Австрия — первая жертва нацизма

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Это старая версия этой страницы, сохранённая 83.219.145.240 (обсуждение) в 08:24, 30 августа 2016 (→‎Преамбула). Она может серьёзно отличаться от текущей версии.
Перейти к навигации Перейти к поиску
«Красно-бело-красная книга», выпущенная МИД Австрии в 1946 году — изложение официальной точки зрения основателей Второй республики на события 1938—1945 годов

«Австрия — пе́рвая же́ртва наци́зма» — политический лозунг, провозглашённый на Московской конференции 1943 года и ставший основой государственной идеологии Австрии и национального самосознания австрийцев в периоды союзной оккупации (1945—1955) и суверенной Второй республики (1955—1980-е годы[комм. 1]). В соответствии с интерпретацией этого лозунга основателями Второй республики аншлюс 1938 года был актом военной агрессии гитлеровской Германии. Австрийская государственность прервалась, поэтому возрождённая в апреле 1945 года Австрия не могла и не должна была нести какую-либо ответственность за преступления нацистов. Сложившаяся к 1949 году «доктрина жертвы» (нем. Opferthese, Opferdoktrin) утверждала, что все австрийцы, включая активных сторонников Гитлера, были невольными жертвами гитлеровского режима и потому также не отвечали за его преступления.

«Доктрина жертвы» стала основополагающим мифом австрийского общества. На её основе, впервые в истории Австрии, объединились ранее непримиримые противники — социал-демократы и консерваторы-католики, и состоялось возвращение в общественную и политическую жизнь бывших нацистов. В течение почти полувека австрийское государство отрицало какую-либо преемственность с политическим режимом 1938—1945 годов, активно поддерживало миф о жертвенности австрийского народа и культивировало в нём консервативный дух национального единства. Послевоенная денацификация была быстро свёрнута, ветераны вермахта и войск СС заняли в обществе почётное место. Борьба действительных жертв нацизма — прежде всего евреев — за свои права осуждалась как попытка обогатиться за счёт всего народа.

В 1986 году избрание бывшего офицера вермахта Курта Вальдхайма на пост федерального президента поставило Австрию на грань международной изоляции. Мощное давление извне и политическая дискуссия внутри страны заставили австрийцев пересмотреть отношение к прошлому. В 1990-е годы политическое руководство, а к середине 2000-х годов и большинство австрийцев признали коллективную ответственность за преступления 1938—1945 годов и отказались от так называемой «доктрины жертвы».

Предыстория

15 марта 1938 года. Жители Вены приветствуют Гитлера на Хельденплац. В послевоенной Австрии подобные свидетельства отвергались как геббельсовская пропаганда[4]: идеологи Второй республики утверждали, что никакой массовой поддержки аншлюса не было, все без исключения австрийцы стали «жертвами оккупантов»

Первая австрийская республика, преемник Германской Австрии, возникла как государство-обрубок на руинах распавшейся империи Габсбургов. Сразу после оглашения унизительных условий Сен-Жерменского мира в стране возникло движение за объединение с Германией, но практические шаги к нему были жёстко пресечены странами-победителями. Независимая австрийская республика оказалась нежизнеспособной. После недолгого периода единства (1918—1920) народ, не ощущавший себя нацией, распался на три непримиримых вооружённых лагеря — рабочий класс во главе с социал-демократами, консервативные католические силы во главе с правящей Христианско-социальной партией и католической церковью, и сторонников объединения с Германией[5]. В 1933 году вождь консерваторов Энгельберт Дольфус распустил парламент, изгнал из властных структур социал-демократов, запретил деятельность коммунистов и нацистов и установил в стране однопартийный авторитарный политический режим правого толка[3]. В феврале 1934 года конфликт перерос в гражданскую войну, закончившуюся поражением левых сил; в июле прогерманские национал-социалисты подняли мятеж, убили Дольфуса, но захватить власть не смогли[6]. 11—13 марта 1938 года австрийское государство пало под давлением нацистской Германии и австрийских национал-социалистов. Абсолютное большинство австрийцев искренне приветствовали присоединение к Германии; сохранились лишь единичные свидетельства публичного неприятия аншлюса или хотя бы равнодушной реакции на него, в основном в сельской местности[7]. В столице около полумиллиона человек (170 тысяч евреев, 80 тысяч «полукровок», коммунисты, социал-демократы, сторонники режима Дольфуса — Шушнига и так далее) имели основания опасаться гитлеровских репрессий, но активного противодействия аншлюсу они не оказали[7].

Австрийские немцы поддержали не столько объединение с северным соседом, сколько приход твёрдой власти, способной предотвратить очередную гражданскую войну, и аннулирование позорного Сен-Жерменского мира[7]. Почти все австрийцы рассчитывали, что новый режим быстро восстановит докризисный уровень жизни; значительная часть населения — на то, что он «решит» ненавистный еврейский вопрос[7]. Антисемитизм, одна из черт национального характера австрийских немцев, процветал в Австрии более, чем в любой иной германоязычной земле[8]; с 1920 года страной управляли партии с открыто антисемитскими программами[9]. Начавшиеся одновременно с аншлюсом погромы в Вене и Инсбруке были делом не гитлеровских агентов, но самих австрийцев[10][7]; по свидетельствам очевидцев, они превзошли в жестокости и массовости участия горожан всё, что происходило в Германии[11][12]. В мае 1938 года стихийные погромы сменились организованной «аризацией» — планомерной конфискацией еврейских активов в пользу Рейха и германских промышленников[13]. В Линце, к примеру, после погромов и «аризации» не осталось никакого еврейского имущества[14]. Главной целью гитлеровцев на этом этапе было не физическое уничтожение австрийского еврейства, но принуждение его к эмиграции за пределы Рейха[11]. В 1938—1941 годы из Австрии бежали около 126[11] или 135[15] (по разным источникам) тысяч евреев; около 15 тысяч из них вскоре погибли в странах, оккупированных Германией[16]. С этой волной эмиграции Австрия навсегда потеряла научные школы физиков, юристов, экономистов, венскую школу психоанализа и архитекторов Веркбунда[17][комм. 2]. Истребление оставшихся в Австрии евреев началась в июле 1941 года[16] и в целом завершилось к концу 1942 года[18]. Арестованных транзитом через Терезиенштадт вывозили в гетто и концлагеря на территории Белоруссии, Латвии и Польши, и там убивали[18]. В конце войны массовые убийства возобновились в самой Австрии, где на постройке оборонительных рубежей работали тысячи венгерских евреев[19]. В сельских районах Штирии истребление рабов-евреев, «приватизированных» местными нацистами, продолжалось в течение нескольких недель после капитуляции Германии[19][комм. 3]. Всего за семь лет погибла одна треть австрийского еврейства (около 65 тысяч человек[18][12]); всего 5816[12] человек, включая 2142[18] заключённых лагерей, дожили до конца войны в Австрии.

Общее число погибших от гитлеровских репрессий в Австрии оценивается в 120 тысяч человек[21]. Только в замке Хартхайм за два года (1940—1941) действия «программы Т—4» были убиты 18,269 психически больных[22]. Практически полностью были истреблены жившие в Австрии цыгане; кроме того, не менее ста тысяч словенцев, чехов, венгров и хорватов были принудительно выселены за пределы Рейха[23]. Ещё сто тысяч человек подверглись аресту по политическим статьям; около 2700 были казнены за активное сопротивление и около 500 погибли с оружием в руках[12]. Сопротивление австрийских немцев нацистскому режиму было малочисленно и не принесло результата; подавляющее большинство австрийцев до самого конца активно поддерживали режим[12]. Из 6,5 миллионов австрийцев всех возрастов 700 тысяч (17 % взрослого населения[24]) были членами НСДАП[комм. 4]. Выходцы из Австрии составляли непропорционально большую долю нацистского репрессивного аппарата: провинция, в которой жили 8 % населения Рейха, дала 14 % персонала СС и 40 % персонала лагерей смерти[25][26]. Свыше 1,2 миллиона австрийцев воевали на стороне Рейха[12]. Военные потери за годы войны составили 247 тысяч убитых военнослужащих и от 25 до 30 тысяч гражданских лиц, погибших от союзных бомбардировок и в ходе советского наступления 1945 года[21]. 170 тысяч австрийцев вернулись с войны инвалидами, более 470 тысяч оказались в союзном плену[21][комм. 5].

Московская декларация

Оборот «первая жертва Германии» применительно к Австрии появился в англоязычной публицистике в 1938 году, ещё до начала аншлюса[27]. В советской литературе он появляется в 1941 году, после вторжения Германии в СССР[28] («первой жертвой фашизма» советские авторы называли Испанию, подразумевая совместную агрессию Италии и Германии, а Австрии отводили место «первой жертвы Гитлера»[29]). 18 февраля 1942 года его произнёс Уинстон Черчилль в обращении к австрийским эмигрантам: «Мы никогда не забудем, что Австрия была первой жертвой нацистской агрессии. Народ Британии никогда не изменит делу освобождения Австрии от прусского ига»[30].

Британская инициатива

Союзники по антигитлеровской коалиции начали обсуждать послевоенную судьбу Австрии в 1941 году. 16 декабря И. В. Сталин сообщил Энтони Идену свой план расчленения Германии, в котором Австрия должна была вновь стать самостоятельным государством[31]. Британцы, ещё не строившие столь далёких планов, не возражали. В 1942—1943 годы отношение союзников к австрийскому вопросу изменилось: руководство СССР более не выдвигало новых планов, зато судьбой Австрии всерьёз занялись британцы[32]. 26 сентября 1942 года Иден впервые огласил план Черчилля по создания «Дунайской конфедерации» в составе бывших Австрии, Венгрии, Польши и Чехословакии — обширного буферного государства, отделившего бы Западную Европу от СССР[33][34]. Весной 1943 года 34-летний аналитик Форин-офиса Джеффри Гаррисон составил проект послевоенного устройства Австрии, ставший официальной политикой Великобритании в австрийском вопросе[35]. Воссоздание независимой, но слабой Австрии в границах Первой Республики, писал Гаррисон, было возможно только при готовности западных союзников поддерживать новое государство в течение многих лет[36]. Гаррисон не верил в способность австрийцев к самоорганизации, как и в вероятность поднять их на вооружённое сопротивление режиму[37]. Наилучшим решением с британской точки зрения была бы сильная конфедерации дунайских государств, с включением в неё Австрии как де-юре равноправного члена, а де-факто культурного и политического лидера[38]. Немедленное создание такого объединения в послевоенной Европе было невозможно; требовалось вначале основать независимую Австрию, обеспечить ей политические гарантии и финансовую поддержку, и лишь затем шаг за шагом обустраивать политический союз дунайских государств[39].

