Тит Ливий

Тит Ливий
лат. Titus Livius
Тит Ливий на гравюре начала XX века. Портретная фантазия неизвестного художника
Дата рождения	59 до н. э.
Место рождения	Патавий, Цизальпийская Галлия, Римская республика
Дата смерти	17 (76 лет)
Место смерти	Патавий, Римская империя
Гражданство	Римская империя
Род деятельности	историк
Годы творчества	ок. 30 до н. э. — 17 н. э.
Жанр	историография
Язык произведений	латинский
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе
Цитаты в Викицитатнике

Тит Ли́вий (лат. Titus Livius; 59 год до н. э., Патавий — 17 год н. э.) — древнеримский историк, автор частично сохранившейся «Истории от основания города» (Ab urbe condita). Начав составлять «Историю» около 30 года до н. э., Ливий работал над ней до конца жизни и описал события от мифического прибытия Энея из Трои на Апеннинский полуостров до 9 года до н. э. Сочинение состояло из 142 книг (соответствуют современным главам), но сохранились лишь книги 1—10 и 21—45 (описывают события до 292 года до н. э. и с 218 до 167 года до н. э.), небольшие фрагменты других книг, а также периохи — краткие пересказы содержания.

Ливий писал ярким и живым латинским языком, мастерски применял художественные приёмы, удачно выстраивал повествование, но не утруждал себя самостоятельными исследованиями, некритически пересказывал свои источники и не всегда разрешал противоречия между ними (однако отмечают его атеистичный подход). На его исторические и религиозные воззрения отчасти повлияли идеи историков-предшественников (прежде всего, Саллюстия) и стоическая философия. Ливий был первым римским историком, не занимавшим никаких государственных должностей и, несмотря на близкое знакомство с императором Октавианом Августом, мог свободно выражать свои политические взгляды.

Ливий завоевал славу крупнейшего римского историка ещё в античную эпоху и удерживал её до XIX века, когда оценка его сочинения была пересмотрена ввиду серьёзных недостатков в работе с источниками и увлечённости автора стилистической отделкой в ущерб точности.

Биография

Мельничный мост (Понте-Молино) в Падуе через реку Баккильоне. Построен в I веке до н. э., впоследствии реконструировался.

О жизни Тита Ливия известно немногое. Отчасти это связано с тем, что в сохранившихся книгах его сочинения историк очень редко говорил о себе. В последних книгах, которые описывали современные события, автобиографическая информация могла присутствовать, но они не сохранились. Очень мало биографической информации сообщают о Ливии другие римские авторы, включая и поклонников его творчества. Как и большинство римских писателей, Тит Ливий происходил не из Рима: известно, что он родился в Патавии (современная Падуя) — одном из богатейших городов Апеннинского полуострова после Рима. Эта часть Италии севернее реки По (Транспадания) окончательно получила права римского гражданства лишь в 49 году до н. э. при поддержке Гая Юлия Цезаря, хотя к тому времени местное население уже было романизировано. В годы гражданских войн в родном городе историка доминировали республиканские симпатии. Дату рождения Ливия обычно относят к 59 году до н. э. Позднеантичный хронист Иероним Стридонский сообщает о Ливии два противоречивых факта: по его сведениям, он родился в 59 году до н. э., но был ровесником Марка Валерия Мессалы Корвина, который родился пятью годами ранее. По мнению историка Рональда Сайма, рождение Ливия следует относить к 64 году до н. э.: он считает, что Иероним ошибочно прочёл в своём источнике «консульство [Гая Юлия] Цезаря и Бибула» (Caesare et Bibulo — 59 год до н. э.) вместо «консульство [Луция Юлия] Цезаря и Фигула» (Caesare et Figulo — 64 год до н. э.). Впрочем, могла произойти и противоположная ошибка: как замечает британский историк, Иероним нередко ошибался в датах.

Скорее всего, Ливий происходил из состоятельной семьи. В надписи, которая, возможно, была надгробием историка, упоминается имя его отца — Гай. Тит Ливий, вероятно, получил образование в родном городе, поскольку внутренние конфликты 50-х и гражданские войны 40-х годов до н. э. препятствовали получению образования у лучших риторов в Риме и делали проблематичными учебные путешествия в Грецию. Свидетельств прохождения им военной службы нет. Плутарх упоминает, что живший в Патавии авгур (гадатель по птицам) Гай Корнелий, якобы сообщивший о победе Цезаря в битве при Фарсале до прихода новостей о ней, был знакомым (др.-греч. γνώριμος) Ливия. Скорее всего, Ливий перебрался в Рим вскоре после окончания гражданских войн (впрочем, Г. С. Кнабе полагает, что историк прибыл в столицу уже около 38 года до н. э.). Неизвестно, чем Ливий занимался в Риме: он никогда не занимал никаких должностей, однако мог позволить себе жизнь в столице и заниматься историей. Г. С. Кнабе предполагает, что средства к существованию ему обеспечило унаследованное состояние, которое удалось сохранить от экспроприаций. Рональд Меллор называет его первым профессиональным историком в Риме, поскольку с начала 20-х годов до н. э. он посвятил занятию историей всю жизнь. Славу он снискал ещё при жизни, и на публичных чтениях его сочинений — новинке эпохи Августа — всегда было многолюдно. Плиний Младший упоминает о жителе Гадеса (современный Кадис в Испании), приплывшем в Рим только для того, чтобы посмотреть на историка. «История» не была первым сочинением Тита Ливия: он писал и небольшие работы философского характера (о сочинениях в форме диалогов и трактатов упоминает Сенека), но они не сохранились. Предполагается, что в них Ливий выступал с позиций философов-стоиков, адаптировавших учение Новой Стои к современности.

«Август из Прима-Порта».

В столице Ливий познакомился с Октавианом Августом. Вероятно, их знакомство произошло благодаря образованности Ливия: первый император выступал активным покровителем наук и искусств. Тацит даже называет их отношения дружбой. Известно о совете Ливия будущему императору Клавдию заниматься историей. Тот внял его рекомендации, и Светоний рассказывает о довольно крупных по объёму исторических сочинениях императора. Кроме того, в сохранившихся фрагментах речей Клавдия обнаруживаются некоторые черты сходства с «Историей» Ливия. За наставничество над Клавдием Ливия могли вознаградить. Поскольку в годы знакомства Ливия и Августа Клавдий жил в Палатинском дворце, историк наверняка был знаком со всей семьёй императора. Несмотря на близость к императору и популярность, Тит Ливий не был «придворным историографом». Благодаря Тациту известно, что взгляды историка и императора на противостояние Цезаря (приёмного отца Октавиана) и Гнея Помпея не совпадали. Нет и известий о связях Ливия с Меценатом, главным покровителем литературных талантов своего времени и ближайшим другом императора. Отношение Ливия к политике самого Августа неясно (см. раздел «Политические взгляды Ливия»).

Всего Ливий работал около 40 лет и не остановился, даже когда прославился на всю империю. По словам Плиния Старшего, «он уже достаточно приобрёл себе славы и мог бы покончить, если бы мятежный дух его не находил пищи в труде». По свидетельству Иеронима Стридонского, Ливий умер в родном Патавии в 17 году н. э. Эта дата является традиционной. Рональд Сайм, предполагая ошибку Иеронима на пять лет, предлагает в качестве даты смерти 12 год н. э. Майкл Грант допускает, что историк мог умереть в 7 году н. э. О семье Ливия известно немного: есть сведения, что двое его сыновей также занимались литературной деятельностью (по другой версии, его старший сын умер ещё в детстве), а дочь вышла замуж за ритора Луция Магия. Квинтилиан упоминает о письме Ливия к сыну, в котором историк советует ориентироваться на стиль Демосфена и Цицерона. В Средние века в Падуе было обнаружено надгробие, которое могло указывать на могилу Ливия. В нём упоминались Тит Ливий, сын Гая, и его жена Кассия Прима, дочь Секста.

«История от основания города»

Основная статья: История от основания города

Структура. Название

Важнейшее сочинение Ливия — «История от основания города» в 142 книгах. Его объём очень велик: по современным подсчётам, если бы до наших дней сохранилось всё произведение, оно насчитывало бы около восьми тысяч печатных страниц и двух миллионов слов. Однако полностью или почти целиком сохранилось всего 35 книг (подробнее о сохранности сочинений Ливия см. ниже). Книги сгруппированы по десять в декады (от др.-греч. δέκα [deka] — десять), а также по пять в полудекады, или пентады (от др.-греч. πέντε [pente] — пять). В начале каждой декады или полудекады обычно, но не всегда, помещалось специальное введение. Впрочем, точно неизвестно, ввёл ли это деление сам автор или оно появилось позднее. Кроме того, по периодам прослеживается частичный отход Ливия от деления на пяти- и десятикнижия при описании истории поздней республики. Сильно меняется и детализация труда: первая книга охватывает больше 250 лет, а некоторые из последних книг описывают события одного года в нескольких книгах. В качестве возможных объяснений предлагаются версии о различной степени подробности источников и осознание историком большего интереса к недавним событиям. Распространено предположение, что изначально Ливий планировал довести повествование до 43 года до н. э., что составило бы 120 книг. По другой версии, гипотеза о возможном окончании «Истории» 43 годом до н. э. отвечает лишь соображениям структуры — делению на декады и пентады, но такая хронология была невыгодной ни для Ливия, ни для Октавиана, и потому допускается, что в изначальные планы Ливия входило описание событий вплоть до окончания гражданских войн в 30 году до н. э. или до 27 года до н. э. Слова Плиния Старшего (см. выше) рассматриваются как дополнительное свидетельство в пользу более скромного изначального замысла. Кроме того, последние 22 книги выбиваются из изначального деления на 5 и 10 книг. Если предположение о первоначальном плане в 120 книг справедливо, работа должна была демонстрировать разительный контраст эпохи гражданских войн со славным прошлым. Расширение Ливием изначального замысла в этом случае рассматривается как попытка показать возрождение Рима в правление Августа. Допускается, что Ливий мог планировать написать 150 книг, и сочинение, таким образом, осталось незавершённым. Причинами незавершённости работы называются смерть Ливия, серьёзная болезнь, вынудившая его отказаться от занятий историей, а также осознанное желание не описывать политизированные события современности.

Общепринятое название работы «История от основания города» является условным, поскольку настоящее заглавие неизвестно. Сам Ливий называет своё сочинение «Летописью» (лат. Annales), что, впрочем, может быть лишь характеристикой, а не названием. Плиний Старший называет работу Ливия «Историей» (лат. Historiae — историческое сочинение в нескольких книгах). Название «Ab urbe condita libri» (Книги от основания города) встречается лишь в поздних рукописях. Возможно, оно заимствовано из приписки «Книга [номер] Тита Ливия от основания города закончена» в конце каждой книги в манускриптах. Книги 109—116 иногда упоминаются как «книги о гражданской войне» (Belli civilis libri). По предположению Г. С. Кнабе, сочинение историка могло вообще не иметь названия.

Датировка

Храм Януса в Риме. Изображение на сестерции, отчеканенном в правление Нерона.

