с. 599.
- ↑ 1 2 Толстая, 2013, с. 290.
- ↑ Толстая, 2013, с. 291—292.
- ↑ 1 2 Толстая, 2013, с. 293.
- ↑ Перепёлкин, 2017, с. 134.
- ↑ Перепёлкин, 2017, с. 133.
- ↑ Толстая, 2013, с. 294—295.
- ↑ Шкловский В. Гамбургский счёт : Статьи — воспоминания — эссе (1914—1933) / Составление А. Ю. Галушкина и А. П. Чудакова ; Предисловие А. П. Чудакова ; Комментарии и подготовка текста А. Ю. Галушкин. — М. : Советский писатель, 1990. — С. 204. — 544 с. — ISBN 5-265-00951-5.
- ↑ Толстая, 2013, с. 298.
- ↑ Смирнова, 1966, с. 20.
- ↑ А. К. Воронский. Литературные портреты. — Т. 1. — М.: Федерация, 1928. — С. 132.
- ↑ Игорь Свинаренко. Я — бешеная. Интервью Татьяны Толстой . Медведь. Первый Мужской журна (3 августа 2012). Дата обращения: 11 марта 2021.
- ↑ Постмодернисты о посткультуре: интервью с современными писателями и критиками / Сост. Серафим Ролл. — М.: ЛИА Р. Элинина, 1998. — С. 149.
- ↑ Сорокина, 2002, с. 116—117.
- ↑ Толстой, 1982, с. 598—599.
Литература
- Издания
- Алексей Толстой. Детство Никиты / Рисунки Н. Фидлера. — М.—Л. : Детгиз, 1944. — 88 с. — (Школьная библиотека). — 25 000 экз.
- Алексей Толстой. Детство Никиты // Собрание сочинений в 10 т. / Примеч. А. В. Алпатова. — М. : Гослитиздат, 1958. — Т. 3: Повести и рассказы 1917—1921. Аэлита. — С. 151—251. — 712 с. — Комментарий: С. 695—701. — 675 000 экз.
- Толстой А. Н. Детство Никиты // Собрание сочинений в 8 т. / Редактор тома Ю. В. Крестинский. — М. : Правда, 1972. — Т. 2. — С. 164—261. — 478 с. — (Библиотека «Огонёк»). — Комментарий А. Алпатова: С. 471—474. — 375 000 экз.
- Толстой А. Н. Детство Никиты // Собрание сочинений в 10 т. / Подг. текста и комментарии А. М. Крюковой. — М. : Художественная литература, 1982. — Т. 3: Повести и рассказы 1917—1923. Детство Никиты; Аэлита; Ибикус. — С. 211—304. — 607 с. — Коммент: С. 596—599. — 300 000 экз.
- [Я лежу в траве…] // Алексей Толстой и Самара : Из архива писателя / Сост. и комментарии М. П. Лимаровой и Л. А. Соловьёвой. — Куйбышев : Куйбышевское книжное издательство, 1982. — С. 287—296. — 368 с.
- Статьи и монографии
- Алпатов А. Детство Никиты // Детская литература. — 1936. — № 5. — С. 23—25.
- Алпатов А. В. Творчество А. Н. Толстого : Пособие для учителей. — М. : Учпедгиз, 1956. — 200 с.
- Иванов Н. Н. Диалектика души ребёнка в сочинениях А. Н. Толстого // Материалы IХ Всероссийской научно-методической конференции «Мировая словесность для детей и о детях». — 2004. — Выпуск 9. — С. 27—31.
- Перепёлкин М. А. Образ дома: очевидное и неочевидное, а также — сомнительное и чудесное // Поволжский педагогический вестник. — 2017. — № 4 (17). — С. 129—134.
- Перепёлкин М. А. «Многоуважаемый книжный шкаф»: какие книги читали прототипы героев повести А. Н. Толстого «Детство Никиты»? // Сфера культуры. — 2020. — № 2. — С. 25—37. — doi:10.48164/2713-301X_2020_2_25.
- Смирнова В. Третий Толстой в детской литературе // Детская литература. — 1966. — № 2. — С. 17—20.
- Сорокина В. В. «Повесть о многих превосходных вещах: (Детство Никиты)» // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940) : [в 4 т.]. — М. : РОССПЭН, 2002. — Т. 3 : Книги. — С. 115—117. — 712 с.
- Толстая Е. «Превосходные вещи»: вокруг «Детства Никиты» . Toronto Slavic Quarterly[англ.]. Дата обращения: 10 марта 2021.
- Толстая Е. Д. Ключи счастья : Алексей Толстой и литературный Петербург. — М. : Новое лит. обозрение, 2013. — 533 с. — ISBN 978-5-4448-0007-2.
- Ханинова Р. М. Сон-экфраза и «Оживший» экфрасис в прозе А. Н. Толстого 1910—1920-х годов // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2008. — № 10 (34). — С. 150—156.
Ссылки
- Юлия Песковая. Детство Никиты. Краткое содержание повести . Брифли. Дата обращения: 10 марта 2021.
Статья является кандидатом в избранные статьи с 11 марта 2021.
|