Советская историография 1970-х годов называла британский проект попыткой «протащить идею нового аншлюса»[33]. Целью союзников, писал М. А. Полтавский, было «создание в Европе конгломерата областей, которые стали бы постоянным очагом конфликтов»[33]. В современной западной историографии существует два взгляда на мотивы британских политиков[40]. Традиционная точка зрения рассматривает их действия исключительно как инструмент защиты британских интересов и противодействия СССР в деле послевоенного раздела Германии[40]. С альтернативной точки зрения Роберта Кейзерлингка британцы руководствовались в первую очередь ошибочными, утопичными планами разжечь в австрийских землях массовое сопротивление нацистскому режиму, расколоть германский рейх изнутри и создать в Австрии удобный плацдарм для вторжения с юга[40][41]. Сторонники обеих трактовок солидарны в том, что в 1943 году и британские, и американские политики ошибочно полагали, что Германия готова рухнуть либо под натиском советских войск, либо от народного возмущения внутри самого Рейха[42][43]. И в том, и в другом случае западным союзникам следовало срочно договориться с СССР о будущем Европы.

Согласование текста

В конце мая 1943 года план Гаррисона был одобрен британским кабинетом министров[39], а уже в июне В. М. Молотов известил Форин-офис, что любые ассоциации и конфедерации дунайских государств для СССР неприемлемы[40]. Заместитель Молотова С. А. Лозовский открыто называл такие союзы «инструментом антисоветской политики»[40]. Британцы от своего плана не отказались, и 14 августа 1943 Иден послал в Москву и Вашингтон составленный Гаррисоном проект «Декларации по Австрии», начинавшийся словами «Австрия — первая свободная страна, павшая жертвой нацистской агрессии…» (англ. «Austria was the first free country to fall victim to Nazi aggression…»)[39]. Вновь встретив сопротивление советских дипломатов, британцы пошли на уступки. По настоянию СССР из проекта исчезли упоминания об «ассоциации с государствами-соседями» и Атлантической хартии, «австрийский народ» в последнем абзаце был заменён на недвусмысленное «Австрия», а «нацистская агрессия» — на «гитлеровскую»[40]. Не менее сложными были и переговоры британцев с американцами[44].

Результатом торга между союзными министрами[40] стала Московская декларация по Австрии, принятая 30 октября и обнародованная 1 ноября 1943 года. Несмотря на все поправки текста, формула «первой жертвы» вошла в неё в практически неизменном виде: «Австрия, первая свободная страна, павшая жертвой гитлеровской агрессии, должна быть освобождена от германского господства…». Заканчивалась Декларация принятым по настоянию Сталина строгим напоминанием о том, что Австрия «не может избежать ответственности за участие в войне на стороне гитлеровской Германии…» (полный текст). В сталинской трактовке ответственность лежала не на конкретных людях, группах или партиях, но на обществе в целом; коллективной ответственности не мог избежать ни один австриец[34]. Сталин, подобно Черчиллю, также рассматривал Австрию как буфер между советской и англо-американской сферами влияния, и с «экспортом революции» не спешил[34]. Его краткосрочной целью была эксплуатация сохранившейся австрийской промышленности, человеческих и природных ресурсов; вероятно, именно поэтому Сталин настаивал на ужесточении формулировки об ответственности[34]. Авторы Декларации вряд ли могли подозревать, что «первая жертва» станет национальной идеей австрийцев, которую те будут тщательно культивировать и охранять, и которая надолго определит внешнюю политику Австрии[45]. Не ведали они и о том, что другая часть Декларации — об ответственности австрийцев — так и останется на бумаге[45].

Реакция воюющих австрийцев

Различные исторические школы признают, что военные поражения 1943 года заронили в австрийцах сомнение в будущем Рейха и способствовали распространению сепаратистcких настроений[46], но расходятся в оценке роли этих настроений в истории. С точки зрения официальной послевоенной австрийской идеологии началом полноценного «национального пробуждения» стало поражение в Сталинграде[46]. Советские историки утверждали, что в 1943 году в Австрии начался новый этап Сопротивления, а Московская декларация стала «важным фактором, оказавшим влияние на австрийский народ»[47]. Современные западные историки считают, что для решительных выводов о «возрождении» или «сопротивлении» нет оснований[46]. Безусловно, антигитлеровские и сепаратистские настроения распространялись и в Вене, и в австрийской глубинке, но примерно в той же мере, что и в остальных землях Рейха[48]. Этому способствовали поражения на фронте, выход Италии из войны, англо-американские бомбардировки, потоки беженцев и заключённых; влияние же Московской декларации западные историки отрицают. Эван Бьюки признаёт, что декларация воодушевила австрийских подпольщиков, но силы подполья не увеличила, и не способствовала распространению сепаратистских настроений[49]. Роберт Кейзерлингк пишет, что декларация принесла союзникам больше вреда, чем пользы[50]. Операция британских пропагандистов среди солдат-австрийцев на итальянском фронте провалилась[51]: Московская декларация не повлияла на боевой дух германских войск и, вероятно, лишь послужила подспорьем для геббельсовской контрпропаганды[50].

Реакция гражданского населения Австрии, в то время находившейся в глубоком тылу воюющей Германии, на Московскую декларацию была двойственной[49]. С одной стороны люди ошибочно решили, что статус «первой жертвы» поможет Австрии избежать союзных бомбардировок[49]. С другой, «Москва» в названии безошибочно ассоциировалась не с западными союзниками, но с непримиримым большевизмом[49]. В целом население приняло известие безразлично и не поддержало ни одну из оппозиционных Гитлеру групп[49][2]. Количество арестов в 1943—1944 годы возросло, но 80 % арестованных составляли рабочие-иностранцы, которых в одной Вене было 140 тысяч[52]. В течение 1944 года, по мере ухудшения военной и экономической обстановки, недовольство нарастало и среди австрийцев — но не режимом Гитлера, а наплывом беженцев, особенно протестантов, «с севера»[53]. Конфликты на бытовом уровне не подорвали боевой дух нации. Напротив, успехи союзников на фронтах и возобновление воздушных бомбардировок Австрии лишь консолидировали её население вокруг фигуры фюрера[54][55]. В ходе неудачного заговора 20 июля 1944 года население Вены полностью поддержало Гитлера[56].

Провозглашение лозунга

Памятник советским воинам в Вене. Высеченная на нём формула «…в боях с немецко-фашистскими захватчиками», с точки зрения австрийских политиков, подтверждала невиновность австрийцев[57]

13 апреля 1945 года советские войска заняли Вену. Две недели спустя, 27 апреля, учреждённое советскими оккупационными властями «временное правительство Австрии» под председательством Карла Реннера обнародовало «Декларацию об основании Второй Австрийской республики», в котором буквально воспроизвело текст Московской декларации[58]. Реннер, в прошлом активный сторонник аншлюса[59], по-прежнему считал его исторической необходимостью, и в обращении к нации выражал сожаление о том, что под давлением победителей Австрия и Германия вновь вынуждены существовать раздельно; большинство австрийцев были солидарны с ним в этом[60]. Но декларация 27 апреля, адресованная не столько соотечественникам, сколько странам-победителям, утверждала обратное: события 1938 года были результатом не договора равных сторон и не народного волеизъявления, но «неприкрытого внешнего давления, террористического заговора собственного национал-социалистического меньшинства, обмана и шантажа на переговорах, а затем и открытой военной оккупации … Третий Рейх Адольфа Гитлера лишил народ Австрии власти и свободы волеизъявления, и привёл его на бессмысленную и бесцельную бойню, в которой ни один австриец не желал участвовать»[61][62].

Декларация 27 апреля осторожно отвергла требование Московской декларации о собственном вкладе Австрии в её освобождение: поскольку, утверждали отцы Второй республики, в 1938—1945 годы австрийская государственность временно прервалась, то возрождённая Австрия не должна отвечать за преступления «оккупантов»[63][64]. В мае — июне 1945 года временное правительство закрепило это положение в официальной «доктрине оккупации» (нем. Okkupationsdoktrin)[63]. Вся вина и вся ответственность за преступления оккупационного режима, утверждали австрийцы, лежала на Германии — единственной преемнице гитлеровского рейха[63][65]. Практическим следствием «доктрины оккупации» стала позиция МИД Австрии по еврейскому вопросу: поскольку преследование евреев было делом рук не австрийцев, а германских оккупантов, то «в соответствии с международным правом австрийским евреям следует направлять требования о репарациях не Австрии, но германскому рейху»[66]. Для убеждения стран-победителей министр иностранных дел Карл Грубер организовал составление и издание «Красно-бело-красной книги»[нем.][67][68]. Тщательно и пристрастно скомпилированная подборка реальных документов и «исторических» комментариев, по замыслу австрийских политиков, должна была убедить власти стран-победителей в насильственном характере аншлюса (что соответствовало действительности) и о массовом неприятии австрийцами гитлеровского режима (что действительности не соответствовало)[67][комм. 6]. Составители «Книги» утверждали, например, что в 1938 году 70 % австрийцев не просто не поддерживали аншлюс, но якобы испытывали к нему «фанатичную вражду»[67]. Так был заложен миф, ставший идеологическим фундаментом послевоенной Австрии[69][68].

Cами основатели Второй республики, вероятно, имели моральное право считать самих себя жертвами политических репрессий[70]. Двенадцать из семнадцати членов кабинета Леопольда Фигля, возглавившего правительство в декабре 1945 года, подвергались преследованию при Дольфусе, Шушниге и Гитлере; cам Фигль пережил заключение в Дахау и Маутхаузене[70] и к «сбежавшим от трудностей» эмигрантам относился высокомерно[71]. Не случайно, что спутником мифа «первой жертвы» стал миф о «дороге в Дахау» (нем. Der Geist der Lagerstrasse[72]): в соответствии с этой легендой во время заключения австрийские политики договорились о прекращении межпартийной вражды и навсегда объединились ради построения новой, демократической Австрии[73]. Представители крупнейших партий Первой республики — консерваторы, социал-демократы и коммунисты — действительно объединились, но лишь в апреле 1945 года[73]. С точки зрения современных историков, политиков объединил не сознательный выбор, но необходимость выживания в тяжелейших послевоенных условиях и целенаправленное давление союзных оккупационных властей[73]. Третьим основополагающим мифом стало утверждение о «всенародном единении» всех австрийцев в деле послевоенного восстановления, без которого страна не смогла бы выжить и возродиться. В действительности не менее важным фактором выживания Австрии была политическая и финансовая поддержка США[74].