О времени начала работы над «Историей» существуют различные мнения. Традиционно считается, что Ливий начал работать над своим важнейшим сочинением не ранее 27 года до н. э., что связывается с версией о составлении первой книги между 27 и 25 годами до н. э. Предпосылки для датировки следующие: историк упоминает третье закрытие ворот храма Януса (29 год до н. э.), что символизировало окончание всех войн, но не упоминает четвёртое (25 год до н. э.); кроме того, он называет императора Августом, а этот титул он принял 16 января 27 года до н. э. Впрочем, использование термина Augustus не обязательно обозначает именно титул Октавиана (оно может быть лишь эпитетом). В 1940 году Жан Байе (фр. Jean Bayet) предположил, что все фрагменты «Истории», в которых упоминается Август, являются более поздними вставками, сделанными, вероятно, после первого издания начальных книг «Истории». Впоследствии гипотезу развил Торри Джеймс Льюс (англ. Torrey James Luce). Согласно его точке зрения, по крайней мере одна из возможных вставок, упоминающая Августа, прямо противоречит основному тексту Ливия и потому наверняка добавлена позднее. Предложенные им аргументы признаются убедительными. Из-за этих предположений возможна существенно более ранняя датировка «Истории» — до 31 года до н. э. или даже началом 30-х годов до н. э. Тем не менее, прямых подтверждений существования двух редакций первых книг нет. В 2000 году Пол Бёртон предложил новый аргумент в пользу ранней датировки — упоминание в первой книге реконструкции Большой клоаки Агриппой: по мнению исследователя, Ливий имел в виду ещё незавершённую работу, что позволило ему датировать первую книгу сочинения между 33 и 31 годами до н. э. Свидетельство пришедшего к схожим выводам Жана Байе он, впрочем, отверг. По мнению австрийского историка Вальтера Шайделя, особенности описания результатов цензов в книге 3 и в периохе книги 59 указывают на создание этих книг вскоре после переписей Августа в 28 и 8 годах до н. э. соответственно. Косвенным аргументом в поддержку своей гипотезы исследователь считает равномерность создания книг Ливия — около трёх в год; в противном случае Ливий должен был работать над сочинением с неравномерной скоростью. Несмотря на попытки удревнить «Историю» Ливия, широко распространена традиционная версия о начале работы над ней в 20-е годы до н. э., а самой ранней датировкой предисловия считается 28 год до н. э.

Третья декада традиционно датируется между 24 и 14 годами до н. э.: в 28-й книге упоминается победа над испанцами. Впрочем, неясно, какую из двух войн подразумевал Ливий — победу Агриппы над кантабрами (19 год до н. э.) или кампанию Августа 27—25 годов до н. э. Книга 59 была написана после 18 года до н. э.: упоминается закон этого года (впрочем, текст этой книги утерян, и соответствующая информация содержится лишь в периохе). Книги, рассказывавшие о жизни Гнея Помпея Магна, были написаны ещё при жизни Августа: Тацит сохранил рассказ, что император нашёл их предвзятыми в пользу этого военачальника и даже называл Ливия помпеянцем. Книга 121, если верить примечанию к периохе, появилась уже после смерти Августа.

Источники. Исторический метод

Источники Ливия

Как и большинство римских историков своего времени, Ливий опирался преимущественно на сочинения предшественников, а к изучению документов прибегал достаточно редко. Свои источники он называет нечасто, лишь когда их свидетельства не совпадают. В любом случае Ливия не интересовало исследование истинности описываемых событий и установление причинно-следственных связей. Обычно Ливий выбирал наиболее правдоподобную версию из нескольких и следовал ей. Степень правдоподобности информации определялась им субъективно, о чём он сообщил: «Раз дело касается столь древних событий, я буду считать достаточным признавать за истину то, что похоже на истину». Если единственный доступный Ливию источник сообщал малоправдоподобные сведения, историк мог сообщить читателям о своём сомнении: «Хотя приводимые этим писателем [Валерием Анциатом] чи́сла [потерь римлян и лигурийцев] не вызывают доверия, ибо никому не превзойти его в преувеличениях, тем не менее очевидно, что победа была великая». Недоверие к фантастическим цифрам предшественников (нередко на одного убитого в битве римского солдата приходились якобы десятки и сотни погибших противников), впрочем, осталось во многом декларативным, поскольку альтернативные источники информации у Ливия зачастую отсутствовали. Ливий упоминает о гибели почти всех записей о событиях раннеримской истории из-за разграбления Рима галлами в 390 году до н. э., что могло повлиять на его мнение о ненадёжности сведений анналистов. Ливий старается не попадать под слишком сильное влияние своих источников, нередко сглаживая победные реляции римских анналистов. Впрочем, среди современных исследователей встречается и мнение о некритическом восприятии Ливием хроник и сочинений предшественников. Рональд Меллор предлагает не судить строго Ливия за его отношение к источникам: видя одной из своих задач передачу потомкам римской традиции, он записывал даже то, с чем не был согласен. Определённую роль в сохранении сомнительных свидетельств могла сыграть убеждённость Ливия в существовании циклических закономерностей римской истории, из-за которых события, случившиеся в древности, могут повторяться.

Рафаэль Санти. Станца делла Сеньятура в Ватикане, 1510—1511. Четвёртый слева — Квинт Энний.

Традиционно считается, что для написания первой декады Ливий использовал труды анналистов Фабия Пиктора, Кальпурния Пизона, Клавдия Квадригария, Валерия Анциата, Лициния Макра, Элия Туберона (неясно, был ли это Луций Элий Туберон или его сын Квинт), Цинция Алимента, а также поэта Квинта Энния. Впрочем, они использовались в различной степени: Валерий Анциат и Лициний Макр, вероятно, были важнейшими, Элий Туберон и Клавдий Квадригарий — менее значимыми. Различные исследователи приходят к полярным выводам о предпочтениях Ливия в выборе источников: С. И. Соболевский отмечает, что Ливий обычно предпочитал использовать более новых авторов, а Т. И. Кузнецова сделала противоположное наблюдение. При этом неизвестны факты использования сочинений антикваров I века до н. э. — Варрона и Аттика. Источником отдельных фрагментов «Истории», впрочем, иногда признаются именно антикварные сочинения. Таково, например, происхождение пассажа Ливия о принципах комплектования римской армии в книге 8. Указывающая на этот фрагмент Элизабет Роусон, однако, признаёт его уникальный характер. По античной традиции, Ливий нечасто называет свои источники. Чаще других он упоминает анналиста Валерия Анциата, однако обычно не соглашется с его версией событий. Частое упоминание Анциата заставило Г. С. Кнабе предположить, что этот автор был «самым излюбленным» среди всех источников. Возможно, использовались и «Великие анналы» — официальная летопись Римской республики, которая составлялась понтификами и была опубликована в 123 году до н. э., хотя иногда привлечение этого сочинения отрицается.

По мнению Роберта Огилви, Ливий не имел доступа к документам в сенатских и жреческих архивах, поскольку не занимал никаких должностей. Впрочем, В. С. Дуров считает, что близость к императору могла открыть историку двери в государственные архивы. Маловероятно, что у выходца из незнатной семьи из Северной Италии была возможность познакомиться с архивами древних римских родов, в которых хранились важные документы тех лет, когда представители семейства занимали магистратские должности. Впрочем, сбор всей доступной информации не был главной целью Ливия. Предполагается, что если Ливий всё же ссылается на некие документы, то он наверняка познакомился с ними через посредничество сочинений других авторов. Многочисленным надписям на военных трофеях, статуях, семейных изображениях выдающихся предков, а также записям погребальных речей он не доверял (см. врезку).

Полибий (скульптура перед зданием парламента Австрии в Вене), конец XIX — начало XX века.

Третья, четвёртая и пятая декады написаны под сильным влиянием Полибия. Сам Ливий утверждал, что читал всех авторов, писавших о рассматриваемом периоде. С. И. Соболевский считает эти слова римского историка преувеличением, а важнейшую роль отводит «Истории» Полибия, указывая, что он «даже переводил прямо некоторые места из неё». М. Альбрехт наблюдает эволюцию предпочтений автора. По его мнению, для третьей декады Полибий сперва использовался ограниченно (основную роль играли Целий Антипатр и Валерий Анциат, в меньшей степени — Клавдий Квадригарий), но ближе к концу декады его свидетельства приводятся всё чаще; для четвёртой и пятой декад широкое использование Полибия не отрицается. Рональд Меллор и С. И. Соболевский объясняют нарастающее использование греческого автора постепенным осознанием Ливием его достоинств лишь в процессе работы над третьей декадой. Возможно, использовались и «Начала» Катона Старшего, но редко. Поскольку значительная часть труда Полибия сохранилась, хорошо изучены описания параллельных событий обоими авторами. Хотя Ливий нередко пересказывает Полибия целыми фрагментами, он старался преодолеть увлечение греческого предшественника событиями в эллинистических государствах, добавляя материалы Луция Целия Антипатра и Квинта Клавдия Квадригария о событиях в Италии и западных провинциях. Особенно сильна зависимость от Полибия в деталях военных кампаний. Наряду с заимствованием фактов из «Всеобщей истории» Полибия, на Ливия повлияли его рассуждения об истоках могущества Римской республики. Впрочем, Ливий нередко сокращает пространные описания Полибия, если из-за них сбивается темп повествования. Несмотря на это, благодаря творческой работе «История» римского историка подробнее греческого предшественника в описании войны с Ганнибалом. По сравнению с первыми книгами «Истории», в событиях конца III — начала II веков до н. э. Ливий ориентируется свободнее, а вместо абстрактных рассуждений о ненадёжности источников он полемизирует с ними по существу. Например, он упрекает Валерия Анциата в искажении причины убийства знатного галла консулом Луцием Фламинином: апеллируя к выступлению Катона Старшего, Ливий доказывает, что Фламинин убил галла, чтобы произвести впечатление на своего карфагенского любовника, а не на гетеру.

Несохранившиеся книги Ливия о событиях конца II—I веков до н. э., вероятно, опирались на Посидония — продолжателя Полибия, а также на Семпрония Азеллиона и Корнелия Сизенну. Скорее всего, привлекались сочинения Саллюстия Криспа, Юлия Цезаря, Азиния Поллиона, мемуары Корнелия Суллы. Предполагается, что в дальнейшем Ливий не находился под сильным влиянием одного источника, как в случае с Полибием, поскольку ситуация с греческим историком могла быть уникальной: только его Ливий хвалит, о других же его мнение сдержанное. Однажды Ливий ссылается и на свидетельство императора Августа, сообщённое ему лично. Допускается, что для описания событий своего времени, которые ещё не были написаны другими историками, Ливий был вынужден проводить самостоятельные исследования.

Методы работы Ливия

Ливий о причинах недоверия к исторической традиции (VIII, 40)

«Непросто одно сообщение предпочесть другому. Я думаю, [историческое] предание искажено из-за надгробных хвалебных речей и лживых подписей к изображениям предков, ибо каждое семейство старается с помощью вымыслов присвоить себе и подвиги, и должности; отсюда, конечно, и эта путаница в том, кто какие подвиги совершил, и в том, что значится в государственных записях. И нет к тому же ни одного писателя, современника тех событий, на свидетельства которого мы могли бы положиться со спокойной душой».