Эволюция идеологии

Антифашистский период

В два послевоенных года в австрийской публичной политике преобладал антифашистский настрой. Пропаганда подвигов австрийского Сопротивления доказывала союзниками тот вклад в разгром нацизма, который требовала от австрийцев Московская декларация; другой задачей антифашистской пропаганды был поиск новой идеологии, на которую смогла бы опереться духовно и материально опустошённая нация[75]. Навязанная сверху антифашистская риторика пронизала всю общественную жизнь Австрии. На государственном гербе Австрии появились разорванные цепи — символ освобождения от «иностранной оккупации» Германией[62], в городах устанавливали мемориальные доски и скромные, временные памятники погибшим антифашистам[76] (единственный крупный монумент этого периода, памятник советским воинам в Вене, был воздвигнут по воле СССР)[57]. Пропаганда всех уровней восхваляла подвиги немногочисленных героев-антифашистов, но тщательно обходила стороной судьбу австрийского еврейства и замалчивала существование упоминание лагерей смерти[77]. «Доктрина жертвы» этого периода, завершившегося не позднее 1949 года, опиралась на четыре утверждения[62]:

  • аншлюс 1938 года был не воссоединение немецкой нации, но насильственным захватом Австрии иностранным агрессором;
  • 1938—1945 годы следует считать периодом иностранной оккупации;
  • несмотря на преследования оккупантов, австрийское Cопротивление сделало заметный вклад в победу антигитлеровской коалиции;
  • австрийские солдаты вермахта служили по принуждению, под страхом жестокого террора[62].

Роль неформального толкователя новой идеологии с антифашистской, откровенно левой позиции взял на себя прокоммунистический «Союз узников концлагерей»[нем.] (нем. kz Verband)[78]. Организация, стремившаяся захватить контроль над правительством, настаивала, что полноценными жертвами режима могут считаться только активные антифашисты, и закрыла свои двери для «пассивных жертв» — прежде всего евреев[78]. Симон Визенталь обвинял «Союз узников» в продолжении практики «только для арийцев», принятой в австрийских партиях до аншлюса, а вернувшиеся из лагерей евреи — в копировании нацистского деления узников на «высшие» и «низшие» категории[78]. Позиция «Союза узников» определила содержание первых австрийских законов о помощи жертвам нацизма[78]. Австрия согласилась предоставить им не компенсацию утраченного, но лишь пособие, и не всем, но лишь активным участникам Сопротивления[79]. По воле социал-демократов и консерваторов действие закона было распространено на жертв режима Дольфуса-Шушнига (исключая национал-социалистов), а все «пассивные жертвы» и в особенности эмигранты претендовать на австрийское пособие не могли[79]. Законодатели следовали простому расчёту и помогали только тем, от кого могли ожидать политической поддержки в ближайшем будущем[75]. Несколько тысяч выживших евреев интереса не представляли, в отличие от сотен тысяч фронтовиков и нацистов[80].

Смена курса

Уже в 1946 году стало ясно, что левая антифашистская пропаганда не нашла понимания в обществе; не позднее 1947 года она полностью иссякла[75][81]. Узники, возвращавшиеся из гитлеровских и союзных лагерей, с удивлением обнаруживали, что австрийцы «забыли» о годах гитлеровского режима. В стране возник патриотический подъём, заместивший горькую память[67]. В 1947 году союзники начали массовое освобождение пленных австрийцев, а австрийское правительство восстановило в правах полмиллиона «менее запятнанных» (нем. Minderbelastete) членов бывшей НСДАП[81]. С этого момента политическая борьба за голоса бывших нацистов и фронтовиков стала определяющей чертой австрийской политической жизни. Консерваторы и социал-демократы отказались от антифашистской риторики, а поддерживавшие её коммунисты быстро растеряли политический вес. В начале 1947 года они лишились мест в правительстве, в конце года полиция ликвидировала «Союз узников»[82]. Февральские события 1948 года в Чехословакии, угроза экспорта революции окончательно лишили коммунистов влияния[19]. Трёхпартийная коалиция сократилась до классической двухпартийной, место «третьей силы» занял созданный в 1949 году под патронажем социал-демократов «Союз независимых» — объединение бывших нацистов, которым пока был запрещён вход в «большие» партии, фактический преемник австрийского отделения НСДАП[83]. Маргинализация коммунистов, которые в годы войны действительно составляли костяк немногочисленного австрийского Сопротивления, означала политическое поражение антифашистов в целом[84][12]. Они не сумели войти в правящую элиту, их прошлые заслуги оказались не нужными во внутренней политике; о них лишь изредка вспоминали в общении с западными дипломатами[84].

Понимая бесперспективность антифашистской линии, партийные идеологи нашли выход в консервативной пропаганде «национальной идентичности» австрийцев[77]. Изданная правительством в 1948 году «Книга Австрии» утверждала, что Австрия — страна простых, миролюбивых, высококультурных людей — добрых католиков, славных не войнами и не политикой, но древними традициями[77]. Место внутреннего врага (нацизма) в новой идеологии занял привычный внешний враг — большевизм[81]. Образ «невинной жертвы», адресованный прежде всего странам-победителям в расчёте на скорый вывод оккупационных войск, удачно вписался и во внутреннюю политику, а «доктрина жертвы» приобрела две формы — для внешнего и для внутреннего потребления[85]. Во внешней политике австрийцы по-прежнему эксплуатировали лозунг Московской декларации о «первой жертве Гитлера»; внутри Австрии он трансформировался в новейший объединительный миф о том, что жертвами были все без исключения австрийцы[86][87]. Следуя политической необходимости, в число пострадавших были последовательно включены все слои общества. Бывшие нацисты вошли в новый миф как обольщённые, обманутые внешним искусителем «жертвы»; вcкоре после выборов 1949 года[нем.] они были официально признаны «жертвами» денацификации и тех, кого они когда-то преследовали[88]. Идеолог социал-демократической партии, в недавнем прошлом антифашистка и узница Равенсбрюка Роза Йохман[нем.] в 1949 году изложила новую доктрину так:

Все мы были жертвами фашизма. Жертвой был солдат, переживший на фронте войну в её самой ужасной форме. Жертвой было население в тылу, в страхе ожидавшее сирену воздушной тревоги, и мечтавшее об избавлении от ужаса бомбардировок. Жертвой были те, кто вынужденно покинул родину … наконец, жертвами были и мы, заключённые тюрем и лагерей, беззащитные жертвы СС[88].

Оригинальный текст (нем.)
Opfer des Faschismus waren wir alle. Opfer war der Soldat, der draussen an der Front den Krieg in seiner furchtbarsten Form erlebt hat, war die Bewolkerung, die im Hinterland voll Entsetzen auf den Kuckkuckruf wartete, um in ihre Unterstaende zu fluchten und voll Sehnsucht der Tag herbeizuwunschen, der diesen Schrecken von ihr nahm. Opfer waren jene, die die Heimat verlassen mussten, um das zumeist traurige Los des Emigranten auf sich zu nehmen, und Opfer waren schliesslich wir, die wir in Gefangnissen, Zuchthausern und Konzentrationslagern der SS ausgeliefert gewesen sind[89].

При новом порядке ни одна действительно пострадавшая группа — ни антифашисты, ни евреи или цыгане — не могла более претендовать на адресную поддержку государства. Общество отвергало и осуждало требования этих групп как попытки обогатиться за счёт всех «жертв нацизма»[88]. Само существование этих групп было ненужно и неудобно: они напоминали массе австрийцев о преступном прошлом, и потому были стёрты из коллективной памяти[88]. Установка памятников героям Сопротивления уже к 1949 году считалась нежелательной, по крайней мере в провинциях, а к началу 1950-х годов она повсеместно отождествлялась с враждебной коммунистической пропагандой[90]. Одни из ранее установленных памятников антифашистам были демонтированы[комм. 7], на других власти заменили «провокационные» тексты на «нейтральные»[комм. 8]. Идеи антифашистов, «подрывавших основы» в то время, как сотни австрийцев исполняли «священный долг» (пусть и под знамёнами «германских оккупантов»), были окончательно дискредитированы и осуждены[92].

Реванш

Памятник Бургхарду Брайтнеру[нем.] в Матзе. На президентских выборах 1951 года бывший нацист, военный врач Брайтнер набрал 622501 голос (15,4 % избирателей)[93]

Ветераны-фронтовики, напротив, выдвинулись на почётное место. Ветеранские общества («камерадшафты», нем. Kameradschaft), стихийно возникшие по всей стране[комм. 9] в 1949—1950 годы[94], пользовались абсолютной поддержкой всех без исключения партий и активно участвовали в местной политической жизни[92][95]. Свидетельством полной реабилитации солдат вермахта и войск СС стали воинские памятники, воздвигнутые по всей стране от столицы до малых деревень; пик этого строительства пришёлся на те же 1949—1950 годы[92][87]. Массовые собрания ветеранов стали привычным делом, введённый в 1945 году запрет на ношение германской формы повсеместно и демонстративно нарушался[96]. Временное правительство смотрело на рост национализма с опаской: с одной стороны, ветераны в нацистской форме провоцировали оккупационные власти[96]. С другой, австрийские ветераны действовали сообща с германскими (граница Австрии и ФРГ была практически открыта) — что несло угрозу нового, стихийного аншлюса и также беспокоило союзников[97]. Правительство, как могло, препятствовало выступлениям прогерманских активистов в федеральных СМИ[96], но не решалось преследовать их политическое крыло — «Союз независимых»[98]. На президентских выборах 1951 года кандидат от «Союза независимых», бывший нацист Бургхард Брайтнер[нем.] набрал более 15 % голосов[93].

В 1955 году австрийцы сумели добиться от стран-победителей исключения из Договора о независимости положений об ответственности Австрии за преступления гитлеровцев; ещё раньше от претензий к Австрии отказалось государство Израиль[99]. С обретением суверенитета и выводом оккупационных войск консервативная риторика внутри Австрии достигла апогея[100]. Австрийцы, наконец, смогли открыто выразить отношение к итогам Второй мировой войны: согласно «доктрине жертвы» этого периода (с 1955 по примерно 1962 год) вторжение стран-победителей в 1945 году было не освобождением, но враждебной оккупацией, сменившей оккупацию гитлеровскую[100]. Австрия, с этой точки зрения, была «жертвой» не только Гитлера, но и победителей-оккупантов[101] (из политиков федерального уровня первым это произнёс Фигль на торжествах по поводу подписания Договора о независимости: «Семнадцать лет оккупации, с 1938 по 1955 год, наконец завершились»[100]).