Титу Ливию не всегда удавалось переработать источники, которые нередко противоречили друг другу, в соответствии с потребностями своего сочинения. Нередко его роль сводилась лишь к стилистической отделке материала источников. Среди наиболее ярких проявлений некритического отношения Ливия к источникам — повторы одних и тех же событий и противоречащие друг другу сообщения. Например, в книге 1 приводится одна история о происхождении Курциева озера, в книге 7 — другая, причём Ливий склоняется к последней. Приводит он и разные версии численности армии Ганнибала, которые различаются в пять раз. Иногда Ливий допускает серьёзные неточности в географии: например, маршрут армии Ганнибала через Альпы не только неисторичен, но и невозможен. Путал он и родственников, причём иногда весьма далёких. Некритическое отношение к источникам проявилось и в использовании Ливием различных вариантов датировок разных событий — он механически переносил их из своих источников, не озабочиваясь приведением их к единообразию. Некоторые исторические ошибки были добавлены самим Ливием. Дело в том, что историк разделял обоснованное Аристотелем для драматических произведений убеждение в праве автора на реконструкцию поступков людей прошлого, исходя из собственного понимания их характера. Право историка на аналогичные действия отстаивал Цицерон. В результате Ливий иногда придумывал факты, неизвестные из источников, но важные для связности повествования.

Подобные ошибки привели к тому, что начиная с XIX века в историографии утвердилось негативное мнение о способностях Ливия как историка. Некоторые исследователи даже допускали, что он не читал о каждом периоде римской истории ничего, кроме своего единственного источника, а на противоречия между источниками в разных частях сочинения не обращал внимания. Лишь к концу XX века удалось сопоставить методы работы Ливия не с современными представлениями о задачах историка, а с аналогичными взглядами античной эпохи, что существенно улучшило мнение о римском авторе (см. раздел «Научное изучение Ливия»). Особо отмечались объективные трудности Ливия в сборе аутентичных документов и его стремление анализировать правдивость источников перед выбором опорного текста. По мнению Роберта Огилви, основным методом работы с источниками для Ливия было следование одному из авторов-предшественников. Хотя он знал и версии других авторов, но не всегда разрешал противоречия между ними. В качестве примера анализа разночтений исследователь приводит фрагмент книги 4, в котором Ливий завершает изложение противоречивых сведений о магистратах 434 года до н. э. следующими словами: «Пусть же с тем, что осталось скрыто покровом старины, уйдёт в неизвестность и это». Рональд Меллор придерживается иной точки зрения. Он предполагает, что перед началом работы над каждым крупным фрагментом сочинения Ливий изучал основные сочинения предшественников по всему периоду, после чего обдумывал структуру и основные темы будущей работы. Затем, по мнению исследователя, следовало пристальное изучение источников для событий одного года или одной книги, когда выбирался основной источник. Наконец, Ливий переписывал материалы своего основного источника в изящном стиле, в процессе работы уточняя отдельные спорные вопросы. Исследователь защищает методы работы Ливия аргументом, что детальное изучение всех многочисленных противоречий между источниками сделало бы невозможным завершение сочинения такого масштаба. На точности его сочинения отрицательно сказывалась нередкая работа с источниками по памяти.

Для «Истории» в целом свойственны описанные выше недостатки, но в ряде случаев Ливий подвергает источники критическому анализу, насколько это было допустимо в историческом сочинении его времени. Нередко он озвучивал свои сомнения, если источник предлагал малоправдоподобную версию событий, а также указывал на расхождения во мнениях. Кроме того, Рональд Меллор замечает, что по сравнению с более подробным современником Дионисием Галикарнасским Ливий не увлекается повторением явно фантастических преданий, а самые распространённые он включает в повествование лишь из-за их популярности. Некоторые из известных мифов он вовсе опускает, излагая вместо них (или вместе с ними) рационалистические толкования. Например, он сперва сообщает легенду, будто младенцев Ромула и Рема выкормила волчица, а затем рассказывает другую версию: будто приёмная мать братьев, Ларенция, «звалась среди пастухов „волчицей“, потому что отдавалась любому» (в латинском языке «волчица» и «проститутка» — омонимы и пишутся lupa). Рассказывая же о зачатии Ромула и Рема девственной весталкой, Ливий опускает известную его источникам (Эннию и Фабию Пиктору) легенду о явлении ей бога Марса, замаскировавшегося в облако.

Стиль

Особенности языка

Как и большинство других античных историков, Ливий придавал огромное значение стилистическому оформлению материала. По мнению М. Л. Гаспарова, единая стилистическая отделка, соответствующая вкусам публики в правление Августа, является одним из главных отличий труда Ливия от работ предшественников-анналистов. Стиль Ливия заметно отличается от историков-предшественников, что знаменует разрыв и с исконно римской анналистической традицией, и с более современной для историка искусственной архаизацией стиля, популяризованной Саллюстием. Рональд Меллор полагает, что римляне нередко связывали стилистические установки авторов с их политическими взглядами, и это отождествление могло повлиять на выработку Ливием собственного стиля, отличного от историков-предшественников. Традиционно считается, что в области стиля Ливий сумел реализовать идеи Цицерона, сожалевшего об отсутствии у римлян авторов, способных дать достойный ответ великим греческим историкам — Геродоту, Фукидиду, Ксенофонту. Отголоски стиля Цицерона проявляются, в частности, в продуманных периодах речи по образцу великого оратора. Обнаруживается и влияние Цезаря, хотя Ливий не соглашался с его подчёркнуто минималистским словарём. По разным причинам (гигантский объём, длительность создания, разнородность материала) стиль Ливия не обладает цельностью, присущей, например, Саллюстию и Тациту. В зависимости от ситуации стиль Ливия меняется. Обнаруживается у него и тяга к экспериментам (в частности, с синтаксисом латинского языка).

Характерные черты стиля у Ливия проявляются уже в самом начале сочинения, однако к третьей-пятой декадам некоторые особенности его языка меняются. В частности, форма перфекта на -erunt становится более распространённой, чем считавшаяся архаичной и поэтичной форма на -ere. В первой декаде глаголы с окончанием -ere используются в третьем лице множественного числа перфекта в 54,7 % случаев, в третьей декаде — в 25,7 %, в четвёртой — в 13,5 %, в первой половине пятой — всего в 10,1 % случаев. Сравнительно редкие, архаичные и изысканные слова постепенно сменяются более распространёнными, хотя архаизмы (например, duellum вместо bellum, tempestas вместо tempus) не исчезают окончательно и обнаруживаются во фрагментах последних книг. Изменения в выборе лексики заметны даже при сравнении двух самых ранних пентад — книг 1—5 и 6—10: ряд слов (proles, infit, miris modis) используется только в самых первых книгах. В речи историка обнаруживается немало слов и выражений, которые неизвестны в предшествующей литературе или известны только в архаической латыни. Однако сохранность латинской литературы до Ливия очень фрагментарна, и делать выводы об особенностях употребления отдельных слов проблематично. Нередко Ливий использует поэтизмы. Например, вместо fulmina («молнии») Ливий часто использует ignes (более распространённое значение — «огни»), вместо cupiditas — cupido («страсть», «жадность»). Присутствуют и элементы разговорного стиля.

Оттенок старины, присущий первой книге, иногда объясняется использованием раннеримского поэта Энния в качестве важного источника. Роберт Огилви предположил, что разница в стиле между ранними и поздними книгами вызвана особенно тщательной стилистической обработкой первых книг, по сравнению с которыми интенсивность стилистической обработки речей уменьшается. Он счёл это задумкой Ливия: по его мнению, римский историк понимал различия между речью римлян древности и современности, и потому в поздних книгах чаще прибегал к хорошо известным приёмам речей, близким к выступлениям ораторов I века до н. э. По другим версиям, изменение стиля следовало естественной эволюции Ливия как автора и сопровождалось пересмотром манеры письма или ответом на изменения в содержании работы: в первых книгах автор пересказывал многочисленные легенды и предания из раннеримской истории, что могло повлиять на намеренный выбор устаревшей лексики.

Особенности изложения

Подобно историкам-анналистам предшествующей эпохи, Ливий обычно начинал рассказ о событиях каждого года с перечисления вступивших в должность магистратов, распределения провинций и описания приёма посольств. В конце описания событий года обычно сообщается о выборах магистратов на следующий год, о решениях понтификов и о прочих событиях. Впрочем, историк часто отклоняется от строгой структуры анналистов.

Иногда Ливий слишком многословен, на что обращали внимание ещё древние авторы. Квинтилиан приводит в качестве примера следующую фразу историка: «Послы, не добившись мира, пришли домой, откуда пришли». Он же противопоставляет «молочное обилие» Ливия ярко выраженной краткости Саллюстия. Как и Саллюстий, Ливий нередко нарушает симметрию предложений. В частности, он использует разные обороты в одинаковых ситуациях в одном предложении: «equitum partem ad populandum… dimisit et ut palantes exciperent» — «…часть конницы он разослал для опустошения [страны] и для того, чтобы ловить рассеявшихся [врагов]». Часто главная мысль у историка выражается в придаточном предложении.

В целом, повествование у Ливия порой бывает монотонным, а описания битв (особенно древнейших) нередко похожи. Историк часто использует одни и те же образы. «Плачущие дети, жёны, которые с воплями отчаяния бросаются к своим мужьям и сыновьям, поверженные храмы богов, осквернённые могилы предков» — так суммирует обычные приёмы Ливия С. И. Соболевский. Историк активно вводит драматические элементы в своё произведение, например речи (выступления древнейших деятелей считаются вымышленными). Наиболее яркими из них считаются выступления Камилла против переселения римлян в Вейи, две пары речей Ганнибала и Сципиона, а также пара речей Катона и Луция Валерия при обсуждении закона Оппия. Нередко Ливий прибегает к приёмам «трагической» историографии, стремясь поразить читателя и вызвать в нём сострадание. Регулярно встречаются слова, указывающие на последовательность событий (primo, deinde, tandem — «сначала», «затем», «наконец»). Очень чётко у Ливия прослеживаются переломные моменты повествования. Часто подчёркивается неожиданность развязки или внезапная перемена ситуации. Излюбленное слово историка в таких ситуациях — repente («вдруг», «внезапно»):

В надежде взять эту крепость силой Ганнибал выступил, взяв с собой конницу и лёгкую пехоту; а так как он в тайне видел главный залог успешности предприятия, то нападение было произведено ночью. Всё же ему не удалось обмануть караульных, и внезапно был поднят такой крик, что его было слышно даже в Плацентии (XXI, 57; перевод Ф. Ф. Зелинского).

Выкрикивая эти слова, он [Фламиний] приказал поскорее взять знамёна, а сам вскочил на лошадь; лошадь внезапно упала, и консул полетел через её голову (XXII, 3; перевод М. Е. Сергеенко).

Некоторые писатели сообщают, что было дано настоящее сражение: пунийцев при первой схватке прогнали к самому лагерю, но они внезапно сделали вылазку, и теперь страх обуял римлян. Но тут вмешался самнит Децимий Нумерий, и сражение возобновилось (XXII, 24; перевод М. Е. Сергеенко).

Оригинальный текст (лат.)

Eius castelli oppugnandi spe cum equitibus ac levi armatura profectus Hannibal, cum plurimum in celando incepto ad effectum spei habuisset, nocte adortus non fefellit vigiles. Tantus repente clamor est sublatus ut Placentiae quoque audiretur (XXI, 57).

Haec simul increpans cum ocius signa convelli iuberet et ipse in equum insiluisset, equus repente corruit consulemque lapsum super caput effudit (XXII, 3).

Et collatis signis dimicatum quidam auctores sunt: primo concursu Poenum usque ad castra fusum, inde eruptione facta repente versum terrorem in Romanos, Numeri Decimi Samnitis deinde interventu proelium restitutum (XXII, 24).

Ливию свойственно наличие продуманных периодов в речи, по сравнению с его образцом — Цицероном — они более тяжёлые и длинные. Возможно, различие связано с ориентацией Цицерона на прочтение сочинений вслух, в то время как «История» предназначалась в первую очередь для чтения про себя.

Питер Пауль Рубенс и Антонис Ван Дейк. «Муций Сцевола и Порсенна», начало 1620-х. Литературным источником для сюжета картины послужил Ливий. «Когда царь, горя гневом и страшась опасности, велал вокруг развести костры, суля ему [Муцию] пытку, если он не признаётся тут же, что скрывается за его тёмной угрозой, сказал ему Муций: „Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто чает великой славы!“ — и неспешно положил правую руку в огонь возжённый на жертвеннике. И он жёг её будто ничего не чувствуя…».

Ливий умело добавлял мелкие эпизоды, хорошо дополняющие повествование. Придавая повествованию эмоциональную окраску, он умело создавал драматические эпизоды как на макро-, так и на микроуровне. Структура отдельных эпизодов тщательно продумана ради достижения внутреннего единства, а изложение обычно не перегружено маловажными подробностями. Поскольку читатели знали, чем закончилась, например, Вторая Пуническая война, то после крупных поражений римлян Ливий указывает на некоторые детали, которые станут причинами будущих побед. Иногда Ливий упоминает действующих лиц из будущих книг, например Сципиона при описании самого начала Второй Пунической войны.

Психологические характеристики персонажей, важные для Ливия, выражаются в описании их мыслей и чувств, через речи и реакцию оппонентов. Развёрнутый портрет человека Ливий часто приводит при описании его смерти. Встречаются характеристики при первом упоминании и в важные моменты карьеры, иногда неоднократно: например, самые значительные штрихи к портрету Ганнибала приводятся в книгах 21 и 28, а характеристика Сципиона Африканского складывается из нескольких кратких описаний в книгах 21—22 и развёрнутого портрета в книге 26.

Отступления от основной линии повествования условно делятся на две основные группы — замечания историка о противоречиях в источниках и сухие сообщения о смертях магистратов и жрецов, основании храмов, продигиях, фактах голода и эпидемий. Иногда Ливий высказывает собственные соображения о важных событиях, которые зачастую носят нравоучительный характер, но не навязывают свою точку зрения читателю.

Ливий достигает выразительности изложения с помощью целого ряда риторических приёмов. Излюбленные тропы Ливия — метафора («totam plebem aere alieno demersam esse» — «плебс утонул в долгах»), гипербола, метонимия. Основные фигуры — хиазм, анафора, асиндетон, аллитерация (например, «…quorum robora ac vires vix sustinere vis ulla possit» — «[нет такой силы], которая могла бы противостоять их мощному напору», в переводе созвучие утеряно). По наблюдению С. И. Соболевского, чаще других применяется анафора, но в целом в «Истории» фигур сравнительно немного. Т. И. Кузнецова связывает разумное использование риторических приёмов с развитым чувством меры автора. На уровне синтаксиса Ливий многократно использует паратаксис и нередко прибегает к триколону — группе из трёх схожих выражений, часто всё увеличивающейся длины: «tunc adgredi Larisam constituit ratus vel terrore… vel beneficio… vel exemplo» («на них должны были подействовать либо страх <…>, либо благодеяние царя <…>, либо, наконец, пример [стольких покорившихся общин]»), иногда ограничиваясь только двумя элементами. Использует он и гипербатон, разрывая привычный порядок членов предложения: «Aetolique et Athamanes in suos receperunt se fines» («Этолийцы же и афаманы вернулись к себе» в переводе С. А. Иванова; буквально — «…в свои вернулись границы»). В некоторых случаях у Ливия встречается параллелизм частей фразы: например, «я предпочитаю, чтоб меня умный враг боялся, чем чтобы глупые сограждане хвалили» («malo, te sapiens hostis metuat, quam stulti cives laudent»).

По античной традиции, в «Историю» Ливия включены речи различных персонажей. В дошедшей до наших дней части сочинения их насчитывается 407, они занимают около 12 % текста. Стиль тщательно построенных речей героев Ливия высоко ценили в античную эпоху: их хвалили Квинтилиан и Светоний. Стиль речей и основного сочинения немного отличаются, поскольку, помимо особенностей публичных выступлений, в речах древних персонажей ожидалось использование устаревших слов. Если источник Ливия (например, Полибий) сочинил или воспроизвёл версию некой речи, то Ливий её существенно переписывает, причём с точки зрения стиля версия Ливия зачастую выглядит предпочтительнее. Выступления играют определённую роль и в структуре сочинения. Парные речи двух Сципионов (отца и сына соответственно) и Ганнибала в книгах 21 и 30 задают рамки для всей третьей декады сочинения. Помимо психологической характеристики персонажей (см. выше), речи помогают лучше раскрыть политическую или военную обстановку на момент произнесения и разъясняют политические взгляды персонажа и его оппонентов. Все или почти все выступления действующих лиц в «Истории» (по крайней мере, в её сохранившихся книгах) наверняка вымышленные. Как замечает И. М. Тронский, мысли и чувства, высказываемые в речах, более характерны для конца I века до н. э., чем для предшествующих столетий. Н. Ф. Дератани констатирует, что изящные речи, построенные по всем канонам ораторского мастерства, произносят «даже мало образованные сенаторы и полководцы».

Взгляды Ливия

Исторические взгляды Ливия

Начиная писать «Историю», Ливий намеревался создать целостную картину прошлого, а не ограничиться пересказом сочинений предшественников. Несмотря на масштабный характер замысла, римский автор сумел рассмотреть прошлое с единых позиций. Важным элементом исторической концепции Тита Ливия считается теория упадка нравов, которую римские историки заимствовали у греков. Наибольшее развитие в Риме эта теория получила в трудах Гая Саллюстия Криспа, оказавшего значительное влияние на римскую историографию. Ещё в античную эпоху Ливия и Саллюстия сравнивали с классиками греческой историографии Геродотом и Фукидидом. С Геродотом, автором увлекательной «Истории», сопоставлялся Ливий, а пару серьёзному аналитику Фукидиду составил Саллюстий, несмотря на противоположную последовательность деятельности греческих и римских авторов. Однако, несмотря на хронологическую и — отчасти — идейную близость, Ливий не сделал сочинения Саллюстия образцом и не следовал основным принципам изучения истории, которые развивал его предшественник. По мнению А. И. Немировского, отход Ливия от исторических наработок Саллюстия был вызван падением Римской республики и, как следствие, потерей самостоятельности в мыслях и поступках.

Разделяя известное высказывание Цицерона (historia est magistra vitae: «История — наставница жизни»), Ливий считал историю средством воспитания. Исследователи по-разному понимают значение примеров (exempla) Ливия, о которых он писал во введении к первой книге. Например, В. С. Дуров понимает слова римского историка как констатацию важности истории для будущих поколений. Рональд Меллор не только акцентирует внимание на призыве Ливия к читателям выбирать пример для подражания, но видит и намеренные параллели между прошлым и современностью (например, между Тарквинием Гордым и Катилиной). На рубеже XX—XXI веков появились новые интерпретации этого фрагмента, раскрывающие взаимосвязь примеров Ливия с идеологией и политикой Августа и рассматривающие действенность использования примеров на материале поступков римлян. Примеры начали рассматриваться не как вспомогательные инструменты историка для раскрытия обстановки и характера персонажей, а как самостоятельные структурные элементы повествования с чётко выраженным моральным содержанием (примеры обнаруживаются не только в прямой речи персонажей, но и в основном повествовании).

Существует версия о том, что эволюция морального состояния римлян виделась Ливию более сложным процессом, нежели механическое движение от высокодуховной древности к развращённой современности. В результате допускается, что Ливий в полной мере разделял циклические взгляды на историческое развитие, хотя это предположение нечасто встречается в современных исследованиях. Сторонник этой точки зрения Бернар Минео (фр. Bernard Mineo) обнаруживает в «Истории» два ярко выраженных цикла римской истории приблизительно одинаковой длины (360—365 лет), не совпадающие с традиционным делением римской истории до установления принципата на царский и республиканский периоды. Начало первого цикла французский исследователь связывает с основанием города Ромулом, его апогей — с правлением Сервия Туллия, после чего следует постепенный закат. Поворотный момент в римской истории он видит в нашествии галлов в 390 году до н. э. и деятельности Марка Фурия Камилла, которого Ливий представил вторым «основателем» Рима, то есть фигурой, равноценной Ромулу (искусственную героизацию Камилла исследователи замечали и ранее). Затем начинается второй цикл, который достиг апогея при Сципионе Африканском, после чего последовал новый закат и метафорическое разграбление в годы гражданских войн, остановленное третьим «основателем» Рима Октавианом Августом. Главным критерием развития и регресса для Ливия служит не только и не столько состояние общественной морали, а господство в обществе согласия (concordia) или раздоров (discordia). Впрочем, такое деление не является общепринятым: например, В. С. Дуров обнаруживает в сочинении Ливия всего один исторический цикл, характеризующийся постепенным упадком морали и завершившийся реформаторской деятельностью Октавиана Августа.

Политические взгляды Ливия

Йозеф Лакс. Скульптура Тита Ливия перед зданием парламента Австрии в Вене (1900 год).

Джованни Франческо Романелли. Послы сената сообщают Цинциннату, занятому обработкой земли, о его назначении диктатором (фреска в Лувре), 1655—1658. Литературным источником для сюжета послужил Ливий.

Предполагается, что Ливий не занимал никаких общественных должностей, что отличало его от других римских историков (Саллюстий был проконсулом Африки, Азиний Поллион — консулом, Лициний Макр — активным плебейским трибуном). Кроме того, Ливий нигде не заявляет прямо о своих политических убеждениях, ограничиваясь лишь общими словами о важности свободы, мира и единства. В результате, различные современные исследователи приходят к противоположным выводам о политических взглядах историка: ему приписывают и явные республиканские симпатии, и умеренно-консервативную просенатскую ориентацию, и полное принятие принципата. Причиной разногласий считаются противоречия между фактами из его биографии и мнениями, высказанными в «Истории» — например, его слова «мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах» считаются явным намёком на политику Августа, но достоверно известно о близости историка к императору. Выводы о политических взглядах Ливия иногда делаются и на основании эпитета «помпеянец», которым Октавиан Август называл историка, восхвалявшего деятельность Гнея Помпея Магна. При описании событий позднереспубликанской эпохи Ливий высоко оценивал не только Помпея, но также Марка Юния Брута и Гая Кассия Лонгина. Всё это могло расцениваться как проявление оппозиционных настроений: Помпей был противником Цезаря — посмертно обожествлённого приёмного отца Августа — в гражданской войне, а Брут и Лонгин — убийцами диктатора. Более того, Сенека оставил такое свидетельство: «Как многие говорили в народе об отце Цезаря, а Тит Ливий закрепил и в письменном виде, нельзя решить, что было лучше для государства — производить ему на свет сына или нет».