Австрийские политики полагали, что в независимом государстве ультраправые быстро утратят влияние, но вопреки их расчётам ветеранское движение резко усилилось и взяло на себя роль защитника общества от «красной угрозы»[102] и нового толкователя государственной идеологии[87]. Грань между вооружёнными силами Второй республики и ветеранскими обществами, как казалось иностранным наблюдателям, была стёрта: действующие офицеры открыто носили гитлеровскую форму[103], ветераны требовали права носить оружие и создавать вооружённое ополчение[104]. Социал-демократы, в 1949 году создавшие «Союз независимых», осознали угрозу первыми, но консерваторы из АНП препятствовали попыткам обуздать ветеранов[105]. Лишь в 1960 году, когда и консерваторы обеспокоились непредсказуемым поведением людей в форме вермахта, Австрия ввела законодательный запрет на ношение свастики[105].

Примирение

Пятнадцатилетняя эпоха консервативных правительств Леопольда Фигля и Юлиуса Рааба прошла под знаком полного, бескомпромиссного отрицания вины Австрии и австрийцев в гитлеровских преступлениях[100]. В 1961 году власть перешла к социалистическому правительству Бруно Крайского. За несколько последующих лет[комм. 10], по мере того, как в общественную жизнь вступало первое послевоенное поколение, государственная идеология смягчилась. Начался процесс возвращения в общественное сознание героев Сопротивления, сопровождавшийся противоположной по духу кампанией ультраправых[108]. Политический диалог внутри жёстко консолидированной, негибкой правящей элиты был пока не возможен: протестные настроения нашли выход в культурной и научной сферах[109]. В 1963 году историки и антифашисты учредили национальный архив Сопротивления, в 1964 году федеральное правительство санкционировало постройку первого мемориала жертвам концлагерей в Маутхаузене[107]. Общество восприняло эти осторожные шаги как вызов господствовавшим тогда ультраправым взглядам[110] и сопротивлялось «очернению прошлого». Во время съёмок фильма «Звуки музыки», сюжет которого разворачивался непосредственно во время и после аншлюса, власти Зальцбурга запрещали создателям фильма декорировать улицы города нацистской символикой — якобы потому, что «в Зальцбурге никогда не было нацистов»[111][2]. Власти отступили только после того, как продюсеры пригрозили использовать в фильме подлинную кинохронику нацистских шествий по Зальцбургу[111][2]. Фильм, имевший мировой успех, в австрийском прокате провалился[111].

Катализатором перемен стала смерть 67-летнего антифашиста Эрнста Киршвегера[нем.], избитого 31 марта 1965 года во время демонстрации против профессора-нациста Тараса Бородайкевича[нем.][107][112]. Последовавшие за ней демонстрации протеста, неожиданно для общества, были поддержаны всеми политиками федерального уровня[107]. Элита более не нуждалась в услугах ультраправых; напротив, опасаясь стихийного движения к авторитарной диктатуре, она предпочла дистанцироваться от них[107]. В том же году в Хофбурге открыли первый мемориал антифашистам, построенный федеральными властями Республики[107]. К началу 1970-х «доктрина жертвы» вновь трансформировалась. Антифашисты вернулись в официальный пантеон, но почитание солдат вермахта по-прежнему преобладало[108]. Открытый антисемитизм сдавал позиции медленно: по опросу 1969 года геноцид евреев одобряли[комм. 11] 55 % электората АПС, 30 % электората АНП и 18 % электората СДПА; к 1985 году эти доли снизились до 45 %, 25 % и 16 %[113]. Все партии смотрели на «бытовой» фашизм снисходительно, и вольно или невольно придавали ему законные формы и престиж[113].

Консенсус, достигнутый в 1960-е годы, в последующее десятилетие законсервировался. Протесты 1968 года в Вене, названные в шутку «покорной революцией» (нем. Eine Zahme Revolution), прошли без последствий[114]. Послевоенное поколение австрийцев, по сравнению со своими германскими сверстниками, оказалось пассивным и не пыталось столь же активно переосмысливать прошлое; оно не направляло политиков, но само следовало за ними[115]. Правившие страной социал-демократы, с ведома Крайского, продолжали тайное и явное сотрудничество с бывшими нацистами[114]. Эпизодические протесты против чиновников-нацистов прошли безрезультатно. В 1970 году министр правительства Крайского, изобличённый западногерманской прессой бывший эсэсовец Иохан Оллингер, был вынужден уйти в оставку[116]. Взамен Крайский (сам еврей, в 1938 году бежавший в Швецию[114][65]) назначил другого бывшего нациста[нем.][116]. В 1975 году точку поставило дело председателя АПС, политического союзника Крайского, а в годы войны — карателя из первой бригады СС Фридриха Петера[нем.][117]. Политики единодушно поддержали Петера и осудили преследовавшего его Симона Визенталя; по данным опросов, эту линию поддержали 59 % австрийцев[118]. Крайский обвинил Визенталя в пособничестве гестапо и призвал австрийцев к примирению — ведь все они, по словам канцлера, были жертвами нацизма[116]. Предел критики был нащупан[117].

Практическое воплощение

Сворачивание денацификации

Денацификация Австрии прошла, по сравнению с другими странами, мягко и безболезненно: в стране не было ничего подобного показательным расправам, захлестнувшим Грецию, или политическим репрессиям в восточноевропейских странах и в Югославии[119]. Исследователи выделяют три или четыре этапа денацификации: в апреле-мае 1945 года люстрацию и уголовное преследование бывших нацистов проводили исключительно оккупационные власти стран-победителей, с мая 1945 по февраль 1946 года параллельно с ними работали австрийские «народные суды» (нем. Volksgericht), а с февраля 1946 по май 1948 года денацификацией занимались исключительно австрийские власти[120]. За всё время денацификации «народные суды» рассмотрели 137 тысяч дел, и вынесли 43 смертных приговора[121].

Наиболее жёстко и последовательно проводили денацификацию американцы[122]: в их секторе была осуждена большая часть из 18 тысяч подвергнутых уголовному преследованию нацистов[123][комм. 12]. Советские власти поначалу выступали за реабилитацию «менее запятнанных» нацистов, рассчитывая усилить ими ресурсы австрийской компартии[123][комм. 13]. В британском секторе оккупации[комм. 14] не прекращались трения между спецслужбами, преследовавшими гитлеровцев, и хозяйственными властями, активно рекрутировавшими нацистов-управленцев[126]. Массовая люстрация и послевоенное восстановление оказались несовместимы: в стране не было достаточно незапятнанных людей, чтобы закрыть все неотложные вакансии[127][126]. В «народных судах» треть судей составляли бывшие нацисты[128]; в жандармерии британского сектора они, по советским данным, составляли 80 %[129]. Австрийские власти регулярно отчитывались о «полной денацификации» того или иного ведомства, но в действительности «вычищенные» нацисты просто переходили с одного места на другое[129]. Партии, включая коммунистов, активно брали нацистов под покровительство и защищали их и от оккупационных властей, и от партий-конкурентов — по принципу «не трогай наших — нападём на твоих»[71].

С началом холодной войны австрийское правительство, пользуясь разладом между бывшими союзниками, добилось права на пересмотр итогов денацификации[127]. В мае 1948 года она была фактически прекращена и начался девятилетний «период амнистий» бывших нацистов[123]. Страны-победители предпочли гражданский мир и стабильность восстановлению справедливости, и негласно согласились с действиями австрийцев[130][127]. В 1955 году «народные суды» были распущены, а дела нацистов переданы в суды общей юрисдикции, которые в 1960-е годы «прославились» оправдательными приговорами по резонансным делам[121]. В середине 1970-х преследование нацистов было официально прекращено[121].

Противодействие реституции

Во второй половине 1945 года в Вену вернулись около 4500 выживших евреев[131]. Реннер и его правительство, прикрываясь «доктриной жертвы», отказались возвращать им отобранное при нацистах имущество, а всю ответственность за помощь лагерникам возложили на городскую иудейскую общину[нем.] и «Джойнт»[132][131]. По закону о материальной помощи от 17 июля 1945 года Австрия поддерживала только «активных» (политических) заключённых, но не «пассивных» жертв этнических чисток[75]. Поддержка эта ограничивалась скромным пособием, о компенсации утраченного речи не шло. Политики оправдывали отказ от реституции как идеологическими штампами, так и реальной слабостью государства, возникшего на руинах разгромленного рейха[88]. По словам Фигля «то, что произошло в Австрии [при нацистах], было сродни природной катастрофе. Австрия неспособна сама восполнить утраченное, или хотя бы облегчить бедствия пострадавших в те году»[88].

До конца 1990-х годов публичная политика Второй республики в части реституции определялась «доктриной жертвы», а негласным практическим правилом стало затягивание законодательных решений и волокита с их исполнением. Впервые его сформулировал ещё в 1945 году министр внутренних дел Оскар Хелмер[нем.] — один из немногих политиков своего времени, лично признававших ответственность австрийцев: «Ich bin dafür, die Sache in die Länge zu ziehen» («Я полагаю, что этот вопрос надо затягивать…»)[комм. 15]. Все законодательные решения о реституции принимались исключительно под давлением союзных оккупационных властей, а после 1955 года — США и еврейских общественных организаций[135]. Австрийское право развивалось скачками от одного внешнеполитического кризиса к другому[136]. Австрийцы вначале сопротивлялись, нащупывали очередное консенсусное решение, выторговывали ответные уступки[комм. 16], а затем тихо саботировали принятое решение[138]. Законодательное признание прав той или иной группы пострадавших определялось только политическим весом её активистов[139]: в течение полувека приоритет в распределении пенсий и пособий отдавался ветеранам вермахта. Евреи и цыгане получили формальное признание в 1949 году[140], признание прав жертв медицинских преступлений состоялось лишь в 1995 году, гомосексуалистов и «асексуальных лиц» в 2005 году[141].

В результате в Австрии сложилось запутанное, противоречивое «лоскутное одеяло» из множества актов, регулирующих отдельные вопросы реституции[135]. Закон 1947 года о социальной помощи жертвам репрессий за пятьдесят лет корректировался тридцать раз[142]). В одних частных вопросах (реституция конфискованной недвижимости) австрийцы сформировали справедливую, полноценную правовую базу ещё в 1947 году, в других (например, утраченные права на аренду жилья[комм. 17]) решение так и не было принято[144]. Все эти законы относились к сфере не публичного, но частного гражданского права[135]. Пострадавшие были обязаны доказывать свои права в австрийских гражданских судах, а судебная практика (за исключением недолгого периода конца 1940-х годов) истцам не благоприятствовала[135][145]. Даже тогда, когда федеральное правительство искренне желало урегулировать очередной спор[комм. 18], государственная машина не успевала рассмотреть все иски в срок[138]. Вероятно, что ни политики, ни рядовые чиновники не осознавали реальный масштаб гитлеровских репрессий[138].

Переписывание истории

Выживание Второй республики подразумевало осознание австрийцами собственной национальной идентичности, которую только предстояло создать[72][147]. Для этого ещё в 1940-е годы была срочно написана собственная, австрийская история, утверждавшая существование особой, отличной от немцев, австрийской нации[72]. Пантеон героев этой истории был составлен из людей, ничем не связанных с Германией в границах XX века, вроде Леопольда Славного или Андреаса Гофера[148]. Как нельзя кстати в 1946 году прошла 950-я годовщина древнего названия Австрии (нем. Ostarrichi). Так как австрийцы сложились из целого набора древних народов, то, по утверждениям австрийских историков, генетически они не были немцами[133]. Отличались они и религией: австрийцы — преимущественно католики, немцы — преимущественно протестанты; общий же язык, по консенсусу австрийских учёных, не мог считаться решающим фактором[133].

В первые послевоенные десятилетия историческая наука Австрии, как и общество в целом, делилась на две партийные колонны — консервативную и социал-демократическую[149], вместе писавших консенсусную («коалиционную», нем. Koalitionsgeschichtsschreibung) историю под присмотром партийных кураторов[150]. Вероятно, в те годы иначе и быть не могло: никаких гуманитарных, идеологических школ вне партийных лагерей просто не существовало[151]. Обе научные школы по-своему фальсифицировали новейшую историю, поддерживая общенациональный миф о жертве[152]. Консервативные историки скрывали антисемитизм Леопольда Куншака, социал-демократы умалчивали о заискиваниях Реннера перед Сталиным и Гитлером[152]. Ни та, ни другая группировка ни разу не попыталась разоблачить своего конкурента, взаимное уважение партийных легенд и табу продолжалось три десятилетия[153]. По мнению политолога Антона Пелинки[нем.], отрицание и замалчивание исторических реалий позволило, впервые в истории, консолидировать общество и залечить раны прошлого[153].

В 1970-е годы историки, следуя политическому заказу, сосредоточились на исследованиях межвоенного периода; нацистское правление воспринималось как очищение от грехов Первой республики и по-прежнему трактовалось в рамках «доктрины жертвы»[117]. Авторы стандартной «Истории Австрии» (1977) Гёрлих и Романик утверждали, что «Вторая мировая война принадлежит мировой истории — это не война Австрии. Австрия как государство в ней не участвовала»[154], при этом «австрийские патриоты знали, что путь к возрождению австрийской государственности лежит через военное поражение Гитлера»[154]. Собственная австрийская история рассматривалась изолированно от общенемецкой[150]; к 1980 году в науке окончательно утвердилось мнение о существовании особой, «не немецкой» национальной идентичности австрийцев[150]. Австрийское происхождение Глобочника, Кальтенбруннера, Эйхмана и других нацистcких преступников замалчивалось: в трудах историков они представали немцами-оккупантами[155]. Единственная, по состоянию на 2007 год, монография о денацификации в Австрии (Дитер Штифель[нем.], 1981) осуждала её как необоснованное и некомпетентное вмешательство победителей во внутренние дела страны[156]. Левые историки, в свою очередь, критиковали союзников за якобы проводившееся ими подавление стихийного антифашистского движения, которое в действительности не имело заметного влияния[156].

Школьные программы

Одним из средств закрепления идеологии в общественном сознании стали школьные программы[157], в которых миф «жертвенности» тесно переплетался с мифом об особой, не-немецкой, сущности австрийцев[158]. Высшей целью австрийской школы стало патриотическое воспитание в духе национального единства, ради которого следовало забыть о недавнем прошлом и простить грехи прошлого всем соотечественникам.

Учебники преподносили аншлюс как акт германской агрессии против невинной «жертвы» и систематически перекладывал вину на другие страны, «бросившие» Австрию в трудное время[159]. Вначале учебники обвиняли в умиротворении Гитлера западные страны[159], а в 1960-е годы главным злодеем на время стал Советский Союз, с которым австрийцы якобы вели справедливую войну[160]. Вплоть до 1970-х годов существование австрийского движения за аншлюс и австрийского нацизма отрицалось: в учебниках общество и власть выступали монолитной массой, каждый член которой в равной мере был «жертвой» внешних сил[159][161]. Составители хрестоматии 1955 года об аншлюсе вообще умолчали: Австрия в их изложении была буквально жертвой германской военной агрессии, наравне с Польшей и Францией[159]. В учебниках 1950-х и 1960-х годов Холокост упоминался лишь изредка, и низводился до второстепенного эпизода, а иногда и вовсе замалчивался[162]. Тема традиционного австрийского антисемитизма и его роли в событиях 1938—1945 года не обсуждалась; с точки зрения авторов учебников преследование евреев было исключительно следствием личной неприязни Гитлера к ним[162]. В 1960-е годы характерным клише австрийских школьных программ стало непременное сопоставление Холокоста с Хиросимой и реже с Катынским расстрелом, при этом описаниям катастрофы Хиросимы и Нагасаки уделялось больше места, чем событиям в самой Австрии[163]. Школа внушала ученикам, что победители во Второй Мировой войне были ничем не лучше побеждённых, а преступления нацизма не являлись чем-то чрезвычайным[163].

Первые учебники, излагавшие не миф, но историческую картину событий, вышли в Австрии лишь в 1982 и 1983 годы. Авторы этих пособий впервые обсудили проблему антисемитизма в современном им обществе и впервые признали, что у гитлеровского антисемитизма были народные, австрийские корни[162]. Другие же учебники 1980-х годов старательно воспроизводили миф о жертве. Существование концлагерей не замалчивалось, но сводилось лишь к политическому преследованию политических врагов Гитлера[164]; учебники рассматривали лагеря прежде всего как место, где произошла консолидация национальной элиты, своего рода «кузницу кадров» Второй республики[160]. Холокост упоминался, но никогда не назывался геноцидом; абсолютные цифры истреблённых не назывались: австрийская школа изобрела своего рода «холокост без евреев»[165]. Лишь в 1990-е годы авторы учебников признали реальный масштаб преступлений, но сохранили сравнение Холокоста с Хиросимой. Две катастрофы по-прежнему сосуществовали и непрерывно сопоставлялись, а творившие зло австрийцы по-прежнему преподносились пассивными исполнителями чужой воли[166].

Историческая роль

Все страны, пережившие власть нацизма, после войны в той или иной мере пытались забыть собственное прошлое[167]. Одни возвеличили скромное движение сопротивления, забыв о коллаборационизме, другие, как и австрийцы, предпочли считать себя жертвами иностранной агрессии[167][168]. В Австрии, по мнению американского политолога Дэвида Арта, «спасительная ложь» о собственной «жертвенности» послужила четырём важнейшим целям:

  • На её основе, впервые в новейшей истории, объединились две главные, в прошлом непримиримые, политические силы — консерваторы и социал-демократы. Общая риторика «жертвенности» позволила забыть гражданскую войну 1930-х; взаимное молчание о прежних грехах способствовало доверительным отношениям между двумя партиями. Сложившаяся в 1940-е годы «большая коалиция» консерваторов, социал-демократов, церкви и профсоюзов правила страной почти полвека[72];
  • Признание «жертвами» всех без исключения австрийцев позволило интегрировать в общественную и политическую жизнь бывших нацистов[169], составлявших шестую часть взрослого населения страны[24];
  • Размежевание с немецкими «оккупантами» было необходимым условием построения австрийской национальной идентичности[72]. Австрийцы 1920-х и 1930-х годов считали себя немцами, а восьмилетнее пребывание в составе Рейха лишь укрепило их в этом[72]. Политики 1940-х годов понимали, что никакой австрийской нации не существует, и крайне нуждались в идеологии, которая смогла бы стать ядром новой национальной идентичности — именно эту задачу и выполнила «доктрина жертвы»[72];
  • «Доктрина жертвы» позволила в течение полувека откладывать и затягивать реституцию[133]. Промышленные активы, отнятые при Гитлере у евреев, и национализированные Второй республикой, стали частью экономического фундамента послевоенной Австрии[168].

Демонтаж мифа

Дело Вальдхайма

В 1985 году АНП выдвинула кандидатом на пост федерального президента бывшего генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма[118]. В годы войны Вальдхайм служил штабным офицером в разведывательных подразделениях вермахта на оккупированной территории СССР, Греции и Югославии. Западногерманские, а затем австрийские и американские журналисты и Всемирный еврейский конгресс обвинили Вальдхайма в членстве в нацистских организациях и в пассивном соучастии в карательных акциях на Балканах[170]. Вальдхайм последовательно отрицал все обвинения и утверждал, что «клеветническая кампания» направлена не против него лично, но против всего его поколения[171]. Президент ВЕК Эдгар Бронфман[англ.] этого и не скрывал: «Дело не лично в Вальдхайме; его ложь — второстепенна. Он — отражение всей Австрии. Суть в том, что Австрия десятилетиями лгала о своём участии в преступлениях, в которые был вовлечён Вальдхайм: о депортациях, об убийствах заложников и о множестве других [злодеяний], о которых больно даже думать…»[172]. Дело Вальдхайма захватило страну, в прессе прошла беспрецедентная по масштабу и накалу дискуссия о военном прошлом[173]. В самом её начале консерваторы, абсолютно преобладавшие в австрийских СМИ[174], сформулировали новую «доктрину жертвы», впервые в истории апеллировавшую к патриотизму австрийцев[175]. С точки зрения правых, Австрия и лично Вальдхайм стали жертвами клеветнической кампании мирового еврейства, а поддержка Вальдхайма должна была стать делом всех патриотов[175]. Вопросы о гитлеровском прошлом воспринимались как атака на патриотические чувства австрийцев; правые утверждали, что в годы войны австрийцы вели себя достойно, поэтому «раскапывание прошлого» ненужно и вредно[175].