Об отношении Ливия к политике Октавиана Августа существуют различные мнения. По одной версии, Ливий мог быть искренним приверженцем программы Августа, а восхваление историком римской старины могло повлиять на массовое восстановление храмов и возрождение древних ритуалов императором. Отмечается и происхождение Ливия из тех консервативно настроенных слоёв с периферии Италии, на которых опирался Октавиан Август в своё правление. Впрочем, в современной историографии высказывается и обратное мнение — о скептическом отношении падуанского историка к политике первого императора. Согласно этой точке зрения, последние книги труда Ливия были наполнены скепсисом к политике Августа и задержка в их публикации была вызвана исключительно желанием историка дождаться смерти Августа, чтобы опубликовать их, не опасаясь цензуры. Рональд Меллор допускает, что взгляды Ливия могли измениться от первоначальной поддержки к разочарованию в связи с узурпацией власти вместо ожидавшегося восстановления республики. Впрочем, он видит в поздней публикации последних книг «Истории» проявление не страха, а уважения и считает, что они не были слишком крамольными. Роберт Огилви склоняется к признанию Ливия политически нейтральным историком: по его наблюдениям, в сохранившихся частях «Истории» не прослеживаются ни нападки на политику Августа, ни попытки его оправдания, а имеются лишь общие идеи стремления к миру, стабильности, свободе. Со второй половины XX века предпринимаются попытки доказать раннее создание первых книг «Истории», что позволяет предполагать не влияние политики Августа на сочинение Ливия, а обратный процесс.

Нет единого мнения и в вопросе о том, планировал ли Ливий повлиять своим сочинением на политическую жизнь государства в целом и на выработку политических решений императором и его окружением в частности. По мнению Роберта Огилви, историк не ставил никаких политических целей, и в «Истории» нет ни нападок на Августа, ни оправданий его политики, а присутствуют лишь общие идеи стремления к миру, стабильности, свободе. Напротив, Ханс Петерсен увидел в «Истории» послания, адресованные императору, задуманные как предостережение от установления единоличной монархии. А. И. Немировский видит уже в самом начале «Истории» попытку Ливия осмыслить современность и выразить отношение к событиям своего времени через описание древности, а также обнаруживает завуалированное, но узнаваемое для современников описание Октавиана Августа при рассказе про царя-миротворца Нуму Помпилия. Рональд Меллор допускает, что Ливий мог отчасти повлиять на некоторые решения императора — в частности, на программу перестройки древних храмов и на возрождение древних религиозных ритуалов.

Историк представляется поборником народных прав и свобод, но выступает против власти толпы. При этом под свободой, замечает А. И. Немировский, Ливий понимает прежде всего «повиновение законам республики и обычаям предков». Скорее отрицательно он относится к плебеям и к деятельности народных трибунов. В изображении Ливия римский народ часто сопротивляется задумкам своих лидеров, что мешает развитию государства. Несмотря на заявленное намерение описать «деяния народа римского», на страницах «Истории» народ как самостоятельный субъект политической жизни появляется очень редко. Как правило, простые римляне изображены рядовыми зрителями разворачивающихся событий, которые обычно погружены во внутренние конфликты и забывают о них лишь перед лицом внешней угрозы. По мнению Н. Ф. Дератани, историк пишет историю не римского народа, а римской аристократии, что красноречиво свидетельствует о его симпатиях. Римский народ «занимает в труде Ливия третьестепенное место», соглашается А. И. Немировский. Историк нередко предвзято относится к политикам, которые боролись с засильем нобилитета и опирались в своей деятельности на народ: например, на Гая Фламиния и Теренция Варрона возлагается вина за военные неудачи, а их оппоненты изображены в выгодном свете. При этом Тит Ливий отмечает отрицательные стороны у патрициев и нобилитета и положительные — у плебеев. Редки и голословные обвинения в адрес римского плебса: обычно историк признаёт несправедливое обращение аристократии с народом и сообщает о причинах возникающих противоречий.

Идеалом для него является исполнение законов и обычаев предков всеми гражданами, а также приоритет общественных интересов перед личными. По мнению Г. С. Кнабе, наибольшим злом для Римского государства историк считал гражданские войны.

Его отношение к единоличной власти смешанное. Так, он в первое время оправдывает царскую власть, но в оценке Тарквиния Гордого подчёркивает тиранический характер его правления. Хотя последние книги «Истории» не сохранились, предполагается, что действия Августа оценивалась историком без особой лести к своему покровителю.

Отношение Ливия к другим народам

Тит Ливий всячески идеализирует римлян и предвзято относится к другим народам. Сосредоточенность автора на римской истории выразилась в отказе от попыток написать всеобщую историю и, в результате, другие народы появляются на страницах «Истории» только при их контактах с римлянами. В отличие от живо интересовавшегося чужеземными обычаями Геродота, Ливий обычно упоминает лишь о тех элементах материальной и духовной культуры других народов, которые римляне восприняли и адаптировали. В речах персонажей «Истории» неоднократно высказываются идеи об исключительности римлян и об их превосходстве над другими народами.

Поскольку Ливий придерживался распространённой теории об «упадке нравов», наиболее ярко традиционные черты римского национального характера проявляются при описании раннеримской истории. Различные персонажи в его изображении обладают неодинаковым набором черт исконно римского характера. Идеальный римлянин — «это суровый, мужественный воин и патриот, благочестивый, гордый, здравомыслящий гражданин, отличающийся скромностью образа жизни, серьёзностью, великодушием, умением повиноваться дисциплине и умением руководить», резюмирует Т. И. Кузнецова. По мнению Ливия, традиционные ценности начали постепенно забываться под влиянием чужеземных обычаев, проникших в Рим в результате завоеваний. Впрочем, последние книги «Истории», в которых должна была подробно раскрываться заявленная ещё во введении тема «упадка нравов», не сохранились.

Идеализируемым качествам римлян историк противопоставляет испорченность других народов. Ливий изобразил карфагенян вероломными, жестокими, хвастливыми, надменными (из-за этих качеств они — антиподы римлян), а их союзников нумидийцев — ненадёжными. Галлов историк описывает легкомысленными, нетерпеливыми, надменными, дикими, этрусков — вероломными, а сирийцев устами одного из полководцев называет более похожими на рабов, чем на воинов. Греки в целом показаны легкомысленными, а часто упоминаемые в четвёртой декаде «Истории» этолийцы — недисциплинированными и неверными.

Историк объясняет испорченными нравами других народов и победы римлян над ними. При этом солдаты противников Рима могут изображаться и положительно, но в этом случае признание их доблести лишь подчёркивает заслуги победивших римлян. Тем не менее, Ливий отмечает те положительные качества противников Рима (например, сабинян и лично Ганнибала), которые совпадали с традиционными римскими доблестями. Факты, которые могли раскрыть отрицательные черты характера римлян, Ливий нередко замалчивает или подаёт в менее невыгодном свете. Нередко неприглядные действия римлян изображаются как инициатива отдельных людей, которые действуют вопреки воле богов, повинуясь лишь собственным страстям.

Ливий последовательно оправдывает внешнюю политику Рима, вплоть до явного искажения действительности. В его изображении войны всегда начинаются из-за действий противников римлян. Поражения римских войск обычно вызваны независящими от них обстоятельствами. Впрочем, подобная тенденция была характерна для многих античных историков. Кроме того, допускается, что Ливий мог лишь механически заимствовать все трактовки начала войн от историков-предшественников. Впрочем, Ливий признаёт жестокость римлян по отношению к покорённым народам. Так, он осуждает разграбление римлянами завоёванной Греции, не скрывает факты разрушения городов, не умалчивает о протестах местного населения против новой власти, хотя старается убедить читателей в том, что в конце концов римляне и покорённые народы пришли к согласию.

Религиозные взгляды Ливия

Ливий о чудесах и знамениях (XLIII, 13)

«Мне небезызвестно, что из-за нынешнего всеобщего безразличия, заставляющего думать, будто боги вообще ничего не предвещают, никакое знамение не принято теперь ни оглашать для народа, ни заносить в летописи. Однако же, когда пишу я о делах стародавних, душа моя каким-то образом сама преисполняется древности и некое благоговение не дозволяет мне пренебречь в летописи моей тем, что и самые рассудительные мужи почитали тогда важным для государства»

Религии уделено значительное место в сочинении Ливия. Историк отстаивает убеждение, что боги участвуют в земных делах, помогают благочестивым и мешают неправедным. При этом они не сходят с неба и не вмешиваются непосредственно, но помогают предоставлением удобного случая для победы. По мнению историка, боги особенно покровительствуют именно римскому народу. В то же время, пренебрежение к богам может обернуться для римлян причиной многих бедствий. Он считает религию фундаментом общественной морали, признаёт существование свободы воли, из-за чего люди несут ответственность перед богами за свои поступки. Для Ливия очень важно, действовали ли описываемые им политики и полководцы в соответствии со сверхъестественными знамениями (см. ниже) или же пренебрегали ими. Начиная с третьей декады внимание Ливия к религиозным вопросам начинает снижаться — возможно, вследствие внимательного изучения рационалистически настроенного Полибия. Тем не менее, Плутарх пересказывает сообщение о гадателе, узнавшем про результат битвы при Фарсале в 48 году до н. э. по полёту птиц, со ссылкой на последние, несохранившиеся книги Ливия.

Религиозные воззрения самого историка оценивают по-разному: ему приписывают как рациональный скептицизм, так и непоколебимую веру в римских богов. Как замечает С. И. Соболевский, едва ли Ливий разделял все сверхъестественные верования, о которых писал, а его религиозные представления по меньшей мере отличались от народных. А. И. Немировский полагает, что религиозные воззрения римского историка сформировались под влиянием постепенно вводимого Октавианом Августом культа императора. Ливий, предполагает исследователь, относился к религии как к проверенному временем способу умиротворить римлян. Вместе с тем, наряду с демонстрацией важности религии для римского общества Ливий критически переосмысливает ряд положений мифологизированной ранней истории Рима. Тенденция сообщать контрдоводы сразу же после рассказа о чудесах и легендах без итогового вывода может быть навеяна популярным в те годы философским скептицизмом, рекомендовавшим воздерживаться от категоричных суждений, или желанием оставить решение спорного вопроса на усмотрение читателя.

Нередко высказываются мнения о влиянии на Ливия философии стоицизма. Михаиэль фон Альбрехт предполагает, что историк был лишь знаком с этим учением, а отнести его к стоикам невозможно из-за рассмотрения в качестве творца истории не безличного рока, а человека. Другие исследователи, напротив, обнаруживают в «Истории» последовательно проводимую мысль о решающей роли всевластной судьбы или провидения — идеи, характерной именно для стоиков. По мнению Патрика Уолша, близость Ливия к идеям стоицизма наиболее заметна в использовании терминов «судьба» (fatum) и «удача» (fortuna) в их стоическом понимании. Его стоические убеждения могли быть тем крепче, что сформировавшийся в Греции стоицизм хорошо согласовывался с принципами традиционной римской религии. При этом отмечается, что сами стоики были отчасти расколоты по некоторым вопросам: в частности, Посидоний защищал значимость сверхъестественных знамений как выражения воли богов, а Панетий её отрицал. Ливий в этом вопросе присоединялся к точке зрения Посидония.