Избирательная кампания Вальдхайма, построенная на призывах к национальным чувствам австрийцев, завершилась избранием во втором туре, но исполнять главную обязанность президента Австрии — дипломатическое представительство — он не смог[176]. США, а за ними и страны Европы объявили Вальдхайму бойкот[176]. За Австрией закрепилась репутация покровительницы нацизма и недруга Израиля. Еврейские организации непрерывно критиковали её за поддержку Организации освобождения Палестины — как за конкретные действия при Крайском, так и в связи с избранием Вальдхайма, ассоциировавшегося с проарабским большинством Организации Объединённых Наций[177]. Для «восстановления доброго имени» президента австрийское правительство учредило независимую комиссию историков. В феврале 1988 года они подтвердили обвинения против Вальдхайма: не будучи лично исполнителем либо организатором военных преступлений, он не мог не знать о них[176]. Непосредственным внутриполитическим результатом дела Вальдхайма стало поражение социал-демократов и фактический распад послевоенной двупартийной системы[178]. На политической сцене появилась левая партия зелёных, началось усиление праворадикальной Партии свободы Йорга Хайдера. Система взаимных табу рассыпалась, политики более не обязаны были хранить молчание о делах конкурентов[178].

Левая оппозиция

«Еврей, принуждённый отмывать мостовую» — часть Памятника против войн и фашизма[нем.] на Альбертинаплац[нем.]. 1988 год

Внутренняя оппозиция идеологии, которую олицетворял Вальдхайм, зародилась вдали от политической власти и влиятельных СМИ, в среде леволиберальной интеллигенции[179]. В течение нескольких лет левое движение сумело мобилизовать массы, и в 1992 году вывело на демонстрации против Йорга Хайдера более 300 тысяч человек[180]. В университетской среде скандалы вокруг Вальдхайма и Хайдера завершились торжеством леволиберальной школы и полной ревизией прежних идеологических установок[181]. Авторы поколения 1990-х годов исследовали эволюцию старых предрассудков и стереотипов (прежде всего антисемитизма), оспорили роль Сопротивления в истории страны и подробно исследовали аморальное, с их точки зрения, уклонение австрийских политиков от признания ответственности нации[181]. Внимание исследователей гитлеровских репрессий переключилось с личных судеб австрийских политиков на ранее не привлекавшие внимания кампании против цыган, гомосексуалистов, свидетелей Иеговы[134]. Критики этой школы (Габриэла Хольцер[нем.], Рудольф Бургер[нем.] и другие) обращали внимание на то, что левые авторы пыталась судить людей прошлого по моральным нормам конца XX века, и не попытались разобраться в том, возможно ли было в принципе покаяние в «преступном сообществе» (нем. Tatergesellschaft), которым была насквозь пронизанная нацизмом Австрия 1940-х годов[182].

Тогда же, во 1980-е годы, тема нацистских преступлений постепенно проникла на телевидение[183]. Дожившие до 1980-х годов жертвы нацизма, до того опасавшиеся от публичных выступлений, стали регулярно появляться на экране и как свидетели прошлого, и как герои документальных биографических лент[183]. В 1988 году у стен «Альбертины» открыли вызвавший много споров Памятник против войн и фашизма[нем.]; событием 1995 года стала публичная выставка вермахта (нем. Wermachtsaufstellung), положившая начало обсуждению ранее неприкасаемой темы о делах и судьбах почти полутора миллионов австрийцев, воевавших на стороне Гитлера[183]. Результатом поворота австрийских СМИ стала смена настроений в обществе: на смену отрицанию преступного прошлого пришло его признание[183][184]. В начале 1990-х коллективную ответственность признавал узкий круг интеллигентов, политиков и левацкой молодежи; к середине 2000-х к ним постепенно присоединилось большинство австрийцев[184].

Признание ответственности

Отказ австрийского государства от «доктрины жертвы» и постепенное признание им ответственности начался в 1988 году[185]. Австрия пополнила существовавший фонд помощи жертвам нацизма, учредило новый фонд, впервые в истории сделало выплаты в пользу эмигрантов, и расширило круг законодательно признанных жертв (прежде всего, в пользу цыган и каринтийских словенцев)[185]. Действия государства были обусловлены как переменами в австрийском обществе, так и беспрецедентным внешнеполитическим кризисом[185]. В течение всего президентского срока Вальдхайма (1986—1992) международное положение Австрии ухудшалось; к давлению еврейских диаспор присоединились правительства США и Израиля, не желавшие допускать в мировую политику страну с нацистским прошлым, поддерживавшую Арафата и Каддафи[177].

Советник федерального канцлера Франца Враницкого Гуго Портиш[нем.] ещё в 1987 году рекомендовал правительству немедленно и безоговорочно признать ответственность Австрии и покаяться перед изгнанными из Австрии евреями; Враницкий разделял это мнение, но действовать не решался[177]. Лишь в июле 1991, когда до истечения полномочий Вальдхайма оставался один год, а политический вес Враницкого и социал-демократической партии заметно усилился[186], Враницкий впервые принёс извинения от имени нации и признал её ответственность (но не вину) за преступления прошлого[187][168]. Ни американцев, ни израильтян это осторожное покаяние, произнесённое в стенах австрийского парламента, не убедило[188]. Лёд начал таять лишь после государственного визита Враницкого в Израиль в 1993 году[188]; на этот раз Враницкий признал ответственность не только нации, но и государства, c оговоркой: «Мы считали, и по-прежнему считаем, что понятие коллективной вины к австрийцам неприменимо, но мы признаём коллективную ответственность»[168]. Год спустя извинения народу Израиля принёс уже президент-консерватор Томас Клестиль[168].

«Доктрина жертвы» была полностью отвергнута[184], по крайней мере — на уровне высших лиц государства. Воля Враницкого и Клестиля к примирению сомнений не вызывала, но скептики сомневались в готовности австрийской нации разделить их позицию[188]. Консервативные политики присоединяться к новой идеологии не спешили[188], в стране стремительно росло влияние ультраправой Партии свободы. Объединение левых и правых в вопросе признания коллективной ответственности произошло лишь в 2000 году, во время очередного внешнеполитического кризиса, вызванного победой АПС на парламентских выборах[189]. На этот раз Австрия попала под давление не столько США и еврейских организаций, сколько Евросоюза[190]. Неожиданно для самих австрийцев, интегрированная в Евросоюз Австрия оказалась более уязвима к давлению извне, чем это было в 1980-е[190]. Политикам вновь пришлось идти на уступки: по настоянию Клестиля лидеры парламентских партий подписали очередную декларацию об ответственности Австрии и утвердили «дорожную карту» урегулирования требований реальных жертв нацизма[189]. По итогам работы комиссии Яблонера[нем.] Австрия признала экономическую «аризацию» 1938—1941 годов частью Холокоста (что было равносильно безоговорочному согласию на реституцию)[191]; по Вашингтонскому соглашению 2001 года Австрия признала долг перед евреями на 480 млн долларов, и сверх того 420 млн долг перед остарбайтерами[192]. Впервые в истории страны эта программа реституции была выполнена, в кратчайшие сроки[189].

Комментарии

  1. ↑ Хайдемари Уль датирует начало отказа от «доктрины жертвы» 1980 годом[1], Дэвид Арт 1986 годом[2], Эмбахер и Эккер — 1980-ми годами[3]
  2. ↑ Исход интеллектуалов начался до аншлюса, при режиме Дольфуса—Шушнига[17]. Однако, помимо эмиграции из Австрии, в 1933—1938 имел место и приток в Австрию эмигрантов — беженцев из Германии[6]
  3. ↑ Дело рабовладельцев из Граца дошло до суда британских оккупационных властей. Всего по горячим следам британцы вынесли штирийским нацистам 30 смертных приговоров, из них 24 были исполнены[20].
  4. ↑ В 1942 году, до больших военных потерь Рейха, соотношение было ещё большим: в НСДАП состояло 688 тысяч австрийцев, или 8,2 % всего населения. Вместе с членами семей они представляли четверть всех австрийцев[1]
  5. ↑ Несмотря на все перечисленные потери, фактическое население Австрии за годы войны не уменьшилось. Страна приняла сотни тысяч немцев, бежавших от союзных бомбардировок; в Австрии работали не менее миллиона иностранцев - военнопленных и рабочих из оккупированных Германией стран[11]. В апреле 1945 года на территории Австрии находились 1,65 миллиона перемещённых лиц[21].
  6. ↑ «Красно-бело-красная книга» замышлялась как многотомное издание. Второй том, который был анонсирован как «повесть об австрийском сопротивлении», так и не вышел в свет: для него, по официальной версии, не нашлось достаточно архивных свидетельств[68]
  7. ↑ Примеры — братские могилы погибшим в лагере Эбензе[нем.] и в Санкт-Флориане[91]
  8. ↑ Пример — мемориальная доска в Инсбруке на месте смерти Франца Майра[нем.], которая редактировалась дважды — в первый раз якобы по требованию германских туристов, во второй раз по требованию местных католиков[91]
  9. ↑ В малонаселённой земле Зальцбург к 1956 году насчитывалось 56 ветеранских ячеек, в Штирии в 1952 году было около 300 ячеек, охватывавших 60 тысяч ветеранов[94]
  10. ↑ По мнению Бергера - не позднее 1962 года[106], по мнению Уль - в 1965 году[107]
  11. ↑ Вопрос ставился в формулировке: «Согласны ли вы с тем, что в 1938—1945 годы евреи получили по заслугам?». Приведены цифры «полностью согласных» с эти утверждением[113]
  12. ↑ Советские власти за всё время оккупации подвергли арестам и уголовному преследованию около двух тысяч австрийцев, из которых тысяча была вывезена для суда и наказания в СССР, и около 200 казнены, как правило - за «шпионаж». Намного большее число нацистов были задержаны советскими властями, а затем переданы в австрийские органы[124]
  13. ↑ После поражения коммунистов на выборах ноября 1945 года советские власти оставили идею об «экспорте революции» в Австрию и более не рассчитывали на австрийскую компартию[123]
  14. ↑ Именно в британском секторе, в Каринтии, доля нацистов среди населения была наибольшей. На выборах 1949 года реабилитированные нацисты составляли 18,8 % электората Каринтии; в Вене их было 9,9 %, а в Нижней Австрии и Бургенланде всего 8,7 %[125]
  15. ↑ Эти слова Хелмера, произнесённые на закрытом заседании временного правительства, были впервые опубликованы в 1988 году Робертом Найтом. Работа Найта спровоцировала новый раунд публичной дискуссии об уклонении Австрии от ответственности[133][134]
  16. ↑ Например, в 1952 году условием признания Австрией государства Израиль стал отказ Израиля от материальных претензий к Австрии[137]
  17. ↑ В 1938—1939 годы только в Вене было «арианизировано» не менее 59 тысяч квартир, в которых ранее жили евреи. Реституция прав аренды, как таковых, отвергалась всеми поколениями австрийских политиков под предлогом того, что это потребовало бы выселения десятков тысяч новых жильцов и вызвало бы массовые волнения. Лишь в 2000 году Австрия согласилась выплатить взамен утраченных прав по 7000 долларов за каждую квартиру[143]
  18. ↑ Пример — кампания австрийского министерства культуры по возврату нескольких тысяч предметов искусства (1966—1972)[146]