Ливий записывает все чудесные знамения (продигии), считая их проявлением воли богов. Больше всего их содержится в описании событий после 249 года до н. э., когда римские понтифики начали вносить все сведения о продигиях в государственную летопись. Повышенный интерес к сверхъестественным явлениям историка, неоднократно сомневавшегося в правдивости ряда мифов и легенд (см. выше), связывается с убеждением, будто через знамения реализуется божественная воля. Впрочем, иногда Ливий сомневается в истинности чудес и продигий.

«Patavinitas»

Гай Азиний Поллион однажды сказал, что Ливий отличается patavinitas («падуанскостью», от названия родного города историка). Значение этого слова точно неизвестно, и в настоящее время существует несколько разных трактовок этого высказывания. По одной версии, речь шла о «падуанизмах» в его сочинении, то есть о словах и оборотах, свойственных провинциальной речи в Патавии. Поллион мог иметь в виду и насыщенный или возвышенный стиль «Истории». Существует и версия о намёке Поллиона на моральные качества самого Ливия: жители Патавия в римскую эпоху слыли приверженцами строгих моральных принципов. Предлагается и версия о намёке Поллиона на узость мышления провинциала.

Сохранность сочинений

Из 142 книг «Истории» до наших дней дошло 35: книги 1—10 о событиях от мифического прибытия Энея в Италию до 292 года до н. э. и книги 21—45 о событиях от начала Второй Пунической войны до 167 года до н. э. Кроме того, частично уцелела книга 91 о войне с Серторием.

Называются различные причины, по которым сочинение Ливия не дошло до наших дней целиком, несмотря на огромную популярность в античную эпоху. Огромный объём работы при переписывании требовал значительных затрат и, как следствие, каждая полная копия должна была стоить целого состояния. На сохранность этого сочинения повлияли и иные факторы. В VI веке римский папа Григорий I приказал сжечь все книги историка за многочисленные рассказы об «идольском суеверии».

До наших дней также дошли многочисленные сокращения труда Ливия, сделанные в позднеантичную эпоху. Первое подобное извлечение из труда Ливия было составлено уже в I веке н. э.: о нём упоминает Марциал. Наиболее известные из сохранившихся эпитоматоров (от др.-греч. ἐπιτομή — сокращение, извлечение, краткое изложение) Ливия — Граний Лициниан, Евтропий, Фест, Павел Орозий. Известен также папирус неизвестного автора III — начала IV века с очерком римской истории за 150—137 годы до н. э. Были и тематические извлечения: Луций Анней Флор сконцентрировался на описании войн, Юлий Обсеквент — на сверхъестественных событиях и знамениях, представления о которых играли значительную роль в общественной жизни Рима; Кассиодор заимствовал у Ливия списки консулов. Впрочем, эти извлечения могли составляться на основании не оригинального сочинения, а некоего промежуточного сокращения (возможно, упомянутого Марциалом). Для навигации по огромному труду Ливия были составлены периохи (др.-греч. περιοχή — извлечение из текста, выдержка) — краткое, обычно в несколько строк, перечисление основных событий, о которых подробно рассказывалось в каждой книге. Периохи дошли до наших дней целиком, за исключением извлечений из книг 136 и 137. Наконец, сохранились отдельные извлечения у различных античных авторов.

Другие сочинения Ливия не сохранились.

Рукописи

Фрагмент папируса 13 с эпитомой «Истории» из Оксиринха (Египет). На оборотной стороне записаны фрагменты послания к Евреям. Эпитома была написана около 200 года, новозаветный текст на обороте — в 225—250 годах.

Большой объём «Истории» привёл к тому, что в Средние века разные части сочинения (как правило, декады) сохранялись и переписывались по отдельности, что предопределило их различную судьбу.

Первая декада сохранилась благодаря копиям IX—XI веков, которые восходят к единственной несохранившейся рукописи, отредактированной в конце IV — начале V века (см. ниже) и известной как «Симмахова» или «Никомахова» (условное обозначение — «[N]»). С учётом позднесредневековых копий, сделанных незадолго до изобретения книгопечатания (лат. recentiores), общее количество рукописей первой декады превышает 200. Долгое время рукописи делили на «итальянские» и «галльские», но к концу XX века их распределили по трём группам — «μ» (мю), «Λ» (ламбда), «Π» (пи). Первая группа представлена лишь рукописью Mediceus (условное обозначение — «M»), созданной в северной Италии в середине X века, и утерянной ныне рукописью Vormaciensis (название дано из-за обнаружения в Вормсском соборе; условное обозначение — «Vo»), часть разночтений которой с другими рукописями записали филологи XVI века. Отдельный интерес представляют два позднеантичных фрагмента — короткий отрывок книги 1 в папирусе IV—V веков, найденном в Оксиринхе, и фрагменты книг 3—6 в Веронском палимпсесте №XL IV—V веков (условное обозначение — «V»), который был обнаружен Карлом Блюме в 1827 году и опубликован Теодором Моммзеном в 1868 году. В последнем тексте, при всей его краткости, обнаружилось несколько разночтений со всеми остальными известными рукописями.

Шпайерский собор. Современное состояние.

Страница из иллюстрированной рукописи «Истории». Ок. 1460 года.

Надвратная капелла Лоршского монастыря. Начало X века.

Третья декада дошла до наших дней благодаря более чем 170 рукописям, которые делятся на две основные группы: во-первых, рукопись Puteanus Paris. lat. 5730 («P») и её многочисленные копии, во-вторых — рукописи, скопированные с утерянного codex Spirensis. Первая группа условно называется «путеанской» по латинизированному варианту фамилии гуманиста Клода Дюпюи — «Puteanus», вторая группа — «шпайерской» (Spirensis) из-за Шпайерского собора, в котором была найдена самая известная рукопись этой группы. Рукописи первой группы содержат книги с 21 по 30, а в рукописях второй группы записаны книги 26—30, а также четвёртая декада «Истории». Рукопись «P» была написана в V веке унциальным письмом, впоследствии вышедшим из употребления, что предопределило многочисленные ошибки при её копировании в Средние века. За тысячу лет, прошедших до изобретения книгопечатания, состояние этой рукописи значительно ухудшилось, а некоторые страницы, особенно в самом начале и конце, были утеряны. Первые известные копии — выполненная в Туре Vaticanus Reginensis 762 (или Romanus, «R») начала IX века и сделанная в Корби или Туре Mediceus конца IX века («M») — тоже сохранились не очень хорошо, и для реконструкции изначального текста (особенно первых и последних страниц, впоследствии утерянных в оригинальном манускрипте) более ценна рукопись Parisinus Colbertinus XI века («C»), выполненная в Клюни. Все остальные копии в «путеанской» группе были сделаны с «R». В начале XIV века на основе копии этой группы была создана рукопись Aginnensis («A»), в создании которой, по теории Джузеппе Биллановича, активно участвовал Петрарка. Помимо третьей декады, в эту рукопись были включены первая и четвёртая декады «Истории», а в текст внесены поправки, которые Билланович приписал Петрарке. Впоследствии в эту рукопись внёс исправления и крупнейший филолог своего времени Лоренцо Валла. Хотя гипотеза о серьёзном вкладе Петрарки получила широкое распространение, в настоящее время его вклад пересмотрен в сторону серьёзного уменьшения — основную работу проделали его предшественники. Первоисточник рукописей «шпайерской» группы неизвестен. Долгое время им считалась рукопись, найденная Беатом Ренаном в Шпайерском соборе и вскоре утерянная: сохранилось лишь два листа, позволившие датировать её XI веком, а наиболее вероятным местом создания считать Италию. Другим возможным первоисточником для этой традиции иногда считается палимпсест Taurinensis (назван по латинизированному названию Турина, условное обозначение — «Ta») с фрагментами книг 27 и 29, рукопись с которым была утеряна в 1904 году при пожаре. Оригинальный документ был сделан в V веке и по большинству разночтений он совпадал с рукописями «шпайерской» группы. Впрочем, с конца XX века «Ta» иногда относят к самостоятельной традиции, не оставившей средневековых копий. Интерес для реконструкции изначального текста представляет и рукопись «H», созданная уже в XV веке, но по ряду вариантов прочтения отличающаяся от других рукописей «шпайерской» группы.

Четвёртая декада сохранилась благодаря нескольким рукописям разного происхождения. Абсолютное большинство рукописей (около ста), содержавших текст четвёртой декады, имеют две значительные по объёму лакуны — в них пропущены книга 33 и окончание книги 40. Недостающий текст был восстановлен лишь к XVII веку по двум рукописям, скопированным с других оригиналов. Первым источником для реконструкции недостающего текста стала рукопись, найденная в кафедральном соборе Майнца (Moguntinus), которая была утеряна вскоре после публикации её текста. Вторым источником стал фрагментарно сохранившийся унциальный манускрипт (Bambergensis Class. 35a), созданный в V веке и о котором известно, что его приобрёл в Пьяченце император Оттон III. С этого манускрипта успели снять две копии, прежде чем древнюю рукопись использовали в хозяйственных целях — два её фрагмента были использованы для переплёта другой книги. В 1906 году в Латеранской базилике в Риме обнаружили разрозненные фрагменты рукописи книги 34 IV—V веков.

Пятая декада сохранилась благодаря единственной рукописи Vindobonensis Lat. 15, относящейся к началу V века и обнаруженной лишь в 1527 году в монастыре Лорш Симоном Гринеем. Эту рукопись монастырь, предположительно, приобрёл в годы расцвета в «каролингское возрождение», но она была надолго забыта. После обнаружения рукопись перевезли в Вену, хотя несколько листов к этому времени потерялись, и их содержание восстанавливается только по напечатанному Гринеем тексту. Текст рукописи довольно труден для прочтения и оставляет простор для интерпретаций, что усугубляется посредственной сохранностью полуторатысячелетнего документа и ошибками переписчика — предполагается, что он не всегда верно разбирал курсивный почерк в исходной рукописи.

Наконец, значительный фрагмент 91-й книги сохранился благодаря палимпсесту в рукописи Vaticanus Palatinus lat. 24. Он был обнаружен в 1772 году; позднее в той же рукописи были обнаружены фрагменты работ Сенеки, которые сначала приняли за утерянные сочинения Цицерона. Периохи «Истории» лучше всего сохранились в Гейдельбергской рукописи XI века.

Характерные для гуманистов поиски рукописей античных писателей распространялись и на Ливия — многочисленные успехи любителей старины позволяли надеяться на обнаружение недостающих книг его сочинения, поскольку о масштабности «Истории» было известно из отзывов античных писателей. Активно искал книги Ливия непосредственный предшественник гуманистов Ловато Ловати, живо интересовавшийся античностью. Петрарка сожалел об утрате второй декады. Известно, что целенаправленно разыскивал рукописи Ливия и Колюччо Салютати. Поиски гуманистов подогревались циркулировавшими слухами: поговаривали, будто в монастыре под Любеком (возможно, речь шла о Цисмаре) сохранился полный текст «Истории», а некий датчанин, прибыв в Италию, утверждал, что видел в Сорё рукописи десяти декад «Истории». Все эти слухи не подтвердились. Отчаявшись отыскать вторую декаду «Истории», Леонардо Бруни составил собственную историю Первой Пунической войны на латинском языке.

Несмотря на усилия ценителей старины по поиску рукописей утерянных частей «Истории», находки весьма редки и нередко являются копиями уже известных рукописей — такова, например, обнаруженная в Марбурге в архиве бывшего княжества Вальдек рукопись с фрагментами первой декады. Рукописи потерянных книг обычно очень древние и небольшие по объёму, как небольшой фрагмент книги 11, найденный польской археологической экспедицией в древнем коптском монастыре в 1986 году.

Первые печатные издания и ранние переводы

Страницы из первого полного перевода «Истории» на немецкий язык Николаса Карбаха. Майнц, 1523 год.

Первое печатное издание (editio princeps) «Истории» было выполнено около 1469 года в Риме Арнольдом Паннарцем и Конрадом Свейнхеймом. Предисловие к изданию написал гуманист Джованни Андреа Бусси, ученик Витторино да Фельтре. В нём отсутствовали книги 41—45, найденные спустя полвека, и часто отсутствовавшая в рукописях книга 33. В 1519 году Николай Карбах (Nicholas Carbach или Carbachius) и Вольфганг Ангст (Wolfgang Angst) издали в Майнце «Историю» с фрагментами книги 33 (начиная с середины 33.17), обнаруженными в рукописи из кафедрального собора Майнца (см. выше). В 1616 году Гаспар Лузиньян (Gaspar Lusignanus) опубликовал в Риме «Историю» с книгой 33 целиком, основываясь на Бамбергской рукописи.

Первые переводы «Истории» на современные европейские языки — итальянский, французский и испанский — появились ещё в Средние века (см. ниже). В 1505 году Бернард Шёфферлин (нем. Bernhard Schöfferlin) и Иво Виттиг (Ivo Wittig) опубликовали первый перевод доступных им книг «Истории» на немецкий язык. Поскольку они не ставили цель создать максимально точный перевод, Шёфферлин и Виттиг иногда отступали от оригинального текста и, например, вставляли комментарии о тождестве древних галлов с современными французами прямо в текст. В 1523 году Николай Карбах издал новый, более полный, перевод на немецкий язык. На английский язык Ливия впервые перевёл Филемон Холланд в 1600 году.

Влияние

Античность

Бюст Калигулы (Метрополитен-музей, Нью-Йорк). Светоний: «Немногого недоставало ему [Калигуле], чтобы и Вергилия и Тита Ливия с их сочинениями и изваяниями изъять из всех библиотек: первого он всегда бранил за отсутствие таланта и недостаток учёности, а второго — как историка многословного и недостоверного».

Среди современников и ближайших потомков мнение о Ливии было смешанным, но в дальнейшем утвердилась высокая оценка его творчества. Гай Азиний Поллион критически отзывался о Ливии. Светоний сообщает, что император Калигула собирался изъять его сочинения из библиотек (см. врезку справа). Сообщение Светония об этих планах Калигулы иногда трактуется как свидетельство реального уничтожения многих рукописей, что повлияло на плохую сохранность сочинений Ливия, но нередко оно считается не имевшей последствий в реальности неудачной шуткой или критикой императора. С подозрением относился к историку и император Домициан, который казнил некоего Меттия Помпузиана, поскольку он, по словам Светония, «имел императорский гороскоп и носил с собой чертёж всей земли на пергаменте и речи царей и вождей из Тита Ливия». Квинтилиан высоко ценил стиль Ливия, сравнивая его с «отцом истории» Геродотом. Тацит считал Ливия самым красноречивым историком, а Сенека отводил ему третье место по этому показателю среди всех римских авторов после Цицерона и Азиния Поллиона.

Информативное сочинение Ливия стало источником для ряда авторов, писавших о прошлом. Среди них — Лукан, Силий Италик, Валерий Максим, Фронтин, Веллей Патеркул, Плутарх, Дион Кассий, Асконий Педиан, Флор, Граний Лициниан, Аврелий Виктор, Евтропий, Фест, Кассиодор, Юлий Обсеквент, Павел Орозий. Известны также фрагменты «Эпитом», сохранившиеся в известном папирусе 13 из египетского Оксиринха (см. фото выше). По версии Михаэля фон Альбрехта, поэт II века Альфий Авит пересказал некоторые фрагменты Ливия в стихотворной форме; Бенджамин Фостер приписывает схожий труд позднеантичному писателю Авиену. Всеобщее признание «Истории» способствовало популярности стиля Ливия: античные авторы нередко ему подражали. С интересом относились и к исторической концепции Ливия. Например, его младшего современника Веллея Патеркула иногда считают продолжателем Ливия, хотя сочинение Веллея многократно меньше «Истории» предшественника.

Караваджо. «Святой Иероним», 1605—1606. Из письма Иеронима к Павлину: «Каждое звание имеет своих представителей. <…> …философы могут ставить себе в образец Пифагора, Сократа, Платона, Аристотеля; поэты могут подражать Гомеру, Вергилию, Менандру, Теренцию; историки — Фукидиду, Саллюстию, Геродоту, Ливию; ораторы — Лисию, Гракхам, Демосфену, Цицерону».

Интерес к Ливию и высокая оценка его сочинения сохранялись и в позднюю античность. Иероним Стридонский считал Ливия, наряду с Геродотом, Фукидидом и Саллюстием, образцом для подражания для историков. В 396 году Квинт Аврелий Симмах в письме к Протадию предлагает альтернативу «Истории» Ливия для изучения ранних войн с германцами — «Германские войны» Плиния Старшего и «Записки о Галльской войне» Цезаря. Децим Магн Авсоний, рассказывая об учителях риторики и грамматики в Бурдигале (современный Бордо), упоминает о знакомстве одного из них с Ливием. В конце IV — начале V века трое знатных римлян — Тасций Викториан, Никомах Декстер и Никомах Флавиан — на досуге исправляли ошибки в первых книгах Ливия. Исправленный ими текст лёг в основу всех сохранившихся рукописей с первой декадой Ливия. В 401 году Симмах передал Валериану копию «Истории», который занялся исправлением текста. Позднейшие переписчики перенесли исправления, сделанные Валерианом, вместе с некоторыми из сопутствующих комментариев.

Средние века

На рубеже античной эпохи и Средних веков Ливий сохранял авторитет — его цитировал римский папа Геласий I, а грамматик Присциан использовал «Историю» в своей работе. Однако в раннее Средневековье интерес к Ливию падает вместе с общим уровнем образованности. Ярким свидетельством смены приоритетов считается повторное использование рукописей «Истории», которые стирали и использовали для записи других сочинений. В Латеранской базилике в рукопись «Истории» завернули христианские реликвии. Позднейшие авторы приписывали римскому папе Григорию I инициативу сожжения всех обнаружившихся экземпляров «Истории» из-за обилия в них языческих предрассудков (эта версия принимается и в современной историографии). В середине VII века епископ Руана Одуан, отстаивая приоритет церковной литературы перед светской, упомянул в числе светских авторов и Ливия. Джон Сэндис обратил внимание, что епископ считал Туллия и Цицерона двумя разными людьми, поэтому, по мнению исследователя, Одуан мог осуждать светских авторов, не читая их сочинений. Несмотря на обострившуюся борьбу с языческим культурным наследием, современник Одуана монах Иона из Боббио, автор жития Колумбана, не видел ничего дурного в цитировании Ливия.

Всплеск интереса к римскому историку приходится на «каролингское возрождение». Следы изучения Ливия обнаруживаются у Эйнхарда, хотя главным образцом для его биографии Карла Великого послужила «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. Отсылки к Ливию и многим другим античным авторам встречаются у Сервата Лупа, аббата монастыря Ферьер. В этот период снимаются две копии «Истории»: в Туре около 800 года и в Корби в середине IX века. Сто лет спустя ценную рукопись с четвёртой декадой купил император Оттон III (см. раздел «Рукописи»).

Страница из перевода «Истории» на французский язык Пьером Берсюиром. Иллюстрированная рукописная копия XV века.

На протяжении большей части Средних веков наиболее читаемыми были первые четыре книги «Истории», в которых рассказывалось о первых столетиях римской истории. Помимо интереса к фактическим сведениям Ливия, средневековые авторы ценили изящество его стиля: например, историк Ламберт Герсфельдский старался подражать стилю Ливия и Саллюстия. На XII век приходится постепенное увеличение популярности Ливия. Вильгельм Тирский был знаком с Ливием и использовал его социальную терминологию. Его знал Иоанн Солсберийский, хотя обнаруживается всего одна ссылка на «Историю». Жан де Мен использовал рассказ о Виргинии в «Романе о Розе», римского историка цитирует Пьер из Блуа и знает Роджер Бэкон. В середине XIII века профессор Сорбонны Иоанн де Гарландия включил Ливия в список литературы для изучения студентами. Из-за нехватки фактических сведений средневековые авторы иногда считали Туллия и Цицерона двумя разными людьми (см. выше), а Плиния Старшего и Плиния Младшего — одним человеком. Вальтер Бурлей же смешал Ливия с Ливием Андроником.

Значительное воздействие Ливия испытал историк Альбертино Муссато. Особенно ярко влияние «Истории» проявилось в адаптации описаний Камилла и Сципиона Африканского римским историком. Подражали стилю Ливия Джованни да Черменате и написавший историю Богемии Энеа Сильвио Пикколомини, впоследствии ставший римским папой под именем Пия II. Влияние языка Ливия обнаруживается и в сочинениях Данте Алигьери. Хотя Ливий не оказался среди персонажей «Божественной комедии», поэт ссылается на него как на достоверный источник информации. Перу Брунетто Латини приписываются вымышленные речи из Ливия, популярные в этот период.

По распространённой версии, Франческо Петрарка лично участвовал в собрании воедино полного корпуса «Истории» — он корректировал 1, 3 и 4 декады, которые переписывались под его руководством. Возможно, Петрарка проделал и критическую работу, записав разночтения по другой рукописи. Рукопись с автографами Петрарки (сохранилась до наших дней) на тот момент считалась полной, поскольку книги с 41 по 45 ещё не были обнаружены (о версии об активном участии Петрарки см. раздел «Рукописи»). Позднее Петрарка назвал сочинения Ливия и Валерия Максима самыми любимыми историческими книгами. Итальянский поэт писал и письма к мёртвым авторам, среди адресатов которых был и Ливий. Интересовался Ливием и Боккаччо. Помимо цитат из «Истории», на форзаце рукописи Ливия из Лауренцианы обнаружены комментарии итальянского писателя. Предполагается, что именно Боккаччо был автором перевода книг 21—40 «Истории» на итальянский язык. До изобретения книгопечатания рукописи «Истории» были чрезвычайно дорогими: известно, что поэт Антонио Беккаделли продал имение, чтобы купить копию труда Ливия.

Андреа Риччо. «Тит Ливий» (бюст), конец XV века.

Друг Петрарки Пьер Берсюир перевёл «Историю» Ливия на французский язык по просьбе Иоанна Доброго, что содействовало распространению популярности римского автора среди читающей публики. Труд Берсюира лёг в основу переводов на Пиренейском полуострове (Педро Лопес де Айала) и в Шотландии (Джон Белленден). Во Франции было распространено и современное сокращение Ливия: Бенвенуто да Имола написал, а Жан Мьело перевёл на французский язык «Romuleon» — компиляцию о римской истории, важным источником которой был Ливий.