Примечания

  1. ↑ 1 2 Uhl, 1997, p. 66.
  2. ↑ 1 2 3 4 Art, 2005, p. 104.
  3. ↑ 1 2 Embacher and Ecker, 2010, p. 16.
  4. ↑ Uhl, 2006, pp. 40—41.
  5. ↑ Pelinka, 1988, p. 71.
  6. ↑ 1 2 Embacher and Ecker, 2010, p. 17.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 Bukey, 2002, p. 33.
  8. ↑ Steininger, 2008, p. 12.
  9. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 18.
  10. ↑ Steininger, 2012, p. 15.
  11. ↑ 1 2 3 4 Steininger, 2012, p. 16.
  12. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Embacher and Ecker, 2010, p. 19.
  13. ↑ Silverman, 2012, p. 143, 144.
  14. ↑ Bukey, 1983, pp. 177,178.
  15. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 15.
  16. ↑ 1 2 Полтавский, 1973, p. 97.
  17. ↑ 1 2 Schwarz, 2004, p. 179.
  18. ↑ 1 2 3 4 Полтавский, 1973, p. 99.
  19. ↑ 1 2 3 Bischof, 2004, p. 20.
  20. ↑ Polaschek, M. Austrian and British trials over massacres of Jews at the end of World War II // Austia in the European Union. — Transaction Publishers. — 2002. — P. 298-308. — (Contemporary Austrian studies). — ISBN 9781412817646.
  21. ↑ 1 2 3 4 Embacher and Ecker, 2010, p. 23.
  22. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 21.
  23. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 22.
  24. ↑ 1 2 Bekes, 2015, p. 308.
  25. ↑ Steininger, 2012, pp. 15, 16.
  26. ↑ Pelinka, 1997, p. 96.
  27. ↑ Paris Statesmen Fear Austria Is Only First Victim in Germany's Plans for Europe // The New York Times. — 1938. — № 19 February.
  28. ↑ Фишер, О. И. Австрия в когтях гитлеровской Германии. — Издание Академии наук СССР, 1941. — С. 1.
  29. ↑ Полтавский, 1973, с. 14.
  30. ↑ Полтавский, 1973, p. 136.
  31. ↑ Steininger, 2012, pp. 25—26.
  32. ↑ Steininger, 2012, p. 26.
  33. ↑ 1 2 3 Полтавский, 1973, p. 138.
  34. ↑ 1 2 3 4 Pick, 2000, p. 19.
  35. ↑ Steininger, 2012, p. 27, 33.
  36. ↑ Steininger, 2012, p. 31.
  37. ↑ Keyserlingk, 1990, pp. 138—139.
  38. ↑ Steininger, 2012, pp. 31—32.
  39. ↑ 1 2 3 Steininger, 2012, p. 33.
  40. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Steininger, 2012, p. 36.
  41. ↑ Keyserlingk, 1990, p. 157.
  42. ↑ Keyserlingk, 1990, pp. 132—133.
  43. ↑ Steininger, 2012, p. 27.
  44. ↑ Keyserlingk, 1990, p. 145.
  45. ↑ 1 2 Pick, 2000, p. 18.
  46. ↑ 1 2 3 Bukey, 2002, p. 186.
  47. ↑ Полтавский, 1973, p. 135.
  48. ↑ Bukey, 2002, pp. 186, 188, 193.
  49. ↑ 1 2 3 4 5 Bukey, 2002, p. 208.
  50. ↑ 1 2 Keyserlingk, 1990, pp. 159—160.
  51. ↑ Steininger, 2008, p. 36.
  52. ↑ Bukey, 2002, p. 205.
  53. ↑ Bukey, 2002, pp. 197, 198, 206.
  54. ↑ Bukey, 2002, p. 209.
  55. ↑ Keyserlingk, 1990, p. 163.
  56. ↑ Bukey, 2002, p. 213.
  57. ↑ 1 2 Uhl, 2013, p. 210.
  58. ↑ Steininger, 2008, pp. 43—44.
  59. ↑ Steininger, 2008, p. 44.
  60. ↑ Bukey, 2002, p. 227.
  61. ↑ Proclamation of the Second Republic of Austria (Vienna, 27 April 1945). Le Gouvernement du Grand-Duche de Luxembourg.
  62. ↑ 1 2 3 4 Uhl, 2006, p. 41.
  63. ↑ 1 2 3 Bischof, 2004, p. 18.
  64. ↑ Uhl, 1997, pp. 65—66.
  65. ↑ 1 2 Embacher and Ecker, 2010, p. 25.
  66. ↑ Steininger, 2008, p. 16.
  67. ↑ 1 2 3 4 Bukey, 2002, p. 229.
  68. ↑ 1 2 3 Bischof, 2004, p. 19.
  69. ↑ Steininger, 2008, p. 13.
  70. ↑ 1 2 Steininger, 2008, p. 14.
  71. ↑ 1 2 Pelinka, 1997, p. 97.
  72. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Art, 2005, p. 107.
  73. ↑ 1 2 3 Embacher and Ecker, 2010, pp. 25, 26.
  74. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 26.
  75. ↑ 1 2 3 4 Bailer, 1997, p. 104.
  76. ↑ Uhl, 2013, p. 209.
  77. ↑ 1 2 3 Uhl, 2006, p. 43.
  78. ↑ 1 2 3 4 Embacher and Ecker, 2010, p. 31.
  79. ↑ 1 2 Embacher and Ecker, 2010, p. 32.
  80. ↑ Bailer, 1997, p. 104: «the Jewish victims could not be politically instrumentalized».
  81. ↑ 1 2 3 Uhl, 2006, p. 44.
  82. ↑ Embacher and Ecker, 2010, pp. 24, 31.
  83. ↑ Riekmann, 1999, p. 84.
  84. ↑ 1 2 Nideracher, 2003, p. 22.
  85. ↑ Uhl, 2006, pp. 43, 45.
  86. ↑ Uhl, 2006, pp. 44, 45.
  87. ↑ 1 2 3 Embacher and Ecker, 2010, p. 27.
  88. ↑ 1 2 3 4 5 6 Bailer, 1997, p. 106.
  89. ↑ Цит. по Hammerstein, Katrin. Schuldige Opfer? Der Nazinalsozialismus in der Grundungsmythen der DDR, Osterreichs und der Bundesrepublik Deutschland // Nationen und ihre Selbstbilder: postdiktatorische Gesellschaften in Europa. — Wallstein Verlag, 2008. — P. 47. — (Diktaturen und ihre Überwindung im 20. und 21. Jahrhundert). — ISBN 9783835302129.
  90. ↑ Uhl, 2006, p. 50.
  91. ↑ 1 2 Uhl, 2006, p. 53.
  92. ↑ 1 2 3 Uhl, 2013, p. 214.
  93. ↑ 1 2 Bundespräsidentenwahl - Historischer Rückblick. Bundesministerium für Inneres (Министерство внутренних дел Австрии).
  94. ↑ 1 2 Berg, 1997, p. 526.
  95. ↑ Berg, 1997, pp. 530, 539.
  96. ↑ 1 2 3 Berg, 1997, p. 530.
  97. ↑ Berg, 1997, p. 531.
  98. ↑ Berg, 1997, p. 533.
  99. ↑ Embacher and Ecker, 2010, pp. 15—16.
  100. ↑ 1 2 3 4 Berger, 2012, p. 94.
  101. ↑ Uhl, 2006, p. 46.
  102. ↑ Berg, 1997, p. 534.
  103. ↑ Berg, 1997, p. 536.
  104. ↑ Berg, 1997, p. 537.
  105. ↑ 1 2 Berg, 1997, p. 540.
  106. ↑ Berger, 2012, p. 95.
  107. ↑ 1 2 3 4 5 6 Uhl, 2006, p. 56.
  108. ↑ 1 2 Uhl, 2006, p. 57.
  109. ↑ Berger, 2012, p. 120.
  110. ↑ Uhl, 2006, p. 58.
  111. ↑ 1 2 3 Berger, 2012, p. 102.
  112. ↑ Art, 2005, p. 111.
  113. ↑ 1 2 3 Pelinka, 1989, p. 255.
  114. ↑ 1 2 3 Art, 2005, p. 113.
  115. ↑ Berger, 2012, p. 121.
  116. ↑ 1 2 3 Art, 2005, p. 114.
  117. ↑ 1 2 3 Uhl, 2006, p. 59.
  118. ↑ 1 2 Art, 2005, p. 115.
  119. ↑ Deak, 2006, p. 145.
  120. ↑ Deak, 2006, pp. 138—139.
  121. ↑ 1 2 3 Embacher and Ecker, 2010, p. 24.
  122. ↑ Deak, 2006, pp. 130—131, 139.
  123. ↑ 1 2 3 4 Deak, 2006, p. 139.
  124. ↑ Bekes, 2015, pp. 22-23.
  125. ↑ Pelinka, 1989, p. 251.
  126. ↑ 1 2 Knight, 2007, pp. 586—587.
  127. ↑ 1 2 3 Berger, 2012, p. 93.
  128. ↑ Deak, 2006, p. 140.
  129. ↑ 1 2 Bekes, pp. 309—310.
  130. ↑ Deak, 2006, pp. 145—146.
  131. ↑ 1 2 Bailer, 1997, p. 105.
  132. ↑ Bukey, 2000, p. 231.
  133. ↑ 1 2 3 4 Art, 2005, p. 108.
  134. ↑ 1 2 Embacher and Ecker, 2010, p. 29.
  135. ↑ 1 2 3 4 Bailer, 2011, p. 308.
  136. ↑ Berger, 2012, p. 122.
  137. ↑ Berger, 2012, p. 100.
  138. ↑ 1 2 3 Bailer, 2011, p. 311.
  139. ↑ Embacher and Ecker, 2010, pp. 35, 36—37.
  140. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 34.
  141. ↑ Embacher and Ecker, 2010, p. 35.
  142. ↑ Bailer, 1997, p. 107.
  143. ↑ Bailer, 2011, pp. 313-315.
  144. ↑ Bailer, 2011, p. 309.
  145. ↑ Karn, 2015, p. 99.
  146. ↑ Bailer, 2011, p. 319.
  147. ↑ Korostelina, 2013, pp. 94—95.
  148. ↑ Korostelina, 2013, p. 95.
  149. ↑ Pelinka, 1997, pp. 97-98.
  150. ↑ 1 2 3 Ritter, 1992, p. 113.
  151. ↑ Pelinka, 1997, p. 98.
  152. ↑ 1 2 Pelinka, 1997, pp. 95, 98.
  153. ↑ 1 2 Pelinka, 1997, pp. 99.
  154. ↑ 1 2 Uhl, 2006, p. 48.
  155. ↑ Uhl, 2006, p. 45.
  156. ↑ 1 2 Knight, 2007, p. 572.
  157. ↑ Korostelina, 2013, p. 109.
  158. ↑ Korostelina, 2013, pp. 111.
  159. ↑ 1 2 3 4 Korostelina, 2013, p. 139.
  160. ↑ 1 2 Korostelina, 2013, p. 141.
  161. ↑ Utgaard, 1999, pp. 201, 202.
  162. ↑ 1 2 3 Utgaard, 1999, p. 202.
  163. ↑ 1 2 Utgaard, 1999, pp. 202—206.
  164. ↑ Utgaard, 1999, p. 204.
  165. ↑ Utgaard, 1999, p. 205.
  166. ↑ Utgaard, 1999, p. 209.
  167. ↑ 1 2 Uhl, 2013, p. 208.
  168. ↑ 1 2 3 4 5 Karn, 2015, p. 88.
  169. ↑ Art, 2005, p. 109.
  170. ↑ Art, 2005, pp. 118, 132.
  171. ↑ Art, 2005, pp. 118, 121.
  172. ↑ Art, 2005, p. 118: «The issue is not Kurt Waldheim. He is a mirror of Austria. His lies are of secondary importance. The real issue is that Austria has lied for decades about its own involvement in the atrocities Mr. Waldheim was involved in: deportations, reprisal murders, and others too painful to think about».
  173. ↑ Art, 2005, p. 118.
  174. ↑ Art, 2005, p. 121.
  175. ↑ 1 2 3 Art, 2005, p. 120.
  176. ↑ 1 2 3 Art, 2005, p. 117.
  177. ↑ 1 2 3 Pick, 2000, pp. 197—199.
  178. ↑ 1 2 Art, 2005, p. 119.
  179. ↑ Art, 2005, p. 130.
  180. ↑ Art, 2005, p. 132.
  181. ↑ 1 2 Knight, 2007, p. 574.
  182. ↑ Knight, 2007, p. 575.
  183. ↑ 1 2 3 4 Embacher and Ecker, 2010, p. 30.
  184. ↑ 1 2 3 Karn, 2015, p. 89.
  185. ↑ 1 2 3 Embacher and Ecker, 2010, p. 36.
  186. ↑ Berger, 2012, p. 112.
  187. ↑ Pick, 2000, p. 197.
  188. ↑ 1 2 3 4 Pick, 2000, p. 200.
  189. ↑ 1 2 3 Berger, 2012, pp. 116.
  190. ↑ 1 2 Berger, 2012, pp. 117—118.
  191. ↑ Karn, 2015, p. 93.
  192. ↑ Karn, 2015, pp. 100—101.