В эпоху Возрождения на Ливия обратили внимание как на самостоятельного автора, в то время как ранее «История» рассматривалась преимущественно как галерея образцовых героев и источник военных и политических приёмов. Тогда же за ним закрепляется слава величайшего римского историка. Гуманисты считали сравнение современников с Ливием чрезвычайно почётным. Так, Франсуа де Ла Мот Ле Вайе сравнил заслуги историка Марка Антония Сабеллика для Венеции с ролью Ливия для Рима, а Леонардо Бруни сознательно пытался сделать для Флоренции то же, что Ливий сделал для Рима. Поэт Генрих Бебель поставил Ливия выше всех других историков всех времён, хотя хвалил преимущественно его изящный стиль. В целом, гуманистическая историография стремилась частично дистанцироваться от средневекового летописания и авторы чаще ориентировались на античные образцы — прежде всего, на популярных Саллюстия и Ливия.

Жан-Симон Бартелеми. «Манлий Торкват приговаривает сына к смертной казни», ок. 1803. Литературным источником для сюжета картины послужил Ливий.

Новое время

Никколо Макиавелли написал «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» — одно из первых сочинений по политической теории, хотя к идеям флорентийского автора был ближе не Ливий, а Тацит. Другой влиятельный мыслитель XVI века Мишель Монтень свободно ориентировался в сочинении Ливия. В 1548 году в Падуе был возведён мавзолей знаменитому горожанину.

Сюжет трагедии Джанджорджо Триссино «Софонисба» (1514—1515), оказавшей большое влияние на современный театр, основан на событиях, описанных Ливием. В Англии Ливий был ценным источником вдохновения и источником политической мудрости для читающей публики в правление Елизаветы I и Якова I. «Историю» ценили за изящный стиль, но критиковали за введение в повествование вымышленных речей. Кроме того, Ливия использовали в качестве источника для драматических сочинений — во многом на материале «Истории» были написаны три пьесы Джона Уэбстера, Томаса Хейвуда и Джона Марстона, а также пьеса «Аппий и Виргиния» 1575 года неизвестного автора и поэма «Лукреция» Уильяма Шекспира (впрочем, не менее важным источником для последней был Овидий). Во Франции «История» послужила основой для сюжета пьесы «Гораций» Пьера Корнеля и была одним из источников вдохновения для Жана Расина. Ливий был среди источников вдохновения итальянского либреттиста Апостоло Дзено. Популярность сюжетов из «Истории» в европейской культуре Нового времени была обусловлена умелой композицией текста Ливия, яркими образами персонажей и обсуждением актуальных нравственных вопросов. Помимо литературных произведений, «История» была источником вдохновения и для художников, писавших на популярные темы из античной истории, и для композиторов (например, для Франческо Кавалли).

Жак-Луи Давид. «Клятва Горациев», 1784. Литературным источником для сюжета картины послужил Ливий.

К XVI веку известность Ливия стала всемирной. В Восточной Европе «История» была одной из моделей прозы, на которую ориентировались местные авторы, писавшие на латинском языке, а в результате колонизации Америки с Ливием познакомились и американские индейцы, поскольку «Историю» изучали в коллегиуме Санта-Крус де Тлателолько в Мехико в 1530-е годы наряду с другими классическими авторами.

Развивавший теорию международного права Гуго Гроций часто привлекал свидетельства Ливия для иллюстрации своих мыслей. Первая декада «Истории» вдохновила Монтескьё на написание «Размышлений о причинах величия и падения римлян», а составленный Жаном-Жаком Руссо сборник речей из «Истории» повлиял на выступления ораторов Великой французской революции. В публичных выступлениях ораторов и периодики этого времени обнаруживается много образов, взятых из читаемой в школах «Истории». Ценителем речей в сочинениях Ливия и Саллюстия был Томас Джефферсон, который, как оратор, ставил их выше выступлений Цицерона.

Кирилл Горбунов. Портрет В. Г. Белинского, 1843. Из второй статьи «Сочинений Державина»: «…кроме Виргилия, этого поддельного Гомера римского, римляне имели своего истинного и оригинального Гомера в лице Тита Ливия, которого история есть национальная поэма, и по содержанию, и по духу, и по самой риторической форме своей».

Н. М. Карамзин писал, что «[н]икто не превзошёл Ливия в красоте повествования». Высоко оценивали Тита Ливия декабристы. По воспоминаниям активного участника декабристского движения И. Д. Якушкина, «Плутарх, Тит Ливий, Цицерон и другие [древние авторы] — были почти у каждого из нас настольными книгами». По мнению Г. С. Кнабе, декабристов привлекали превознесение республиканских идеалов свободы, осуждение тиранического единовластия и поддержка борьбы с монархией. В. Г. Белинский сравнил Ливия с Гомером, указывая на эпический характер «Истории» (см. врезку справа).

Научное изучение

Восстановление текста. Комментарии

Критическая работа по исправлению ошибок в рукописях «Истории» началась ещё в античную эпоху — на рубеже IV и V веков усилиями Валериана, Тасция Викториана, Никомаха Декстера и Никомаха Флавиана был внесён ряд исправлений в текст первой декады. Некоторые комментарии этих позднеантичных знатоков впоследствии механически копировались средневековыми переписчиками. В эпоху Возрождения гуманисты — знатоки латинского языка продолжили работу по составлению эмендаций (исправлений). По версии Джузеппе Биллановича (см. раздел «Рукописи»), Петрарка, руководивший составлением рукописи с полным текстом «Истории», указал на несколько разночтений в тексте, используя другую рукопись. Этой рукописью пользовался известный филолог Лоренцо Валла. Его исправления в книгах с 21 по 26 считаются очень ценными, и многие из них принимаются до сих пор. Опубликованные отдельным трудом исправления Валлы не только решали научные задачи, но и показывали современникам, как следует вести филологическую работу. Многие образованные люди предлагали собственные варианты прочтения рукописных текстов, но Валла задал чрезвычайно высокий стандарт критической работы, тем самым дискредитировав работу некоторых своих коллег.

Из-за огромного объёма «Истории» и запутанности рукописной традиции (см. выше) оригинальный текст сочинения Ливия восстанавливается разными исследователями по частям. Из современных изданий «Истории» на языке оригинала лучшей версией текста первых пяти книг считается издание, подготовленное Робертом Огилви в 1974 году. Из-за отсутствия новых качественных изданий книг 6-10, базовым вариантом текста является издание, отредактированное Чарльзом Уолтерсом (Charles F. Walters) и Робертом Конуэем (Robert S. Conway) в 1919 году. Ему свойственны существенные для критического издания недостатки — ненадёжность выбора вариантов в разночтениях и устаревшая реконструкция рукописной традиции, из-за которой предпочтение отдавалось текстам других рукописей. Качественные издания книг 21-45 были выпущены в серии «Тейбнеровская библиотека» в 1970—90-е годы. Редакторами латинского текста были Томас Дори (Thomas A. Dorey; книги 21-25), Патрик Уолш (книги 26-30) и Джон Бриско (John Briscoe; книги 31-45). Их работа оценивается высоко, хотя у каждого исследователя обнаруживаются мелкие недочёты, например выбор Патриком Уолшем эмендаций при разночтениях в рукописях иногда признаётся неочевидным, а Джон Бриско предпочитал вовсе не заполнять короткие лакуны и повреждённые фрагменты текста эмендациями.

Объёмный труд Ливия с рядом неясных мест нередко требовал разъяснения различных филологических или исторических вопросов. Около 1318 года Николай Тривет составил комментарий к «Истории» Ливия по просьбе папской курии. Единственным полным комментарием к Ливию является 10-томный труд Вильгельма Вайсенборна (позднее к работе присоединились Мориц Мюллер и Отто Россбах), издававшийся в 1880—1924 годах. Этот комментарий характеризуется акцентом на языковых особенностях «Истории», а его роль для решения исторических и общелитературных вопросов значительно меньшая. Основные современные работы — комментарии Роберта Огилви к книгам 1-5, Стивена Оукли к книгам 6-10, Урсулы Гендль-Загаве (Ursula Händl-Sagawe) к книге 21 и Джона Бриско к книгам 31-40.

Научное изучение Ливия

Адольф Нойман. Портрет Бартольда Георга Нибура, 1878.

Отношение исследователей к Ливию значительно менялось на протяжении XIX—XX веков. К началу XIX века Тита Ливия сопровождала слава крупнейшего римского историка (см. раздел «Влияние»), однако внимательное изучение текста «Истории» и сопоставление с данными других источников превратило его в объект жёсткой критики. Историчность «Истории» подвергали сомнению Пьер Бейль, Луи де Бофор и Бартольд Нибур, изучавшие преимущественно первую декаду сочинения Ливия, посвящённую ранней истории Рима. Нибур предположил, что первоисточником для многих сведений Ливия о ранней Республике было устное народное творчество. Под его влиянием в XIX веке проводилось много исследований, искавших в тексте «Истории» следы заимствований из анналистов — источников Ливия. Методы, применённые исследователями при анализе сочинения Ливия, впоследствии распространились во всей исторической науке. Теодор Моммзен обосновал идею о механическом переносе Ливием политико-правовых реалий своего времени на историю царского периода и ранней Римской республики. В результате, в историографии на долгое время закрепился образ Ливия как рассказчика и выдумщика. Наряду с умеренно-критическими и гиперкритическими взглядами, некоторым влиянием пользовались приверженцы правдивости Ливия. В частности, достоверной считал «Историю» Ипполит Тэн.

Гэри Форсайт (Gary Forsythe) разделил исследования, в которых изучаются различные аспекты «Истории», на две основные группы — традиционную «историческую школу» и «литературную школу», сформировавшуюся во второй половине XX века под влиянием работ Эриха Бурка (Erich Burck) и Торри Льюса (Torrey J. Luce). Представители первого направления обычно рассматривают «Историю» как механическую компиляцию утерянных впоследствии трудов анналистов, что определяет особый интерес к поиску первоисточников Ливия. Представители «литературной школы» в своих выводах исходят из признания самостоятельности «Истории» и изучают внутренние особенности этого текста. Однако признание «Истории» самодостаточным объектом исследований имеет и обратный эффект: вместо ориентированного на практику подхода «исторической школы» представители нового поколения исследователей не всегда стремятся установить связь между текстом Ливия и исторической реальностью, а их выводы иногда вступают в противоречие с концепциями, принятыми в антиковедении. Различия между двумя направлениями распространяются и на методы исследования. В отличие от представителей «исторической школы», методы исследования которых мало изменились с XIX века и потому серьёзно устарели, исследователи «литературной школы» используют весь арсенал методов современной литературной критики. Распространение нового подхода в изучении «Истории» происходило одновременно с улучшением общего мнения о Ливии. Были учтены объективные трудности, которые сопутствовали римскому историку в сборе документов, распространилось убеждение в том, что Ливий тщательно работал с доступными источниками, а многие недостатки его работы были характерны почти для всей античной историографии. По замечанию Рональда Меллора, исследователи часто предъявляли к Ливию требования, принятые для современных историков, и только в XX веке стало возможным по достоинству оценить место Ливия на фоне историографии его времени.

Комментарии и цитаты

Комментарии

Цитаты

Ссылки

• Тит Ливий. История от основания города, I—X, XXI—XLV: текст на латинском и русском
• Levene D. Обзор библиографии о Ливии (англ.). Oxford University Press. Дата обращения: 29 ноября 2015.