Источники

  • Полтавский, М. А. Дипломатия империализма и малые страны Европы. — М. : Международные отношения, 1973.
  • Art, D. The Politics of the Nazi Past in Germany and Austria. — Cambridge University Press, 2005. — ISBN 9781139448833.
  • Bailer, B.[нем.]. They Were All Victims: The Selective Treatment of the Consequences of National Socialism // Austrian Historical Memory and National Identity. — Transaction Publishers, 1997. — P. 103—115. — ISBN 9781412817691.
  • Bailer, B. Restitution and Compensation of Property in Austria 1945-2007 // New Perspectives on Austrians and World War II (Austrian Studies vol. I). — Transaction Publishers, 2011. — P. 306—340. — ISBN 9781412815567.
  • Bekes, C. et al. Soviet Occupation of Romania, Hungary, and Austria 1944/45–1948/49. — Central European University Press, 2015. — ISBN 9789633860755.
  • Berg, M. P. Challenging Political History in Postwar Austria: Veterans' Associations, Identity and the Problem of Contemporary History. — Central European History. — 1997. — Vol. 30. — P. 513—544.
  • Berger, T. War, Guilt, and World Politics after World War II. — 2012. — ISBN 9781139510875.
  • Bischof, G. Victims? Perpetrators? "Punching Bags" of European Historical Memory? The Austrians and Their World War II Legacies // German Studies Review. — 2004. — Vol. 27, № 1. — P. 17—32.
  • Bukey, E. B. Hitler's Austria: Popular Sentiment in the Nazi Era, 1938—1945. — University of North Carolina Press. — ISBN 9780807853634.
  • Bukey, E. B. Hitler's Hometown under Nazi Rule: Linz, Austria, 1938-45 // Central European History. — 1983. — Vol. 16, № 2. — P. 171—186.
  • Deak, I. Political Justice in Austria and Hungary after World War Two // Retribution and Reparation in the Transition to Democracy / Ed. J. Elster. — Cambridge University Press, 2006. — P. 124—147. — ISBN 9781107320536.
  • Embacher, H. and Ecker, M. A Nation of Victims // The Politics of War Trauma: The Aftermath of World War II in Eleven European Countries. — Amsterdam University Press, 2010. — P. 15—48. — ISBN 9789052603711.
  • Karn, A. Amending the Past: Europe's Holocaust Commissions and the Right to History. — University of Wisconsin Press, 2015. — ISBN 9780299305543.
  • Karsteiner, U. Sold globally — remembered locally: Holocaust Cinema // Narrating the Nation: Representations in History, Media, and the Arts. — Berghahn Books, 2013. — P. 153—180. — ISBN 9780857454126.
  • Keyserlingk, R. Austria in World War II: An Anglo-American Dilemma. — McGill-Queen's Press, 1990. — ISBN 9780773508002.
  • Knight, R. Denazification and Integration in the Austrian Province of Carinthia // The Journal of Modern History. — 2007. — Vol. 79, № 3. — P. 572-612.
  • Korostelina, K. History Education in the Formation of Social Identity. — Palgrave McMillan, 2013. — ISBN 9781137374769.
  • Monod, D. Settling Scores: German Music, Denazification, and the Americans, 1945—1953. — University of North Carolina Press, 2006. — ISBN 9780807876442.
  • Niederacher, S. The Myth of Austria as Nazi Victim, the Emigrants and the Discipline of Exile Studies // Austrian Studies. — 2003. — Vol. 11. 'Hitler's First Victim'? Memory and Representation in Post-War Austria. — P. 14—32.
  • Pelinka, A.[нем.]. The Great Austrian Taboo: The Repression of the Civil War // New German Critique. — 1988. — № 43. — P. 69—82.
  • Pelinka, A. The Second Republics Reconstruction of History // Austrian Historical Memory and National Identity. — Transaction Publishers, 1997. — P. 95—103. — ISBN 9781412817691.
  • Pelinka, A. SPO, OVP and the New Ehemaligen // Conquering the Past: Austrian Nazism Yesterday & Today / Ed. F. Parkinson. — Wayne State University Press, 1989. — P. 245-256. — ISBN 9780814320549.
  • Pick, H.[англ.]. Guilty Victims: Austria from the Holocaust to Haider. — I. B. Tauris, 2000. — ISBN 9781860646188.
  • Riedlsperger, M. E. FPO: Liberal or Nazi? // Conquering the Past: Austrian Nazism Yesterday & Today / Ed. F. Parkinson. — Wayne State University Press, 1989. — P. 257-278. — ISBN 9780814320549.
  • Riekmann, S. The Politics of Aufgrenzung, the Nazi Past and the European Dimension of the New Radical Right in Austria // The Vranitzky Era in Austria. — Transaction Publishers, 1999. — P. 78—105. — (Contemporary Austrian Studies, vol. 7). — ISBN 9781412841139.
  • Ritter, H. Austria and the Struggle for German Identity // German Studies Review. — 1992. — Vol. 15. — P. 111—129.
  • Schwarz, E. Austria, Quite a Normal Nation // New German Critique. — 2004. — № 93. Austrian Writers Confront the Past. — P. 175—191.
  • Steininger, R.[нем.]. Austria, Germany, and the Cold War: From the Anschluss to the State Treaty, 1938—1955. — Berghahn Books, 2012. — ISBN 9780857455987.
  • Stuhlpfarrer, K. Nazism, the Austrians and the Military // Conquering the Past: Austrian Nazism Yesterday & Today / Ed. F. Parkinson. — Wayne State University Press, 1989. — P. 190-206. — ISBN 9780814320549.
  • Uhl, H.[нем.]. Austria's Perception of the Second World War and the National Socialist Period // Austrian Historical Memory and National Identity. — Transaction Publishers, 1997. — P. 64—94. — ISBN 9781412817691.
  • Uhl, U. From Victim Myth to Coresponsibility Thesis // The Politics of Memory in Postwar Europe. — Duke University Press, 2006. — P. 40—72. — ISBN 9780822338178.
  • Uhl, H. From Discourse to Representation: Austrian Memory in Public Space // Narrating the Nation: Representations in History, Media, and the Arts. — Berghahn Books, 2013. — P. 207—222. — ISBN 9780857454126.
  • Utgaard, P. Remembering and Forgetting the Holocaust in Austrian Schools 1955—1996 // The Vranitzky Era in Austria. — Transaction Publishers, 1999. — P. 201—215. — (Contemporary Austrian Studies, vol. 7). — ISBN 9781412841139.
Источник — https://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=Австрия_—_первая_жертва_нацизма&oldid=80536473